Валерий Шелегов - Батя

В эту «оружейку» и захаживал второй секретарь райкома партии Виктор Петрович Совков. Грехи замаливал.

После «отмены» Съездом народных депутатов СССР в Конституции «5-го пункта» — о роли партии — «руководящей и направляющей». Райком партии в Оймяконском районе скоро ликвидировался. На последнюю партконференцию, проходившую в Усть-Нере, делегаты меня не пустили. Я не состоял в компартии, пришёл как литератор, чтобы «зафиксировать историю».

Совков грубовато упрекнул:

— Есть и без тебя кому историю писать.

Среди «делегатов» много с приисков. Лишь Клеймёнов душевно поздоровался за руку. Хотя и мало знакомы. Остальные с опаской огибали холл, где стоял у высокого окна и ждал решения: «пустят или не пустят»?

Делегаты партконференции района проголосовали: «не пущать».

В артель «Мир» Совков и я пришли к Клеймёнову в один год. Совков — главным инженером. Я?

Батя сказал так:

— Занимайся своим делом. Мы не бедные. Одного писателя прокормим.

Я упёрся. Просился «учеником» на бульдозер «Т-330» Челябинского завода.

— Учиться надо в Алдане. Зачем тебе это надо? — кисло отмахнулся Батя.

— На тракторах — электроника, — гнул упрямо свою линию.

Клеймёнов хорошо подумал. Скоротечные решения не в его духе. На бульдозерах японского и челябинского производства работали мужики с десятилетним стажем; постоянные кадры артели. Доверить дорогую технику мне, казалось, безумием. Но Клеймёнов потому и Батя, что понимал суть человека. Мотив настоящего старателя.

— Хорошо. Надеюсь, трактором управлять научишься, — согласился.

Совков упёрся:

— Голову снимет технадзор. Выбирай любую работу — слова не скажу. К технике — не допущу.

Клеймёнов развел руками.

— Петровича ещё могу уговорить. А вот Технадзор — бессилен. Иди, не морочь себе и нам голову. У тебя есть работа — пиши.

К Клеймёнову в «Мир» пришёл четыре года назад. Он сам позвал.

— Валера, я знаю, что тебе тяжело. Приходи, потолкуем. Я тебе помогу, — однажды в феврале позвонил он.

Телефонный звонок Клеймёнова был неожиданным. Мы даже не знакомы.

Председателя артели «Мир» знал понаслышке. Начальник Госпожнадзора майор Попов мой друг. Он «инспектировал» артели и общался с председателями лично. О Клеймёнове отзывался душевно. Жил я трудно. Нигде не служил. Наталья нервничала. Газетных денег едва хватало на папиросы. Коля Шелях, младшенький сродный брат из Сибири — «старался» в артели «Западной» у Бушмакина, и каждый год помогал деньгами для поездки в столицу. Учился на третьем курсе Литинститута. Готовилась к изданию первая книга. По рукописи книги и публикациям в журналах меня приняли в Союз писателей СССР.

На приглашение Клеймёнова отозвался.

Пришел.

В конторе «Мира» тесно от старателей. Галдёж.

— Тихо!

И наступила тишина. Только запели хрустальные брюлики люстры под высоким потолком. Такой у председателя сочный и мощный баритон.

— Вот, Сан Саныч! Пришел русский писатель. У него есть то, чего мы с тобой не купим на всё наше золото — душа! Придумай ему должность. Положи оклад. И пусть он занимается своим делом. Пустяками человека не беспокоить.

Сказано это было Губареву Сан Санычу, его заму по кадрам. Мне уступили край стола. Сан Саныч подсунул чистый листок бумаги.

— Распишись. Число не ставь. Номер счета есть? Жене на книжку? Хорошо…Текст заявления напишет отдел кадров.

Народ схлынул быстро. Остались мы в кабинете с глазу на глаз. Клеймёнов вытиснулся из своего кресла во главе долгого стола; в узком проходе в паре шагов от меня остановился у карты СССР на стене кабинета.

— Валера, скоро русские начнут отсюда разбегаться. Тяжёлые времена нас всех ждут. Вот карта страны. Ткни пальцем в любой город, и я куплю тебе там квартиру. Проплачу из своего председательского фонда.

Я помолчал, пораженный предложением. Мне, конечно, было многое известно о старателях. Клеймёнов завидно, по отзывам людей, отличался от своих коллег — председателей. Золотодобывающая артель — такая мельница, что любого сотрет в порошок, если станешь показывать норов. И уж точно, работа там не для поэтов. У Бати работать было безопасно людям в том смысле, что он сам любил неординарных людей, выслушивал их и не обижал. Хотя боялись Батю его заместители до тряскости в коленях и до заикания. Гигант внешне, он и в делах и поступках не проявлял мелочности, не жил злопамятным и сволочным. «Каждому — своё», — вершил справедливо. Народ знал это. И устроиться работать в «Мир» было не так просто. Сволочной народишко сам отсеивался.

Я молчал, сбитый с толку:

Кто я есть такой? За какие заслуги.

Клеймёнов вернулся к окну за его креслом.

Развалистый в плечах. Всё в нём крупное — изящное, будто точёное из античного мрамора. Кучерявится седым волосом грудь под распахнутым воротом клетчатой рубахи. Зрелый мужик. Просторная меховая безрукавка скрадывает полноту; лоб породистый — высокий залысинами.

Подчёркивает античность образа и шелковистая русая борода, в меру подобранная ножницами. Умный взгляд таит в себе нечто такое, что если носишь ты камень за пазухой, камень этот не утаить.

Фамилия Клеймёнов на Иртыше знатная. Атаман «Клеймёный» — сподвижник батьки Ермака.

Клеймёнов продолжил, заметив моё замешательство.

— Валера, все эти годы я следил за твоей судьбой. Справедливо мыслишь, хорошо пишешь. И я не хочу, чтобы ты, талантливый русский писатель, здесь спился и сгинул от безнадёги. Мне не трудно тебе помочь. Хочешь, сделаю богатым человеком?

Я подумал. «Богатым сделаться» — отказался.

— А квартиру? На родине в Канске. Давно отец зовет. Семью везти некуда…

Разговор неожиданный для меня и тяжелый. Впервые столкнулся с такой бескорыстной оценкой моего литературного ремесла.

Батя, прежде чем пригласить меня, подумал хорошо.

Так стал «работать» в артели «Мир».

В апреле Клеймёнов оплатил из «председательского фонда» квартиру в Канске, купленную в доме с «долевым участием».

Прошел год.

В конторе артели «Мир» бывал не часто, чтобы не мозолить глаза заместителям Клеймёнова. Тихо и незаметно обитал в ветхом бараке на улице Советской. Если требовался к семье, звала дочь.

Наталья посмеивалась:

— Кадет, проклятый…

Дочерей и Наталью любил и тосковал постоянно.

Так складывалась жизнь.

За пару недель до Нового года зашел в контору к Клеймёнову. Батя был не один. Ругался он на Сан Саныча так, что тот дар речи потерял:

— В артели столько народу числится, а на свинарнике работать не кому. Уткин сдохнет на Малтане без помошника. Триста свиней в говне тонут! Молочных поросят — вам подавай к Новому году?!

Молодым специалистом я работал на Малтане геологом от Верхне — Индигирской геологоразведочной экспедиции. В те годы на речке Малый Тарын базировалась разведочная партия. После разведки золотоносной россыпи, ГОК отдал месторождение старателям. В общежитии, в котором я когда-то обитал, теперь располагался свинарник на триста свиней. Я хорошо представлял озабоченность Бати. Сам вырос при свиньях и корове в частном секторе на окраине Канска. День не уберешь загон, в навозе тонет скотина. А свиней еще поить и кормить комбикормом надо дважды в сутки. Обогревать от лютых морозов. На долгий барак две печки из бочек. Дрова пилить бензопилой на морозе. В общем, ад, а не работа. Понятно почему, что кто-то не выдержал и дернул с участка. От районного центра до участка Малтан сотня верст. Он за прииском «Нелькан». Летом дорога на Нелькан через горный перевал. Зимой перевал непроходим, переметается; зимник по Индигирке.

Я принял решение.

Вечером за ужином, при детях объявил:

— Новый год встречайте без меня. Надо артели помочь.

Утром я был в конторе артели в полевой зимней одежде, с рюкзачком за спиной.

— Николай Николаевич! Мы с женой посоветовались и решили: поеду на Малтан к Уткину.

Клеймёнов выслушал, думая о своём.

— Мне нравится твоё отношение к артели. Вижу, готов ехать, — подобрел лицом, улыбнулся.

— Прямо сейчас…

— Хорошо. Шофер на УАЗике отвезёт тебя на участок. Когда появится замена, вызволю…

Толя Уткин русский «вечный трудник». Всё умеет, все может и на трудности не ропщет. Добросовестный, худощавый крепыш. Улыбка слегка застенчивая, грустные все понимающие глаза. К сорока годам изработался из-за своей безотказности. Без помошника на свинарнике он обходился неделю, но поросята у него не голодали. Хлысты лиственницы распилены на чурки и печи добротно греют свинарник. Сил доставало у мужика чистить только у маток с подсвинками, чтобы не простыли поросята. Взрослые же кабанчики бултыхались в загонах по брюхо в жидком месиве. Вот судьба! Когда-то в бараке жили романтики геологи, звучали гитара и смех. Теперь голодный рёв сотен поросячьих глоток. Для своих рабочих артель «Мир» поставила домики для жилья, высокие боксы для тракторов и столовую верстой ниже геологоразведки. Барак общежития в старом посёлке не стали разбирать, приспособили под свинарник.