Эли Бар-Яалом - Нора

Национальный вопрос в классе не стоял, и всплывал только теоретически. Рахамимов относил это за свой счет, заявляя, что антисемиты молчат, когда евреи сильны духом. Володя говорил, что пocлe этих тирад ему иногда хотелось пополнить собой поголовье антисемитов. А когда Вера Петровна, обсуждая с классом судьбу Бродского, позволила себе разделить поэтов на русских и русскоязычных, замолчать ее заставил взгляд Сурта…

Нору, как не-человека изначально, вопрос об отличии людских разновидностей не волновал, хотя ей было тяжело слышать, как безумные смертные терзают друг друга из-за крови, текущей в жилах. Правда, у нелюдей это встречалось не реже.

В мир «Властелина Колец» и «Сильмариллиона» Кайра проникла всего за год до первого разговора с Суртом, и заболела надолго. Она всматривалась — а иногда и вмешивалась — в события Войны за Кольцо, радовалась красоте священного Валинора, печально наблюдала горящие корабли в Лосгаре и сетовала, что эльфы, как и их младшие братья, убивают друг друга по национальному признаку.

Сурт комментировал: «это — плоть. Мясо. Пусть эльфийское, нетухнущее, нo все равно: от плоти все соблазны.»

Она парировала: «стань тенью, бедный сын Тумы». А он ответил:

Постепенно человек теряет свою форму и становится шаром.

И, став шаром, человек утрачивает все свои желания.

— Ой, а это кто?

— А это Хармс.

Хайчик Рахамимов уедет в Израиль и будет время от времени поражать бывших одноклассников пространными письмами с обилием фотографий и восклицательных знаков.

Еще можно было видеть миры, о которых в книжках не написано. Это умение она открыла поздно, лет в тринадцать, залетев неожиданно из Шотландии на плавучий остров Авалон, и отправившись на нем путешествовать к континенту Лирг, населенному синими эльфами, безмолвными подданными королевы Керл. Синие эльфы светились в темноте, как Хатифнатты вo время бури, и общались при помощи радиоволн. А общий язык с ними Кайра нашла, построив передатчик на кремниевых полупроводниках, за что была награждена орденом Второго Магического Круга.

— Вот так я развлекалась, — закончила она.

Нора и Володя стояли на каменной террасе и смотрели вниз. Пахло соленой водой, свежей рыбой и углями. На соседних террасах стояли молодцеватые рыбаки с длинными удочками и старательно делали вид, что выполняют свои обязанности. На самом деле все, кромe наивных туристов, знали, что рыбакам платят за поддержание мифа, а всю рыбу завозят мешками из Доцба, где она в три раза дешевле. На этом фоне особо забавным казался начертанный на арке девиз.

— Йоцае бшен Очен азш… аж йаммд рьшае б Очен, — прочел Володя вслух.

— Не везите в Очен рыбу, а приходите туда сами, — перевела Нора. — Зайдем, посидим?

— Куда, в «Даршин» или в «Мнадин бшен»?

— Нет, мне ни туда, ни туда не хочется, а хочется во-он в ту, маленькую тавернушку, видишь, где осел стоит и мальчишка?

Володя присмотрелся.

— Ладно. Ты отвечаешь за качество. Только нам надо как-то называться, а то оченские официанты любят документы больше чаевых. Я буду Бйан. — и он достал из нарукавной сумки квадратное удостоверение гражданской свободы.

— Бйан, говоришь. — Нора призадумалась. — Тогда я… я буду Мабиб. У них тут поэма была про такую, ее рыба проглотила живьем, как пророка Иону. — Она ловко вынула из сумки удостоверение и расческу, наскоро причесалась и поправила Володины волосы. — Идем.

Толстый приземистый официант с удостоверением, приколотым на манер брошки к замусоленному переднику цвета аквамарин, усадил их за столик с видом на море, и поинтересовался:

— Будете жамц нюхать?

— Обойдемся, господин… э-э… Матшех, — произнес Володя, вглядевшись в квадратную табличку. — Лучше две тарелочки ухи ассорти и кувшин вина.

— Какого вина пожелаете, господин… э-э… Бйан?

— Давайте доцбского, чтобы рыба чувствовала себя как дома, — ответил Володя, и Нора расхохоталась.

Глотая аппетитную уху ассорти, они смотрели, как ветер подгоняет к мысу разноцветные рыбацкие лодки. На пляже внизу загорали голопузые туристки из Миле, а почтенные старые аборигены вышагивали между ними, держа на поводке откормленных сторожевых игуан.

— В сущности, мы ничего нового в человеческую культуру времяпрепровождения не вносим, — задумчиво сказал Володя.

— С полным ртом я бы не стала произносить слово «времяпрепровождение».

— Ты в своем перечне не упоминала «Мэри Поппинс». Читала?

— Конечно. Визжала от восторга.

— Но ведь в переводе Маршака?

— Заходера!

— А не одно ли и то же? А я вот в подлиннике читал. Там есть сцена, где Мэри Поппинс отдыхает от работы, в свой свободный четверг.

— Да ну? Почему это выбросили?

— А потому, что у Мэри Поппинс в оригинале бойфренд есть, Спичечник. Он спички продает и рисует картинки, а когда у них с Мэри свободный день, они заходят в эти картинки и пьют там чай, вроде нас с тобой.

В это время раскрылась дверь и Нина Васильевна поманила дочь пальцем.

— Иди, не страшно, потом досмотрим, — сказал Володя.

Нора встала с дивана-кровати и подошла к матери.

— Одиннадцатый час ночи. Ты задерживаешь мальчика, у него семья, родители волнуются. Вам завтра с утра в школу. Это просто неприлично, это дико как-то, подумай, как это выглядит со стороны.

— Ладно, мама.

Приземистый официант укоризненно кивал головой засидевшимся посетителям. На маяке Еовриб зажегся двойной огонь, красный с золотым. С моря повеяло холодом. Таверна закрывалась на ночь.

Были контрольные, уроки, выходные. Был финал какой-то перестройки и распад чего-то нерушимого. Было очень жалко маму, нo она не могла понять, что и людям, и нелюдям иногда надо дать побыть одним. Пришлось перебазироваться в кипучий дом Киршфельдов, где Володе с Норой были готовы дать все, что они пожелают — от молочных рек и кисельных берегов до полного покоя.

Поначалу Нора боялась этой квартиры: не то оттого, что впервые она встретила ее скандалом в телефонной трубке, не то от страха оставить маму. Но маму неожиданно удовлетворило обещание звонить дважды в день и возвращаться домой по вечерам, а Володины родители поразили Нору теплом и заботой, восприняв ее, как вновь обретенную дочку.

В самом начале Сурт сказал, что они — люди. Но Аркадий Семенович, возвращаясь из СКБ, играл на аккордеоне мелодии, которые сочинял по дороге домой, а Инна Борисовна танцевала на кухне между кастрюль и кричала ему: «Кирш-фельд! Иди, селедка остывает!»

Она называла его Киршфельдом, а он ее Понарой, потому что в девичестве она была Понарская; Сурт был Волыней, а его сестра Марина — Рыськой. К этим, данным много лет назад, детским прозвищам легко и естественно прибавилось еще одно — Норка. Услышанное однажды от Володи (Кайрой он ее называл только наедине), это имя облетело всю семью, и вскоре тетя Софа, забежав к Инне Борисовне, чтобы позвонить своему мужу на работу, заканчивала разговор обещанием передать «теплые приветики Рысеньке и Волыне с Норкой». Марина делилась с Норой своими нехитрыми любовными переживаниями, и она млела в лучах двойной семейной опеки и не понимала, отчего мужественного Сурта при невинном и привычном ему с детства возгласе «Волыня» передергивает, как от удара током.

…Он говорил:

— Конечно, выдуманное. Но оно — твое. Имя «Сурт» тоже придумал я. Мы с тобой придумали и свои имена, и эту свою жизнь, и все свои воплощения…

— Ты веришь в воплощения?

— Ну, знаешь ли, пocлe всего, что мы с тобой видели и видим, не верить в множественность жизней… может, ты у нас материалистка вдобавок?

— Материалистка или нет, не знаю, мне все эти ярлыки глубоко до лампочки. Но я точно знаю, что не дала бы себе забыть, кем я была. Значит, не могла у меня быть какая-то жизнь до рождения. У кого-нибудь другого, может, и была, не знаю.

Сурт попытался перебить, нo она повысила голос:

— Дослушай! Я умею видеть, и я вижу. Я могу гулять, и гуляю. Но я родилась первого марта тысяча девятьсот семьдесят четвертого года, и…

— А Кайра?

— И Кайра тоже! Кайра — это я, ты что, не понимаешь? Кайра ни на секунду не забывает, что у нее есть тело, и есть люди, которые зовут ее Норой…

Она умолкла, теряясь в попытках объяснить очевидное. Сурт гладил ей волосы, и почему-то ее это раздражало, нo она не хотела сделать ему больно и не убирала его руки. А он осторожно, слово за словом, выговаривал:

— Кайра. Птица чернокрылая. Фея всемогущая. Слушай меня. Не перебивай. Я все понимаю. Но разве ты думаешь, что время повсюду течет одинаково? Может, ты не помнишь своих прошлых жизней, потому что их еще не было? Ведь ты же веришь, знаешь, что наши с тобой походы по мирам существуют на самом деле! Давай попробуем! Отправимся в прошлое, родимся, встретимся, влюбимся…