Лоренсо Сильва - Слабина Большевика

Поскольку у меня ранее никогда не было неприятностей с полицией, расследование застопорилось, так как свидетели не нашли меня среди зарегистрированных полицией маньяков. Но одна способная инспекторша добросовестно поработала с семьей и копала, пока Сонсолес не вспомнила, что у нее случилось дорожное происшествие в тот самый день, когда начались странные телефонные звонки. Через страховую компанию нашли мое имя, затем – фотографии, и все свидетели уверенно указали на меня; в этот момент, можно сказать, я влип.

В день, когда мне надевали наручники и зачитывали мои права, инспекторша, руководившая арестом, наблюдала за мной с ненавистью и удовлетворением, и это заставило меня подумать о том, что Зло может гнездиться и в великодушной груди добропорядочных людей. Уже в машине инспекторша перевела свои чувства в слова:

– Гляди, на этом месте сидели многие, но сомневаюсь, что когда-нибудь тут сидело такое дерьмо, как ты.

В какой-то мере я был согласен с ней. И тем не менее ответил ей жестко:

– “Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить”. От Матфея, глава седьмая, стих второй.

– Чихала я на это. Я атеистка.

– Выбор не слишком предусмотрительный, но уважаю свободу совести. А на что вы не чихали, извините за нескромность?

Мой адвокат, девица, судя по всему, довольно дотошная, полагает, что от этого вопроса я вполне мог воздержаться.

Как-то вечером – половина тетради была уже исписана – я задумался, чем все это может кончиться. Финалы могут быть разные: можно сварганить поучительную мораль для не совсем отпетой молодежи; можно умолять о снисхождении; описать подробнейшим образом Фреди и Урко, на случай если их удастся поймать еще на какой-нибудь совместной мерзости; или послать все к чертям и поведать со всей откровенностью самое порнографическое из моих мечтаний о Росане. Но, взвесив все хорошенько, я решил написать нечто совершенно противоположное моим принципам.

Принципы сегодня – на вес золота, возможно, потому, что, по общему мнению, принципы вообще вещь редкая и довольно примитивная. Однако же никогда нельзя сказать наверняка, какой цели служат те или иные принципы и из чего они проистекают. Пора наконец сказать, что принципы, как правило, имеют сомнительное происхождение, преследуют нелепые цели и во имя их зазря расходуются огромные усилия и жестоко страдают невинные люди. А потому хорошо регулярно делать попытки утверждать противоположное тому, во что веришь, чтобы увидеть, что это выглядит даже убедительнее твоих собственных принципов. Потом можно вернуться к исходной точке, потому что главное – не чувствовать себя правым, а чувствовать себя комфортно. Таким образом, если принципы, противоположные твоим собственным, выглядят и не более убедительно, чем твои, но более удобны, самый разумный выход – поменять их. Омрачать себе жизнь верностью случайному стечению обстоятельств – признак незрелости.

Я по сути своей не склонен придерживаться принципов и определенных убеждений. Почти все, что я видел в жизни, научило меня скептически смотреть на вещи. Однако нельзя отрицать, что даже ни во что не верящий в самом неверии находит побочные формы убеждений. На протяжении этих страниц кое-какие свои убеждения я раскрыл, но теперь, на прощанье, одно мне хотелось бы опровергнуть: что следует поменьше обращать внимания на себе подобных и что самоотдача ради другого (или другой) ведет к саморазрушению того, кто это делает.

Факты таковы: едва я пришел к этому убеждению, копаясь от нечего делать в жизни женщины, как позволил себе, войдя в раж, приблизиться к другой – прекрасной девушке. В результате моего поступка, к чему добавилось непредвиденное несчастье, жизнь моя разрушена, возможно, навсегда. Я потерял работу, доброе имя, свободу и все мои кредитные карточки. На мою машину наложен арест, и я испытал совершенно для меня новую и мучительную боль. Казалось бы, все факты подтверждают мое примитивное убеждение. Что можно на это возразить?

Сегодня ночью я пишу, чтобы проститься и высказать совершенно иную мысль: человек есть не что иное, как те частицы самого себя, которые он принес в жертву другим. Все, что он выстрадал ради себя, – пустое дерьмо, падающее на песок, где ничего не растет. В то время как то, что он выстрадал ради другого, есть семя, из которого прорастает древо памяти. И это древо поддерживает человека пред лицом грозящих ему песка и дерьма, забвения и смерти.

До того как крах моей жизни обрел облик Росаны, я был ничем и никем. Дни прокатывались надо мной, как волны на пустынном берегу. Закабаленный собственным сарказмом и колебаниями своего настроения, я томился жизнью, не дарившей меня ни смыслом, ни удивлением. Дело в том, что человек, по определению, не может сделать для себя ничего решающего (я говорю решающего, чтобы исключить понятие низменного самообслуживания, не имеющее ничего общего с тем, что я имею в виду: самостоятельно чистить зубы, стричь ногти, принимать пищу, вовремя выключать телевизор). Правда, человек не может сделать ничего решающего и для других, равно как и другие не могут сделать ничего решающего для него. Благодаря Росане я понял, что, думая о другом, и только так, можно сделать решающее для себя самого.

В один прекрасный летний день я бросил все ради того, чтобы в Росане воплотилась главная цель моего существования. Не отрицаю: порою намерения мои были фривольны, и это заслуживает упрека, но от этого девушка не перестает быть осью, вокруг которой закрутилось все. Потом, а вернее, сразу же она исчезла, и мне осталась лишь память о ней и глубокая тоска, и эта тоска и воспоминания о ней стали практически единственным, что меня с тех пор занимает. Меня перестало заботить, что со мной может быть, есть, было или могло бы быть. Я не печалюсь о себе, у меня не осталось печали, я весь испечалился о ней. С тех пор, как я с ней познакомился, и особенно после того, как ее не стало, ни в душе, ни в мозгу у меня не осталось больше места ни для чего.

Сейчас толпа оскорбляет меня, матери пугают моим именем дочек, которые плохо кушают, и, живи я в Арканзасе, моя адвокатша без веры в успех писала бы апелляцию, чтобы спасти меня от электрического стула. И это теперь, именно теперь, когда первый раз в жизни у меня появилось ощущение, что я стал чем-то. Если бы прежде Бог спросил меня, как я распорядился отпущенным мне временем, я бы мог привести Ему лишь какие-то жалкие байки, к которым сводилась вся моя жизнь. Теперь все иначе. Если бы Он сегодня потребовал у меня отчета, я бы перво-наперво признался Ему, что грешил, грешил много и тяжко. А покончив с перечнем грехов, сказал бы:

– Я не был безбожником. Я возжелал увидеть свет Твоих ангелов, я коснулся его, а потом загубил. Я был виновен, но не злонамеренно. И остатком моей жизни я распорядился так: сперва ждал, а потом расплачивался.

Кроме Фомы Аквинского, который позволил себе дерзость свидетельствовать об этом несколько раз и различными способами, никто не имеет основательного представления о том, кто и каков есть Бог. В частности, и это предположение ничем не хуже любого другого, я всегда подозревал, что он сторонник симметрии и враг незавершенного. Поэтому я питаю осторожную веру в то, что, когда покажу ему свой товар, он сжалится надо мною и положит за него разумное возмещение.

А того, кто в состоянии оказать хоть какое-то влияние, я молю вступиться и замолвить слово в пользу скромного пожелания: чтобы, когда я в следующий раз узнаю Росану, нам обоим было по пятнадцать лет и я бы не был большевиком (пусть она будет даже великой княжной, это не важно) и чтобы кто-нибудь удержал мерзавца Фреди и прочую мразь подальше от нашей истории.

Мадрид – Хетафе – Дублин.

27 марта – 11 июля 1995.

http://magazines.russ.ru/novyi_mi/1999/8/silva.html