Андрей Марченко - Наследство одной ведьмы

Пробирка пропала цвета темно-пурпурного, хотя таковых еще осталось с полдюжины.

Сообщила она мне это поздно вечером, между делом, да и я сам этому придал значение небольшое. Да что там — не придал никакого. Череп мне не нравился с самого начала и бы его все же определил на свалку или попросил передать Вите…

Второе событие произошло в тот же день, но мы узнали об этом только под вечер следующего. Прочли об этом в газетах. Я освобожу читателя от необходимости отделения зерен от плевел, от чтения новостей того дня — мне-то эта новость известна, как и известны события за ней последующие.

Посему, игра с причинно-следственным механизмом с моей точки зрения — кокетство.

Итак слушайте: прежде чем у нас пропал череп из морга исчез труп.

Пропал странно — сторож утверждал, что покойник лежащий на столе и ожидающий вскрытия, назначенного на утро поднялся, обошел холодильники, обобрал своих собратьев по несчастью на предмет одежды и ушел прочь.

Но поскольку к утру сторож только начал трезветь, а ночью. Вероятно был пьян в дымину, его показаниям не поверили. А зря…

Утром следующего дня, ровно через день после пропажи труп нашли на кладбище, возле разрытой братской могилы, в которой больница когда-то хоронила неопознанных умерших пациентов.

Возле могилы лежала лопата, руки покойника были испачканы землей.

Возникало впечатление, что труп прошел полгорода, дабы отрыть себе могилу, но на то чтоб закопаться — не хватило сил.

Город жил в благостной полудреме и газетчики сбивались с ног, что раскопать мало-мальски приличную новость. Посему новость поспешили раздуть. Надо отметить, основания для этого были. В архивах они нашли подобные случаи.

В феврале 1953 года труп, валяющийся в бассейне с формалином на третий день своего плаванья вдруг на виду студентов медицинского факультета поднялся и ушел в ночь. Курс почти в полном составе упал в обморок, преподавателя едва откачали. Покойника нашли через месяц в какой-то посадке. Формалин и холод замедлили распад тканей, но покойный представлял жалкое зрелище. От подробностей воздерживался даже дотошный милицейский архив. Событие сие в те времена замяли без особого труда — его скоро затмила иная смерть.

В 1972 году произошел почти аналогичный случай — труп, на этот раз молодой девушки 22 лет исчез из анатомического театра, встав прямо из-под занесенного ножа патологоанатома. Через неделю покойную нашли в парке. Говорят, в городе, нашлось человека три, которые утверждают будто общались с покойной меж ее смертями довольно плотно. Плотно, до отвращения, учитывая сущность умершей. Патологоанатом, все же довершив свое дело, сделал однозначный вывод: покойная мертва уже недели полторы.

В 1987 покойный, ожидающий кремации поднялся и, не обращая внимания на увещевания успокоиться и вести себя в соответствии с процедурой, ушел… Этого так и не нашли. Но я не склонен как-то выделять этот случай из ряда подобных.

Мало ли у нас в городе мест, где можно спрятать покойника?

Когда мы стали что-то подозревать?

Да почти сразу.

Мне с самого начала не нравился этот череп. Знал бы что начнутся такие дела тут же, в старушачей избушке расколошматил бы его канделябром. Хотя нет, канделябров там не было, но я бы все же что-то нашел.

Следующее событие снова было прописано в газетах, но попало лишь на последнюю страницу.

Кто как, но я обычно оттуда газеты и читаю — там самое интересное.

Впрочем, многие считают иначе, поэтому читают все же с первой.

Но новость была такая, что даже я не слишком обратил на нее внимания.

А именно — в районе старого вокзала стали гибнуть кошки. Как бродячие, беспородные, так и породистые, но все же гуляющие сами по себе. Убивали их жестоко, разрывая на части.

Обеспокоилось местное общество охраны животных, подняло шум, но имени злодеев назвать было нельзя. Человеку, в общем трудно поймать кошку, иначе как обманом. Говорили, что это бесчинствует какая-то большая собака, ибо однажды на месте преступления нашли клок серой шерсти. Но следующая погибшая кошка, похоже укрылась на вершине дерева, но ее не спасло и это — кто-то залез на дерево, ломая по пути ветки, и снял ее с самой верхушки.

Стали говорить о собаке и ее безумном хозяине.

Но дальше стали гибнуть и собаки. Сперва бездомные шавки, потом цепные дворняги — к утру хозяева находили окровавленную цепь и ошейник. Собаки прятались в конуре, пытались спрятаться под дровами, но цепь, призванная сдерживать их ярость теперь мешала им бежать.

После этого преследование коснулось и породистых собак. Гибли собаки не мелкие и бойцовские — боксеры, бульдоги.

Задрали и огромного добермана, коего боялась вся округа. Зато каким-то странным способом победителем ночной битвы вышла такса. Она была исцарапана, кожа местами весела лохмотьями, но она осталась жива, и выглядела победительницей. Впрочем, не исключено, что она дралась не с таинственным пришельцем, а, скажем с котом.

А затем новости о нападениях с последней страницы перекочевала на предпоследнюю, а именно в раздел криминальной хроники.

Это существо напало на человека. Токарь местного депо возвращался домой в предместье, походкой нетвердой по причине полулитра самогона принятого на грудь.

И тут на него напало некое существо. Эта тварь снесла его с ног, порвало куртку, рубашку и уже готово было приняться терзать его плоть, но токарь закричал, обдав нападающего перегаром. Этого хватило, чтоб тварь отказалась от своей задумки и ринулась в сторону пакгаузов.

Готов побиться о заклад, что перегар был ни причем. Причем была закуска — токарь явно закушивал самогон чем-то острым, приправленным чесноком.

Милиция была склонна списать этот случай на пьяные бредни, если бы не раны на теле потерпевшего — медэкспертиза определила их происхождение либо рубящим ударом кинжалов, либо касательным ударом заточенными вилами. Пришлось возбуждать уголовное дело.

Милиция пыталась списать все на хулиганов или синхедов. Но токарь хоть и был чумазым от работы, на негра не походил и держался свое версии: нападающий был один, был лохмат, весу было килограмм семьдесят, роста около полутора метров и очень острые зубы с когтями.

Мы знали ответ на вопрос, хотя он не касался нас прямо.

Знали, но хранили его в тайне, не столько друг от друга сколько от себя.

Но в тот день когда появилась заметка о токаре, я прошел на кладбище, к той самой братской могиле, где когда-то местная больница хоронила свои отходы. Я знал что искать — поэтому нашел легко — в землю была втоптана пробирка с таким же знаком, который несли подобные в саквояже старушки.

Надо ли говорить, что пробирка была пустой?

Придя к Василисе домой, я описал увиденное и подытожил:

— Короче, наш общий друг поупражнялся на кошечках и теперь выходит на большую охоту. Как тебе это нравиться?

Она не ответила, но было ясно — это не нравилось ни ей ни мне.

— Я не буду, — продолжил я же, патетически рассуждать о том, что наш долг убить зверя. В конце концов, мы просто можем сделать вид, что просто ни причем и подождать, пока его не убьют другие или он не уберется в края где мы были однажды, где люди смелы. Особенно по отношению к одиноким девам… Но эта тварь воскресла с нашей помощью. Может, мы ее и не убьем но в своем отношении к ней определиться должны. Значит, голосую… — я поднял руку вверх, — смерть.

В след за моей рукой поднялась еще одна.

Итак, финал — все мочат вервольфа.

Кому мешала животинка?

Да всем подряд!

Воет громко? Спать мешает?

Думаю, верфольфов не любят за ум и красоту. То бишь за дурные наклонности, звериные повадки, острые зубы и способность линять, оставляя на ковре шерсть. Еще говорят, вервольфы, плохо поддаются дрессировке. Вероятно по этой причине никто не слышал про сторожевого или одомашненного оборотня.

Для начала мы взяли топор и пошли с ним… Нет, не на оборотня.

Если мы и были наивными, то не настолько, чтоб ходить на вовкулака с туристическим топориком.

Василиса срубила в парке осинку, вырубила из нее кол. Собирались оббить его серебром, но за недостатком времени решили не связываться. Впрочем, кой-какие изменения в конструкцию все же внесли: намазали его чесноком приделали крестовину, вроде как сделали колу рукоять, чтоб удобней было бить с одной руки.

Остаток осины порубили на стрелы, оперив их перьями из подушки, и вставив кусочки серебра вместо острия.

Сделали арбалет. Во дворе валялся разбитый и всеми брошенный «Запорожец». Если у него и оставалось что-то от машины, то после нашего визита там осталось еще меньше — мы сняли пластинчатые торсионы. Арбалет сделали самый простой, со спуском от гнутого прута, натяжкой крюком и стременем.

Затем отправились на охоту.