Маргрит де Моор - Крейцерова соната. Повесть о любви.

Я откинул спинку своего кресла. Меня охватила необъяснимая грусть. Через иллюминаторы был уже виден краснеющий закат. Между рядами кресел суетилась стюардесса, с усталой, безутешной улыбкой на лице она щипчиками подавала пассажирам горячие салфетки. Наконец молодой человек, который сидел дальше всего от меня, с краю, решил высказать свое мнение на тему любви и верности. Когда он заявил, что эротика, настоящая эротика, в силу большой концентрации чувств моногамна и, подобно солнечному лучу под увеличительным стеклом, сфокусирована в одном-единственном объекте, подруги уставились на него и наморщили лбы, словно задумавшись. Но когда он принялся жаловаться на женщин у него на работе, которые, чуть что, выпускают коготки, они вновь оживились.

Я смотрел невидящим взглядом перед собой, краем уха прислушивался к их болтовне и никак не мог понять, чем объяснить неизвестно откуда возникшее предчувствие большого несчастья. Неподвижный самолет, который за несколько минут до этого весь трясло и качало, напоминал мне корабль, подбрасываемый неистовыми океанскими волнами на чудовищную высоту. В таком состоянии нечего было и думать о книжке, поэтому я снова взял лежавшую у меня на коленях газету и рывком развернул ее на новой странице.

Девушка слева продолжала:

— Это сидит в нас, that’s it![10] То, что мы лучше них умеем общаться, всем давно известно, так же, как и то, что способности к менеджменту даны нам самой природой вместе с нашим материнским инстинктом. Какой напрашивается вывод? Давайте будем пользоваться тем, что мы женщины, ведь если этого не сделаем мы сами, это сделают другие!

Девушка справа, задумчиво:

— У себя в офисе мы всегда страшно забавляемся.

Левая:

— Ой, мы тоже!

Правая:

— Наша политика в первую очередь основана на теле. Почему бы не использовать в качестве аргумента собственную грудь? Не сделать из своей женственности аргумент номер один? На прошлой неделе у меня был деловой разговор, затруднительный момент, связанный с комиссионными, которые я хотела получить. О’кей, в переговорную входит господин, я подаю ему руку, предлагаю присаживаться, оборачиваюсь взять наш проспект, перехватываю его взгляд на мой зад и с улыбкой приступаю к делу. Эх, какую власть я при этом чувствую!

Опять правая:

— Недавно мне нужно было навести справки о частном финансировании, но мне было некогда или лень, уже не помню. Ну, иду я в отдел документации и говорю милому мальчику, который сидит за экраном: Everyone has his limits.[11] Он поднимает глаза, я ему сладко так улыбаюсь, на мне мягкая вязаная кофточка с запахом крест-накрест, в общем, сама понимаешь. И когда я вижу, что у бедняги забурлили гормоны, я признаюсь ему в том, что совсем не умею пользоваться интернетом и, может быть, он сможет мне помочь…

Подружки расхохотались, и одна из них стала тихонько напевать: “I’m climbing to the top”[12].

Наверное, я сидел и смотрел на это объявление довольно долго. Собственно говоря, эту страницу я уже давно не читаю. Уже несколько лет я не просматриваю некрологи в черных рамочках. Все чаще я натыкался в них на имена людей, которых знал, и испытав мгновенный шок, в очередной раз убеждался, что человеческая жизнь, замыкая круг, вновь возвращается просто к имени.

Сюзанна Флир.

Мое сердце екнуло. Я поднес газету поближе к глазам и как во сне смотрел на эти имя и фамилию, до тех пор пока они окончательно не отделились от реальности. Наконец я начал читать объявление с обязательным старомодным зачином: “С прискорбием сообщаем…”, и только тогда осознал, что случилось. Сюзанна Флир, нежно любимая супруга и мать, погибла в результате несчастного случая, авиакатастрофы, о которой в этом некрологе подробностей не сообщалось, впрочем, несколько дней назад я уже что-то читал об этом в газетах. Очевидно, она села в самолет одна, то есть с ней не было никого из ее близких — под некрологом значились имена четырех членов ее семьи, живущих в Вассенаре: Мариус ван Влоотен, Бенно, Беатрейс и Лидвин, — не было с ней и ее коллег из Шульхоф-квартета — соболезнования всех троих были помещены на той же странице.

Что к этому добавить?

История закончилась. Во мне она оставила чувство страха и удивления. Все сложилось иначе, чем я это себе представлял, по прошествии шестнадцати лет я должен буду еще основательно подредактировать свои знания с учетом реальности. Я открыл глаза, увидел приближающуюся тележку с напитками, кивнул стюарду и молча указал на виски. В таких ситуациях говорят: “У меня нет слов”, но два слова у меня все же нашлось.

Выходит, они примирились, я это понял и мысленно провозгласил тост за Ван Влоотена и Сюзанну Флир, вот это да, грандиозно! Все уладилось, кто бы мог подумать, я на долгие годы потерял их из виду и успел позабыть, что где-то продолжают биться два сердца, горячие, страстные и, конечно же, полные восхищения своими довольно неординарными отношениями. Примирение! Я покачал головой, быстро проглотил то, что еще оставалось в рюмке, и задал себе вопрос, какой будет следующая остановка на этом пути, который, я уверен, еще далеко не закончился. Произведения искусства не считаются со смертью, — размышлял я в легком тумане, — отталкиваясь от известного, они набрасываются на неизвестное, используют его для своих тем и затем в виде набросков предлагают эти темы реальной жизни. Я снова взглянул на список имен в смятой газете. Беатрейс и Лидвин… девочки, как я представил себе, лет тринадцати или четырнадцати, скорее всего, ее дочки, возможно даже, двойняшки, чьим появлением на свет Сюзанна Флир, должно быть, несказанно обрадовала своего мужа.

— Another drink, sir?[13]

Стюард уже отвинчивал крышку на бутылке.

Я выпил, неподвижно сидя в своем кресле с пристегнутыми ремнями безопасности. Известие о недавней авиакатастрофе произвело большую сенсацию, но я, занятый подготовкой к своим лекциям, мало смотрел телевизор. Самолет, совершавший перелет из Нью-Йорка в Брюссель, через несколько минут после старта рассыпался на куски неподалеку от побережья Лонг-Айленда. Люди, смотревшие из окон своих гостиных на океан, увидели летящее пламя и, после того как прогремел взрыв, белый шлейф, который сносило в сторону воды. Специалисты были единодушны во мнении, что ни у кого из находившихся внутри пассажиров не было ни единого шанса спастись после того, как на высоте в две тысячи триста метров треснул салон, разверзлась зияющая дыра, корпус самолета превратился в огненное пекло, и все, сидевшие внутри, устремились к своей последней истории, которая у жизни всегда одна и та же.

Зал ожидания первого класса.

“Жива лишь музыкой любовь,

недавно я услышал весть.

О музыка, приди, приди,

наполни душу мне, как сок,

чтоб в радости я мог расцвесть!”

Можно сделать замечание? (англ.)

Божественно! (англ.)

Не играйте ноты, но очеловечивайте их (англ.).

Куда так скоро (нем.).

Извините (фр., нем.).

Он отвечает моим потребностям? (англ.)

И это все? (англ.)

Вот и все! (англ.)

Возможности человека небезграничны (англ.).

Я взбираюсь на вершину (англ.).

Не желаете еще выпить, сэр? (англ.)