Далия Трускиновская - Коломбине дозволено все

Возникла пауза, которую Кологрив неправильно истолковал. Он решил, что Лариса не верит ему.

КОЛОГРИВ Честное слово, Лариска! Ведь и я еще ни за кем так ночью не гонялся!…

ЛАРИСА. Чтобы дать по шее! Уж будем честными до конца. Приехали. Обещаю вам, Олег Дмитриевич, что ваше деловое предложение будет рассмотрено в порядке общей очереди.

КОЛОГРИВ. То есть как?…

ЛАРИСА. А так, что за последние два дня это – четвертое. И ожидаются еще. Спокойной ночи!

И она нырнула в подъезд

Темная фигура, торчащая у ее дверей, загородила дорогу.

ФИГУРА. Прости меня! Видишь, я пришел!

Лариса отодвинула Соймонова рукой.

СОЙМОНОВ. Я привык думать, что мы будем вместе… и люблю тебя…

ЛАРИСА. А паранджу принес?

СОЙМОНОВ. Че-го?

ЛАРИСА. Ну, чадру.

СОЙМОНОВ. Зачем тебе чадра?

ЛАРИСА. Чтобы по улицам ходить. Ну, пусти.

СОЙМОНОВ. Но было же у нас все хорошо до этой чертовой выставки.

ЛАРИСА. Ничего у нас хорошего не было… старый ты боевой конь!

И дверь перед носом Соймонова захлопнулась. Он несколько раз позвонил, но безрезультатно, и ушел. Потом опять раздался звонок. Скорее всего, это был полуночник Стасик. Лариса подошла к дверям, но вдруг почувствовала, что и Стасик ей не нужен. Она затаилась, как мышка, и Стасик тоже ушел

Лариса вернулась в комнату и увидела, что на ее тахте сидит, листая модный журнал, повелительница Коломбин.

ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА КОЛОМБИН. Приятный фасон, тебе пойдет, только юбку сделай покороче.

ЛАРИСА. Да, это мысль…

ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА КОЛОМБИН. Ну, говори! Почему это ты вдруг затосковала? Это недопустимо для Коломбины. Слишком много размышлять вредно. Пусть размышляют те, кому иного не дано.

ЛАРИСА. Да нет, не в этом дело.

ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА КОЛОМБИН. А в чем же? Почему ты всех разогнала? Ну, жениха – понимаю. А прелестного черноглазого Арлекина?

ЛАРИСА. Не знаю. Никого не хочу видеть.

ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА КОЛОМБИН. И вместо того, чтобы наслаждаться жизнью и торжествовать победу своей женственности, ты сидишь одна дома, как никому не нужная старая уродина.

ЛАРИСА Я хочу побыть одна и попробовать разобраться… Со мной что-то не так. Я за последние недели утратила что-то важное.

ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА КОЛОМБИН Интересно! Раньше на Карнавале только приобретали. И вот нашлась одна, которая утратила. И что же? Зажатость серенькой Крыски? Комплексы плохо одетой женщины? Способность впадать в столбняк при виде избранника? Есть что оплакивать!

ЛАРИСА. Я перестала воспринимать этого избранника по-человечески! Я вижу неподвижную рожу с каким-то жестяным выражением, и ничего больше не могу разглядеть! Я одна среди жестяных рож, вот что!

ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА КОЛОМБИН. Это удобно, глупая. Видишь маску, и сразу знаешь о ней все, что тебе нужно. Кологрив – бывший Арлекин, Стасик – сегодняшний Арлекин, Соймонов – Панталоне, Никифоров – Матамор, и так далее.

ЛАРИСА. Действительно, удобно. И маски безразмерные, со всевозможными допусками. Только я хотела бы для разнообразия увидеть хоть одно живое лицо!

Вместо ответа ей протянули зеркало. И Лариса увидела в нем бархатную мордочку сиамского кота.

ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА КОЛОМБИН. Вот так. И предъявить носителю живого лица тебе нечего. А если хочешь покинуть Карнавал, то учти – из твоей жизни уйдет все то, что он тебе дал. Уж если уходишь – так вся целиком. А серединка на половинку – этого не допускаю. Учти, Коломбине дозволено все, а Неколомбине этих благ не полагается. А жаль, ты неплохо начинала…

ЛАРИСА. Слишком много соблазнов у этого проклятого Карнавала. Этак я еще подумаю-подумаю и мне действительно станет удобнее и лучше с масками, чем с живыми людьми. Не могу решительно сказать – нет! Ну, не могу…

ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА КОЛОМБИН. Так что же тебе наконец нужно?

ЛАРИСА. Какой-то удар, какой то резкий рывок, чтобы меня выдернуло из Карнавала, чтобы Карнавал сразу стал для меня невозможен…

ПОВЕЛИТЕЛЬНИЦА КОЛОМБИН. Да, я понимаю. Многие с перепугу просят сперва рывка и удара, а потом – ничего, привыкают Ладно, будет рывок, будет удар. И посмотрим, как ты запоешь… Это я тебе твердо обещаю.

Коломбина поднялась и, помахивая веером, вышла из комнаты. Лариса кинулась за ней следом – и нигде не нашла Дверь же на лестницу оказалась закрыта. И оставалось одно – поскорее лечь спать. Потому что завтра непредвиденный рабочий день

Вражья смена приняла ее с распростертыми объятиями. Правда, на обращение «Послушай, подруга», Лариса услышала: «Тамбовский волк тебе подруга!», а также порадовали ее репликой «Не тяни резину за хвост», из чего Лариса поняла, что вражья смена переживает очередное лингвистическое завихрение – пословицетворчество.

И вот сидит Лариса в паре с Риммой и читает свои собственный материал о бедствиях обувного комбината, не сумевшего обеспечить манекенщиц достойной обувью местного производства для пресловутого московского показа.

РИММА…но они продолжают выпускать эту устаревшую модель с усердием, достойным лучшего применения…

Лариса прилежно вела карандашом по строкам оригинала, не вдумываясь в их смысл. Это в ее задачу сейчас не входило. Однако она споткнулась об употребленный ею же древний оборот. Усердие, достойное лучшего применения – деликатно, ничего не скажешь. Вроде и похвалили за огромный запас усердия, а потом – шпилька. Но, если вдуматься, самой себе подпустила эту шпильку Лариса. Чего она только не натворила за последние месяцы! Усердия – прорва! Готовности к активным действиям – навалом! А применить всю себя, без остатка, не к чему. Кологрив вычеркнут, Соймонов выгнан, Никифоров сто лет не нужен… К очередной операции «Каблук», что ли?

Лариса крепко зазевалась, и Римма ругнула ее – она уже вторую гранку шпарит, а Лариса все еще в первый оригинал таращится. Лариса сказала, что она тревожится за Асю, и тут же пошла звонить в родильный дом.

Вся корректура собралась по такому случаю у телефона. Пол, вес и рост младенца – сведения, ни одну женщину не оставляющие равнодушной. Лариса набрала номер и справилась о судьбе роженицы Челноковой.

Вражья смена уж собиралась выдохнуть радостное «Ну?», но лицо Ларисы так внезапно изменилось, что Римма схватила ее за руки.

ЛАРИСА. Это ошибка. Вы с кем-то перепутали! Проверьте, уточните, я очень вас прошу… Да?… Нет! Этого не может быть!…

И она положила трубку.

РИММА. Лариска, что случилось?

ЛАРИСА. Ребенок жив. Девочка. А Аська… А Аськи…

РЕГИНА. Валерьянки дайте!…

В корректорскую вбегали люди, тащили нашатырный спирт и стаканы с водой, открывали окно и бесполезно толклись вокруг рыдающей Ларисы. Такое с ней творилось впервые в жизни.

Грешно заставлять человека в таком состоянии читать гранки. Срочно вызвали на работу Людмилу, а Ларису отпустили Она как раз успела в садик за Дениской, правильно рассудив, что Дима уже все знает и, видимо, не в состоянии…

Дома его не было Лариса покормила и уложила Дениску. Руки требовали работы, чтобы хоть как-то успокоиться. Лариса взялась за стирку Денискиных и Диминых рубашек.

Возле двери кто-то завозился, не в состоянии ее открыть. Лариса вышла в прихожую и отворила.

ДИМА. А, это ты… Ты все знаешь?

ЛАРИСА. Да, знаю. Дениску я уложила Тебя покормить?

ДИМА. Дай чего-нибудь… какого-нибудь транквилизатора…

ЛАРИСА. Чего?

ДИМА. Транквилизатора! Этого, как его… Не видишь, у меня руки дрожат!…

Тут у него и голос дрогнул. Уткнувшись лицом в Асин плащ на вешалке, Дима заплакал. Заплакала и Лариса, прислонившись к его плечу. Но у нее первый приступ отчаяния уже миновал – днем. Слезы облегчили душу, но на смену своему горю свалилось горе человека, который столько лет любил Асю – хоть и бестолково, хоть и с примесью банального мужского вранья и служебных романчиков. И ей сейчас надо быть сильнее него, чтобы ему было где найти поддержку. Поэтому Лариса первая утерла заплаканное лицо.

Следующие два дня прошли как в дурном сне. Откуда-то возникли Димины и Асины родственники. И каждая новая партия родственников хватала Диму в объятия, выражала соболезнования и как могла, утешала. Впрочем, когда родственники затеяли совет, чтобы решить судьбу этого семейства, Дима воспротивился с такой неожиданной яростью, что его с перепугу оставили в покое.

А Лариса с Дениской обитали в окрестных парках – чтобы не видел ребенок этих скорбных и заплаканных лиц. Так Дима велел. И на похороны не допустил.

Потом уже, несколько дней спустя, отведя Дениску утром в садик, Лариса поехала одна на кладбище с цветами – совета у Аси просить. Но из этого ничего не вышло. Пришлось пораскинуть мозгами самой.

Маленькая Ася могла прожить год-полтора в Доме малютки, это Лариса уже выяснила. Но, как и всякая женщина, ощутила она подспудное недоверие к тем рукам, которые будут пеленать малышку – все-таки не материнские. А Дима был совершенно не приспособлен к ведению хозяйства, и оставлять на него Дениску было попросту опасно. Требовались женские руки.