Ариэль Бюто - Штучки!

– Ну и что? А как, по-твоему, рассуждают мужчины?

– Пусть рассуждают как хотят. А женщины не обязаны становиться такими же непорядочными, как они.

Я бы с удовольствием послушал еще, мне хотелось, чтобы Флоранс продолжала развивать свою мысль, но подруги беззлобно ее высмеяли и сменили тему. Работа, тринадцатая зарплата, надбавки на транспортные расходы… Официант кружил около меня навозной мухой. Было совершенно ясно, на что он намекает. Мне предлагалось на выбор – заказать десерт за шестнадцать пятьдесят или попросить счет. Вот черт, досада какая! Даже материала для песенки про то, о чем девушки говорят между собой, не набралось! Выложил без малого полсотни евро, а всего-то и узнал, что Каролина собирается дать мне отставку, причем скоро! Что за собачья жизнь! Может, и в самом деле пора отправиться к Доротее с букетом цветов, чтобы разом покончить с оплатой второй квартиры, алиментами и чувством вины за то, что дети растут без отца? Вообще-то девочки в чем-то правы. Наверное, когда живешь вместе, самая желанная любовница превращается в самую что ни на есть занудную супругу, и с этим ничего не поделаешь… Выходит, я все-таки не совсем напрасно потратил время и деньги.

Я расплатился, для ровного счета оставив немножко на чай – плата за маленький урок жизни, благодаря которому мне, возможно, не придется тратиться на развод. И кто мне помешает, пока кормящая Доротея будет прикована к младенцу, плоду нашего примирения, полакомиться двумя-тремя сладкими девочками, укладываясь при этом на ночь в супружескую постель, благоухающую луговой свежестью стирального порошка?

Выйдя из ресторана, я твердо решил взять себя в руки и начал мысленно сочинять письмо Каролине: очень важно не дать ей возможности первой заговорить о разрыве. Разумеется, она не должна заподозрить истинных мотивов моего поступка!

Они в один голос расхохотались, когда Габриэль показал им монетку в пятьдесят сантимов, которую Реми оставил на соседнем столике.

– Вы просто чудо! – воскликнула Каролина.

– А вы – мои самые любимые клиентки. Всегда к вашим услугам, барышни!

И официант удалился, не переставая хихикать.

– Благодаря Габриэлю мы расправились со шпионом меньше чем за тридцать пять минут. Вот идиот! Зарезервировал столик под собственным именем! Даже не постеснялся! Ладно, хватит о нем! Теперь можно наконец перейти к серьезным вещам.

– Да уж! Флоранс, налей-ка винца!

Элиза, Флоранс и Каролина чокнулись, выпили, и… готова спорить – любой мужчина что угодно отдал бы за возможность услышать тот разговор, который начался вслед за этим.

Что? Да вы шутите? Вы в самом деле считаете, что за те пятнадцать евро девяносто пять сантимов, которые стоила эта книга, я открою вам одну из самых бережно хранимых тайн на свете? Послушайте, да за кого вы меня принимаете?!

Элиза улыбнулась своему отражению в зеркале у входной двери. Стекло было усеяно темными точками, и в первую минуту она испугалась: ей показалось, будто это старческие пятна на ее собственном лице. Присмотрелась, успокоилась и навела красоту – пощипала щеки и распустила волосы.

– Ага, попалась! – поддразнила ее Флоранс. – Стоит на горизонте нарисоваться мужчине, сразу пускаешь в ход все средства!

– Уж какая есть, меня не переделаешь! А сама – лучше, что ли? С самого утра суетишься – смотрите-ка, уж такая хозяюшка, просто настоящая домашняя волшебница! Что, боишься, ему не понравится твое гнездышко?

Элиза угодила в самое чувствительное место, и Флоранс насупилась. За неполных два года эта нормандская хижина сделалась гордостью и средоточием ее жизни. Ей случалось по ночам лежать без сна, выбирая цвет плитки или обдумывая, что еще можно сделать в саду. Раньше, и очень долго, излюбленной темой разговоров у нее были дети, она с удовольствием повторяла их словечки, с притворной скромностью хвалилась их успехами, теперь же она с упоением описывала новые занавески или хвасталась удачными покупками в лавках местных старьевщиков. Удачными? На самом-то деле она попросту разорялась, скупая всякое барахло и оказывая явное предпочтение вещам, которые передаются из поколения в поколение. Флоранс нравились белье с вышивкой, столовое серебро, стеклянная посуда, а больше всего писанные маслом изображения степенных незнакомцев, и лишь страх перед разоблачением удерживал ее от того, чтобы выдать их за подлинные фамильные портреты.

Развалюху, населенную летучими мышами, она превратила в идеальный загородный дом, где все было продумано до последней мелочи: тут тебе и медные тазы на стенах желто-голубой кухни, тут тебе и старинные краны в ванной. Николя в конце концов наскучило все выходные напролет что-нибудь мастерить, а потом из воскресенья в воскресенье часами торчать в вечерних пробках, зато Флоранс просто расцветала на фоне вощеного ситца и искусственно состаренных терракотовых плиток. В этой обстановке, созданной ею самой, но словно сошедшей со страниц глянцевого журнала, она могла сочинить себе прошлое, выдумать детство с целым хороводом кузенов, обожающих ездить верхом, и бабушкой с безупречными манерами, принимающей в своем поместье благовоспитанных внуков. На самом деле, если не считать блеклых воспоминаний о летних лагерях, в памяти Флоранс сохранились лишь убогие кемпинги да августовская смертная скука квартала дешевых домов, и, невзирая на стремительное восхождение по социальной лестнице, в ее душе так и не затянулась рана унизительного детства, о котором она никогда никому не рассказывала. Так что ничего не знавшей об этом Элизе было не понять утешительного могущества дома, где ни одна дверная ручка не скрывает своего почтенного возраста.

Тем не менее какая-то бессознательная осторожность удерживала ее от признания в том, что она испытывает ностальгию по первым приездам, когда приходилось греть воду, чтобы помыться, когда они, стиснув зубы, забирались в сырую постель, а по вечерам жались к огню, чтобы не замерзнуть насмерть.

Элиза обожала эти простые радости, эти выхваченные у цивилизованной жизни минуты, когда их тройственная дружба становилась еще теснее, скрепленная жаркой мяса в камине. Теперь она попросту приезжала в гости к Флоранс, потому и выходка Каролины не слишком ее затронула.

– Нет, ну что за наглость! – кипятилась Флоранс. – И так раз в сто лет собираемся на девичник, а она нам навязывает свое последнее приобретение!

– Ну и отказала бы ей, это, в конце концов, твой дом! – возразила Элиза.

– Не могла я отказать! Она так радовалась, что мы первыми увидим очередного принца!

– Тогда давай воспринимать это как знак дружбы и доверия! Ради этой новой любви она сейчас расстается и с мужем, и с любовником, – может, ей необходима поддержка…

– Знаешь, лучше уж давай не будем увлекаться! Вспомни, сколько раз Каролина знакомила нас с «любовью на всю жизнь»! Она не способна остановиться. Довела и Шарля, и Реми до грани самоубийства, теперь этот… Рафаэль… Он, может, тоже через год дойдет до края… Так стоит ли портить нам выходные из-за какого-то временно исполняющего обязанности?

Каролина позвонила уточнить, в котором часу приедет, накануне вечером, когда Элиза и Флоранс были уже в Нормандии, так что не оставалось ни малейшей надежды спасти встречу подружек.

– Я приготовила ей розовую комнату, – объявила Флоранс.

– Розовую?… Но… ведь это же твоя спальня!

– А где бы еще они могли по-настоящему уединиться? У них ведь роман в самом начале…

– Самое лучшее в любом романе – это начало… – вздохнула Элиза.

– Ой, только не вздумай делиться своими ветеранскими соображениями! Кто ж не знает наизусть, что поначалу мужчина обращается с тобой как с принцессой, а стоит надеть на палец кольцо, принцесса становится для него прислугой. Тем не менее все мы существа настолько жалкие и никудышные, что продолжаем верить, будто без них нет в жизни счастья!

– Тебе следовало предупредить Каролину!

– Попробуй ее предупреди, и слышать ничего не желает. Клянется, что на этот раз можно не опасаться неприятных сюрпризов. Знаешь, ее оптимизм производит впечатление, я даже почти готова ей поверить.

– А почему бы и нет? Она-то знает, что ей надо, – у нее опыта достаточно. Полная противоположность нам с тобой. Мыто были настолько в себе не уверены, что ухватились за первых же, кто до нас снизошел. Не задумывались ведь тогда над тем, стоят ли они нас, правда?

Флоранс горестно скривила губы. То, что сейчас сказала Элиза, не так уж далеко от истины. И потом, в отличие от Каролины, которой, похоже, удалось-таки понять свои потребности, сама она вовсе не уверена в том, что сильно преуспела, сменив мужа. Она не такая разочарованная, как Элиза, и не желает признать, что совместная жизнь мужчины и женщины противоестественна, а близость рано или поздно вырождается, оборачиваясь мерзостью и теснотой. Нет, она тоже не отрицает, что храп, утреннее несвежее дыхание, неплотно закрытая дверь туалета или даже просто необходимость отчитываться в каждом слове или поступке, вся эта бесчеловечная повседневность притупляет чувства любящих. Никуда тут не денешься: отношения ломаются в ссорах, истираются и изнашиваются, и в один прекрасный день оказывается, что вчерашних пылких влюбленных сегодня связывает лишь непрочная ниточка привычки. Но стоит ли по этому поводу волноваться? Флоранс хватает мудрости, чтобы понимать: вовсе трава на другой поляне не сочнее, а смена партнера дает всего-навсего отсрочку года на два, на три… Как не было никогда, так и нет даже одного шанса на миллион уклониться от общего правила, пусть Каролина и уверена, что наконец-то свернула шею неизбежности!