Мелвин Берджес - Сучка по прозвищу Леди

Я соскочила со стола и бросилась к комоду. Слава богу, он был совсем новый, с ящиками на колесиках, и они легко выдвигались. В них были мои платья, правда, я понятия не имела, как надену их. Порывшись в ящиках, я вытащила кое-что зубами и бросила на ковер — футболки, трусики, колготки, джинсы, юбки, кофточки. Наконец-то, в первый раз за несколько недель, я не была голой.

Сначала я надела футболку, держа ее лапами и просунув в дырку голову. Это было трудно, но справиться с трусиками оказалось еще труднее. Пришлось разложить их на полу, поставить лапы в дырки, а потом зубами тянуть трусики вверх. Мне вспомнился жуткий тип из школы, который постоянно говорил мне, будто я так долго хожу без трусиков, что, верно, уже забыла, как их надевать. Ему и в голову не приходило, до чего он может быть прав. На трусики у меня ушло много времени, но все же я с ними справилась. Потом я попыталась проделать то же самое с колготками, и это было еще труднее. Приходилось одновременно подпрыгивать, чтобы не стоять на них, и зубами тянуть их вверх. Кажется, это было невозможно, но я не позволяла себе сдаться. Я думала, потихоньку, полегоньку — и все получится. Сегодня трусики, завтра колготки. Отыскалась моя полосатая сине-желтая маечка. Прежде она обтягивала меня, как кожа, а теперь висела, и я подумала, вот, хотя бы похудела! И тут я засмеялась: гав, гав, гав. Мне стало легче. Оказывается, чувство юмора я не потеряла. Я почувствовала себя почти счастливой.

Потом я стала думать, надеть мне брюки или джинсы, но они стали мне велики, поэтому я остановилась на короткой черной юбочке, которую всегда носила с сине-желтой маечкой. Вскарабкавшись на стол, что было нелегко в одежде, я оглядела себя и чуть не заплакала. В этой юбочке и маечке я всегда казалась себе очень привлекательной и сексуальной. А теперь у меня был нелепый вид.

Я взялась за косметику. Держа обеими лапами губную помаду, я кое-как обвела ею черные собачьи губы, но пришла в ужас от того, что получилось, и стерла помаду. Потом предприняла вторую попытку. Получилось лучше, но намазавшись несколько раз, я пришла к выводу, что с косматой мордой, не имея пальцев, лучше не трогать косметику — тем не менее мне показалось, что лапы у меня стали ловчее. Зажав помаду между пальцами и стараясь удержаться в вертикальном положении, я сделала еще одну попытку написать на зеркале хотя бы самое главное. Потом я прыгнула на кровать, чтобы оценить результат.

«Я дома», — сообщала надпись, сделанная большими уродливыми буквами. Но ее можно было прочитать. И я ощутила такую гордость, как будто сотворила нечто художественно ценное.

Итак — теперь или никогда. Пора представиться родным.

Зубами я отперла дверь, потом мне потребовалось несколько минут, чтобы открыть ее, потянув на себя. Наконец, вновь содрав кожу в пасти, я вышла в коридор. Снизу, из гостиной, до меня доносился невнятный говор. Все смотрели телевизор — все вместе, но без меня. У меня опять мелькнула мысль, как они могут? Но потом я вспомнила, что решила стать взрослой. А чего я ждала? Чтобы они все дни напролет рыдали? Забыли обо всем на свете, потому что меня нет с ними? Жизнь продолжается, Сандра, — сказала я себе, — с тобой или без тебя. А теперь ты должна показать им, что ты — это ты.

Я решила спуститься по лестнице на задних лапах. Слегка балансируя, я попыталась поставить лапу на нижнюю ступеньку, но расстояние между ступеньками оказалось слишком большим для меня. Тогда я попыталась спрыгнуть — о ужас! — я упала. Я попыталась вытянуть вперед передние лапы, но они были стянуты маечкой, так что я попросту, больно ударяясь о выступы, скатилась вниз. Ух! Ничего себе возвращение к прежней Сандре! Я услышала, как мама спросила:

— Что у вас там?

Быстро вскочив, я направилась в гостиную, потому что хотела войти в нее, прежде чем они отправятся выяснять причину шума. К счастью, дверь в гостиной у нас никогда не закрывалась плотно, поэтому я толкнула ее носом, и она распахнулась. А я на задних лапах вошла в комнату, чтобы поздороваться с членами моей семьи.

Первой закричала мама, потом Адам и папа, которые ревели, как гориллы. Все они вскочили со стульев и прижались к стене. Папе пришлось даже перепрыгнуть через диван, чтобы оказаться рядом с остальными. Они подняли такой шум, что от страха я упала на все четыре лапы, отчего они стали орать еще громче. Может быть, они подумали, что я хочу напасть на них?

Пока я изо всех сил старалась опять встать на задние лапы, мама визжала:

— Бешеная собака! Бешеная собака! Адам, наш большой сильный волосатый Адам, пытался спрятаться за маму. — Уберите ее от меня! Уберите ее от меня! — без передышки и очень громко кричал он.

Папа встал впереди, раскинув руки, словно я собиралась сожрать их.

— Господи, что это?

— На ней одежда Сандры! Господи! Она надела одежду Сандры, — орала мама.

— Шшшш! Не пугай ее, — прошипел папа, и мама с Адамом в ту же секунду умолкли.

Наступила жуткая пауза, когда мне все-таки удалось встать на задние лапы и улыбнуться им. В ответ они зашипели от страха и забились в угол. Счастье еще, что я стояла между ними и дверью, а то бы они давно сбежали.

— Это та же собака, о которой я тебе рассказывала, — испуганным шепотом пролепетала мама. — Она приходила сюда, — сказала мама и помолчала. — В тот день, когда Сандра исчезла, — добавила она с нескрываемым ужасом.

— Зачем она нацепила на себя ее тряпки? Чего она хочет? — со слезами в голосе произнес Адам.

Пора было ответить. Из собственного опыта я уже знала, что труднее всего даются «д» и «м» в начале слов и их легче произносить, когда они посередине, поэтому я в первую очередь заговорила с братом.

— Адам. Адам. Помоги, — сказала я, посмотрев на него.

Прекрасно получилось. Отлично! Слова слетали с моих губ звонкие, как колокольчики. Труднее было произнести «помоги», это правда, да и прозвучало скорее «оррорваи», чем «помоги». И все же для собаки я справилась неплохо.

— Она знает мое имя, — прошептал Адам и лишился чувств.

Ну, не совсем лишился. У него подогнулись колени, и он едва не упал, но папа поддержал его, схватив за локоть. Вдруг мне показалось, что в нем три фута роста, и он похож на карлика, когда стоит между папой и мамой.

— Ха, ха, ха, — не удержалась я от смеха.

Мне стало смешно. Это ему за то, что он вечно прятался за дверью и пугал меня всякими страшными звуками.

Мама закрыла рот рукой.

— Господи, — пролепетала она, — что это творится? Что она такое?

— Мама, — сказала я, но у меня ничего не получилось.

Я попыталась сказать «папа», и, хотя от лая мне не удалось избавиться, это прозвучало совсем неплохо.

— Папа, папа, папа, помоги, — хотела сказать я.

— Что она говорит? — недоверчиво переспросил папа.

— Она назвала тебя папой, — ответил Адам.

Мама не стерпела и застонала.

— Чья-то чудовищная шутка! Кто-то похитил нашу девочку и научил эту ужасную собаку носить ее одежду и говорить так, как будто она знает нас. — Она в ужасе уставилась на меня. — Не могу больше! — вдруг крикнула мама и упала на колени, крича, плача, хватая воздух руками.

Мне стало плохо — ведь я совсем не хотела пугать ее. Но что было делать?

— Трусики упали, — вдруг произнес Адам.

Я посмотрела на себя — правда, упали! Теперь они висели на лодыжках. Пока я смотрела на трусики, с меня сползла юбка! Теперь я стояла почти голая. Залившись под шерстью ярким румянцем, я упала на четыре лапы, чтобы как-то прикрыться, и немедленно папа, мама и Адам снова раскричались, как сумасшедшие. Я отвернулась, чтобы снова надеть трусики, и Адам, воспользовавшись этим, сделал рывок к двери. Пришлось мне проявить сноровку и лязгнуть на всякий случай зубами. После этого они какое-то время, забыв обо всем на свете, страшно кричали и бегали по комнате, то ли пытаясь быть от меня подальше, то ли, наоборот, пытаясь быть поближе, пока я, поднявшись на задних лапах, старалась с помощью зубов вернуть трусики на место, но при этом не упускала из вида дверь и папу, который, пробегая мимо, каждый раз бил меня, стоило мне отвернуться. Короче говоря, положение становилось невыносимым. Тогда я подумала, что трусики мне не помогут. Да, правда, мне не хотелось, чтобы они видели меня заросшей шерстью, но уж коли я вся была в шерсти, то какое это имело значение?

Я чертыхнулась про себя и подумала, что, наверное, слишком тороплюсь. Надо показать, что я им Друг.

Тогда я занялась трюкачеством, ну, обычным собачьим трюкачеством. Вы знаете. Видели сотни раз. Я села, положила голову на лапы, помахала хвостом и заскулила. Потом помахала им лапой. Это называется «просить».

Наступила тишина.

— Она предлагает нам свою дружбу, — сказал папа.

— Прогони ее! — крикнула мама

Однако она внимательно следила за мной сквозь пальцы. Я перекатилась на спину и помахала в воздухе лапами, стараясь произвести впечатление умной собаки. Ничего себе, такого со мной еще не бывало! Все, кто меня знал, застыли бы в изумлении, скажи им, что я хотела показаться умной. На самом деле меня одолевало смущение, потому что я каталась по полу без трусов, совершенно голая, но что было делать? Папа улыбнулся и протянул ко мне руку.