Владимир Шабанов - Когда жизнь на виду

Додумываю я второй вариант уже на ходу. Выхожу из операторной и бегу в помещение, где находится датчик злосчастного расхода. Почему я бегу туда, мне пока самому не ясно. Но я знаю, что на данной стадии эксперимента в этом помещении минут через десять находиться будет очень опасно. Надежда на то, что Милеев там, очень слабая. Если его там нет, я хоть взгляну на неисправный датчик, а затем придется останавливать долгожданный эксперимент. Это уже скандал.

Добегаю до конца коридора. За углом пост газоспасателей. Дальше могут не пустить. Останавливаюсь, чтобы отдышаться, и прислушиваюсь. Все тихо. Осторожно выглядываю. Поперек коридора повешена веревка с предостерегающими плакатами. Газоспасатели куда-то удалились, и я быстро проскальзываю мимо поста. Прошло, примерно, минуты две. Добегаю до помещения и открываю дверь. Бледный Милеев с каплей на носу лихорадочно откручивает вентиль дифманометра.

Павел смотрит на меня, затем на часы. Ай да Милеев, все по времени рассчитал. Молодец, слов нет. Сознательно, значит, пришел, обдумав, а не под влиянием скоротечных возвышенных чувств. И тем не менее, несмотря на неожиданно проявленную надежность и элемент деловитости, все это дурно пахнет. Павел берет с полки ключи, открывает вентиль до отказа и идет мне навстречу.

— Быстро отсюда! — резко говорю я.

— Все в порядке, Серега, все нормально, — говорит он радостно.

— Ты почему здесь? — спрашиваю я Милеева.

— Дифманометр вчера меняли, а подключить забыли.

— Как меняли?

— Поставили с другой шкалой.

— Интересно, а почему я не знаю?

— Дел было много, — пожимает Павлик плечами. — Орлов, кстати, в курсе.

Мы выходим из помещения и закрываем дверь. Мне повезло, Милеев нашелся, живой и здоровый. Скандала тоже не будет. Несомненно, Милеев совершил поступок, но я все же зол на него. Чисто по-человечески для Милеева все это очень важно, да и не для него одного. Очень хочется иметь дело, ради которого можно рисковать жизнью. Ну, а с точки зрения делового, зрелого подхода, все это глупость и преступление, единственное оправдание которому — наша молодость. Я говорю наша, потому что сам поступил не лучше Милеева.

Я сменный инженер и для Павлика какой-никакой начальник. Раздетая правда, которую я ему должен бы сейчас выложить, смотрелась бы так: ты, парень, потенциально обязан быть готовым к подвигу, но делать его не надо. Твоя задача — доложить кому надо, а уж мы подумаем, что и как лучше организовать. И пошлем мы устранять ошибку или неисправность скорее всего не тебя, а человека, более осторожного и более толкового. А ты в это время будешь сидеть в безопасном месте, утешаясь чистой совестью, и смотреть со всем миром на дела других, которые уверенно и толково прибирают жизнь к рукам.

От этой правды мне самому становится муторно. Поэтому я иду и молчу, запутавшись окончательно.

— Откуда, голубчики? — встречают нас газоспасатели на посту.

Один из них расставляет руки, как будто хочет нас обнять. У него суровый вид, но он немного толстоват.

— Не шуми, Миша. Все в порядке, — говорю я и отвожу его руку.

— Меня Юра зовут.

— Извини, брат, думал, что Миша.

— Вот видишь, ты ошибся, — мы стоим почти вплотную и смотрим друг на друга.

— Мне необходимо о вас доложить, — говорит он.

— Мне о вас тоже, — спокойно отвечаю я. — Пять минут назад мы здесь шли и никого не видели. Ты что думаешь, я святой дух и вдоль плинтуса просочился?

Он стоит и взвешивает все «за» и «против». По громкой связи идут доклады о готовности к эксперименту операторов.

— Нам некогда, — говорю я и, не оборачиваясь, иду своей дорогой. Милеев идет за мной.

— Сиди и не высовывай носа, — провожаю я Павлика туда, где ожидают все не участвующие в эксперименте. Затем я ему ободряюще подмигиваю, жму руку и молча иду в операторную.

Эксперимент прошел удачно, и для многих наших научных сотрудников наступают звездные часы. И у Васи Меркулова работы прибавилось. Мы идем с ним по зимнему городу, и Вася жалуется на здоровье.

— Когда сетуют на отсутствие здоровья, — замечаю я, — обычно имеют в виду не то, что нечем жить, а то, что нечего тратить. «Лишнее» здоровье в наше время дефицит.

— Наоборот, — вздыхает он. — Здоровья у меня больше чем достаточно.

— Так в чем же дело?

— Понимаешь, Сережа. Работа у нас сейчас в основном творческая и столько ее накопилось — глухая тема. Для творчества нужна определенная степень болезненности, иначе я не могу сосредоточиться. Когда я здоров, как бык, я способен только на элементарные операции. Если одно вытекает из другого — тут я мастер, а если нужен качественный скачок, интуиция и так далее — я чувствую, что здоровье мне изменило.

Я озабоченно смотрю на Меркулова. На нем стандартное пальто, стандартная кроличья шапка и нелепые зимние ботинки. У Васи в меру вытянутое узкое лицо, красивый с горбинкой нос и, к его сожалению, здоровый взгляд умных темных глаз.

— Вася, — говорю я уверенно, — тебе нужно малость поистратить свое здоровье. Иначе успеха в науке тебе не видать. Надо продумать комплекс мер.

Меркулов смеется.

— Тебя должна мучить либо совесть, либо женщина, — продолжаю я. — Лучше совесть, с ней хоть можно договориться. Значит, рассуждая логически, тебе нужно либо что-то натворить, как Карлсону, либо, скажем так — жениться. Могу познакомить с прекрасной женщиной. Нервы истреплет в два счета. С ней день пойдет за три, как на войне.

Я смотрю на Ваську, ожидая, что он улыбнется, однако, натыкаюсь на вполне серьезный взгляд.

— В твоих рассуждениях есть зерно, — заявляет он.

— Ты меня больше слушай…

— Нет, нет, ты прав. Мне нужно немного встряхнуться. В кино, что ли, сходить.

— Чудовищную встряску ты себе придумал, — отвечаю я. — Смотри, не опали нервы.

Мы подходим к гастроному, который называется «Факел». Название нам нравится, тем более, что часть жизненного пути, отмеченная временными сумерками, им все же освещается. Кроме того, в столовых питаться надоедает и хочется что-нибудь приготовить самому. Запас продуктов никогда не мешает, особенно зимой, когда за окном вьюга и идти никуда не хочется.

В магазине народу много, поэтому мы расходимся. Васька идет смотреть витрины, а я занимаю очередь в кассу за девушкой в голубом пальто. Зовут ее Вероника. Я с ней два раза танцевал в местном клубе, поэтому на законном основании могу рассчитывать на приятельские отношения.

Мы радостно здороваемся друг с другом и осведомляемся о делах. Естественно, и у нее, и у меня дела идут нормально. Подходит Меркулов и, видя, что я весело беседую, все же начинает занудно перечислять: крупа, яйца, консервы… Я обнимаю его за плечи и поворачиваю к девушке:

— Василий Иванович, в обиходе — просто Вася. Он из будущих. А это Вероника, очень хорошая девушка. Уже.

Ребята смущенно смотрят друг на друга, и я замечаю, что девушка за тридцать секунд стала красивее вдвое. Я не раз зарекался знакомить молодых людей друг с другом: очень часто теряешь и того и другого, а приобретаешь массу довольно жестоких упреков. Но для Меркулова можно сделать исключение. Я ему верю, как самому себе, и Веронике вряд ли будет плохо рядом с ним. Правда, времена меняются и все чаще в пострадавших остаются мужчины. Ничего, вдвоем отобьемся.

Мы выходим из магазина, я подыскиваю благовидный предлог, чтобы удалиться, и, уходя, показываю Васе незаметно поднятый вверх большой палец.

Приехав через неделю в Каменогорск, я захожу в свою квартиру и, не успев переодеться с дороги, иду встречать гостя. Вася Меркулов энергично проходит и начинает метаться из угла в угол. Я устало гляжу на его передвижения.

— Что случилось? Ты добил теорему Ферма? — острю я вяло. — Или, может, что-нибудь натворил в газовой динамике?

Кстати, Меркулов отослал уже три доказательства теоремы Ферма. Это его хобби, он любит доказывать недоказуемое, балуясь своими силами. В ответ на свои письма он получил ровно столько же ответов с указанием его ошибок.

— Выкладывай все начистоту, — заявляет Меркулов, не глядя на меня. Я вдруг замечаю, что он бледен. — Все, что о ней знаешь.

— О ком? — не понимаю я.

— О… Веронике.

— Вон что! А я совсем забыл. — Я сажусь на кровать и закуриваю. — Девушка она хорошая, суховата, правда. Но это может зависеть от того, кто с ней рядом. Каждому человеку, чтобы раскрыться, нужны условия.

Васька молчит, давая мне высказаться.

— Прежде чем тебя знакомить, я все-таки успел подумать. Если у нее и был какой-нибудь роман, то я этого не знаю. Ты мне веришь?

— Я тебе верю, Сережа.

— Вообще-то говоря, Вася, ты и сам должен уже видеть, с кем имеешь дело.

— Наслушаешься вас, сам себе верить перестанешь.

— Не надо, не надо мне претензий. Если что потребуется, я помогу. А претензий мне не надо. Быстро ты, однако… ушел.