Ирина Богатырёва - Движение без остановок

— Давай играть в города, — предлагает он. — Я говорю: Воронеж. Ты должна сказать: Житомир. Ну, знаешь, да? Давай!

— Я не хочу, — говорю отстранено и закрываю глаза. — Я не хочу, — произношу раздельно, осознавая каждое слово, и они тут же теряют смысл. — Не хочу, — возвращаюсь в реальность. — Мне всё надоело. Дорога, люди… Что нам делать, Гран? Мы тормозим всё больше и больше, и я чувствую, как каждый километр оседает у меня в печёнках. Мы никуда больше не сдвинемся, и не будет нам радости.

— Сдвинемся. Зачем ты так говоришь? — Вижу, как он всматривается в меня серьёзно, будто угадывает симптомы болезни.

— Я устала, — говорю тихо. — Устала.

— Повернись. — Он берёт меня за плечи и разворачивает лицом от дороги.

Передо мной — зелёная трава, совсем, совсем зелёная, блестящая в ласковом солнышке. Лужайка. Земля убегает от асфальта полого, и ниже по склону, верно, течёт река — там протянулись рядком вётлы с округлой кроной, в поклоне застывшие вётлы. Смотрю туда и будто вижу за зеленью ветвей, как взблёскивает, играя на солнце, вода. Потом понимаю, что уже иду вниз, сквозь траву и, поняв, вдруг ложусь, обнимаю землю, чувствую её касание на коже, и почти плачу — такое полное счастье охватило меня.

В этот миг как на ладони вижу всю свою дорогу, сверху и вдаль, в прошлом и сейчас, и всё, что я вижу — чудо: каждая машина, открывшая нам дверь, — великая доброта, каждый человек, нам повстречавшийся, — великое терпение и радость. Разливается, как спокойная, на солнце тёплая и жёлтая река, чувство благодарности. Вспоминается каждый драйвер, хотя лиц нет, они обычно спиной ко мне сидели, но все они проходят передо мной, и хочется каждому снова сказать: спасибо.

Мы и они — едины, и всё это вместе— дорога. Любишь ли ты то, что вокруг тебя?

Всё это рождается во мне мгновенно, а потом переворачиваюсь на спину, смотрю в небо и улыбаюсь облакам.

— Самара, — слышу голос Грана. Представляю, как сидит он в двух от меня шагах и улыбается.

— Волга, — отвечаю я.

— Уфа.

— Белая.

— Екатеринбург.

— Исеть.

— Омск.

— Иртыш.

— Новосибирск.

— Обь.

— Красноярск.

— А в Красноярске мы не были! — Смеюсь, поднимаюсь и тоже сажусь напротив него. — Гран, а ведь это прекрасно: какая огромная, огромная у нас страна!

Мне хочется рассказать ему всё-всё, что сейчас мне открылось, но вместо этого вскакиваю и кричу радостно:

— Пошли, пошли, мы нашу машину пропустим!

Почти бегу к дороге. Стою, подняв руку, несколько легковушек проходят со свистом, но меня это больше не цепляет. Едет МАЗ. Не успеваю подумать, что обычно они двоих не берут, сажать некуда, как он тормозит всеми колёсами и замирает на обочине метрах в десяти от меня. Со всех ног бегу к нему и кричу в кабину, запрокинув голову:

— До Москвы!

— Тебе прямо в Москву надо?

— В Москву.

— Я в Подольск еду. Оттуда доберёшься?

— Доберусь! — киваю, открываю дверь и забрасываю рюкзак. — Сейчас, ещё товарищ мой… — говорю, уже забираясь.

— Ты не одна что ли? — водитель, весь округлый, мельком напоминает мне брата.

— Нет, мы вдвоём, — говорю и высовываюсь из окна, осматриваю поляну, дорогу, вглядываюсь туда, ниже, к вётлам. Грана нигде не видать. — Сейчас, он где-то тут, отошёл, верно.

— Мне ждать вас некогда, я и так с графика сбился. Если ждать будешь, слезай.

— Нет, нет, сейчас…

— Так что, поехали?

— Сейчас. — Дорога пуста. Трава не колышется.

Машина дёргается, фыркнув, трогается, и весь пейзаж, подпрыгнув, начинает отдаляться. Смотрю заворожёно — вдруг хоть ветка дрогнет, вдруг и правда отошёл? Но нет. Совсем нет. Как будто никогда не было.

— Догонит тебя товарищ твой. А сюда вы всё равно вдвоём бы не влезли.

Подрагивая, как изображение в плохом телевизоре, мой родной кусочек дороги остаётся за поворотом. Даже в зеркало заднего вида его больше не увидать.

— Знакомиться что ли давай. Меня Игорь зовут, — говорит после паузы драйвер.

Совершенно выбиваемся из сил. Вечереет, и я понимаю, что нужно срочно нас обоих спасать. Иначе придётся возвращаться в город и ночевать на вокзале — на ночной стоп с Серёгой я не решусь.

— Иди, Серёж, посиди там, — говорю.

— Куда? — не понимает.

— Вон в сторонку отойди и посиди.

— Спрятаться?

— Нет, тебя должно быть видно. Отвлекись от дороги, отдохни, займись чем-нибудь. Ты скрипку случайно с собой не взял?

— У меня флейта есть. Недавно купил, ещё только учусь.

— Отлично! Вот сиди и играй.

Серёга отходит, садится в пыльную траву и достаёт деревянную флейту. Начинает дудеть. Настраивается, скатывается гаммой. Я ощущаю, что с моих плеч исчезает рюкзак, и могу теперь целиком посвятить себя дороге.

— Я пока только одну песенку разучил, сыграть? — кричит он.

— Всё, что угодно, играй, только не отвлекайся на меня, пожалуйста!

— Хорошо. Это про сурка.

Машины с шелестом проносятся мимо, а до меня начинает долетать знакомый мотив.

— Улыбаешься, смотришь им в глаза и говоришь про себя: «Стоп», — проговариваю одними губами. — Всё просто, сейчас у меня получится. Ну же, миленькие, помогите нам, я не хочу здесь ночевать.

«По разным странам я бродил, и мой сурок со мною…» — складывается в слова мотив у меня в голове, и я улыбаюсь. Я улыбаюсь и оборачиваюсь к Серёге. Он играет, старается, у него прикрыты глаза, и вижу совершенно другое лицо: счастливое, одухотворённое…

«И весел я и счастлив был, и мой сурок со мною…»

Поворачиваюсь к дороге и чувствую, что вот оно: сейчас люблю всё, что вокруг.

Скрежеща покрышками, резко тормозит странная машина, похожая на газель, но больше и квадратней. Бегу к ней со всех ног, заглядываю в салон и говорю, улыбаясь:

— Подбросьте, пожалуйста.

— А тебе куда?

— Мне до Москвы, но хоть сколько.

— Да садись, — кивает водитель, молодой, приятный парень. В машине играет знакомый рок, и это меня радует. Открываю дверцу и говорю, залезая:

— Сейчас… у меня ещё там товарищ.

— Так ты не одна?

— Нет. — Выглядываю в окно. Серёга сидит в траве как ни в чём не бывало. Звуки флейты не долетают до меня из-за громкой музыки.

— Так где твой товарищ? Места всем хватит.

Машина и впрямь просторная. Из кабины, между сидений водителя и пассажира, проход в кузов, и там пусто, хоть пляши. Быстро оглядываю полумрак и снова смотрю в окно.

Серёга сидит, застыв, и смотрит теперь на машину. Он не трогается с места и будто ничего не понимает. У него снова лицо человека, попавшего не в свою тарелку.

И вдруг я ощущаю огромное желание сказать водителю: «А ладно, поехали». Пусть сидит, раз он даже не понимает, что наша машина, та самая единственная наша машина, которая только и может быть здесь и сейчас, уже подошла, что дорога уже улыбнулась нам и стоит ответить ей тем же. Пусть остаётся, он хотел узнать трассу, в одиночестве узнает её куда как лучше.

— Ну что, поехали? — спрашивает водитель, я смотрю на Серёгу и всё ещё колеблюсь. Потом открываю дверцу и зову его.

Он прибегает, залезает и проходит сразу в кузов. Он так растерян, что даже поздороваться забыл. Машина вздрагивает и едет. Я смотрю в зеркало заднего вида, как, подёргиваясь, будто в плохом телевизоре, отдаляется пейзаж. Вот уже и скрылся за поворотом.

— Давайте знакомиться. Теперь нам до ночи вместе быть, — говорит водитель и делает музыку тише. — Меня зовут Саша.

Тихая, тёмная, зябкая Якиманка. Отходят, отцветают твои дни. Рома-Джа сидит за роялем и фломастером вырисовывает на куске обоев новые для тебя правила.

— Рома, ещё же нет никого. Кто будет это читать?

— Они появятся, Мелкая. Они обязательно появятся.

Я вздыхаю. Рояль тускло поблёскивает в электрическом свете лампочки.

— Рома, на нём кто-нибудь играл? — спрашиваю. — Кроме Соньки.

— Мать, я помню, играла. Когда я маленький ещё был. Бабушка играла хорошо, только я не застал её, мне рассказывали. Это её и был.

Мне хочется спросить ещё про них, про его предков, которые некогда занимали эти комнаты, этот дом, но я смолкаю. Тишина Якиманки тушит меня, и я лежу и прислушиваюсь к её коридорам.

Вот будто прохожу по ним, тёмным и призрачным; прохожу и вижу: все двери распахнуты, и свет фонарей с улицы косо лежит на чёрном полу. Нет ни людей, ни памяти о них; мебель покрыта белыми чехлами; но вот слышу мелодию: грустно и медленно вздыхает наш рояль.

Иду туда, на звуки, к открытой двери в нашу комнату. Там распахнуто окно, рояль выдвинут на середину и блестит, а с его клавиш, призрачно белеющих клавиш, взлетает Кара, садится под потолком на створку окна и кричит, раскачиваясь:

— Это я, Кар-ра, я — последний сон Якиманки.

Вздрагиваю и открываю глаза.