Эмманюэль Роблес - Морская прогулка

Эту женщину, опустившуюся на стул у его изголовья, он видеть не мог — он не в силах был взглянуть в ее сторону. Однако он понимал, где он находится, видел выкрашенные в белый больничный цвет стены, покрытую эмалевой краской дверь, нижнюю перекладину кровати, там, где кончалась простыня, и на заднем плане, ну конечно, Дарраса и Ранджоне, стоявших рядом. Они, эти верные друзья, и сейчас были с ним, они не дадут ему погибнуть, — о братья мои, братья! — и эта короткая вспышка радости придала ему уверенности, убедила его в том, что он скоро встанет с постели и сможет снова гулять прохладными зимними утрами, когда так легко дышится и ровно бьется сердце; и он уже видел себя в этой будущей жизни, и безуспешно попытался приподняться, и своим обострившимся слухом постарался уловить, что шепчет сиделка. На французском, но с сильным акцентом она говорила, что таково распоряжение хирурга, что она может разрешить свидание лишь на несколько минут и что запрещено разговаривать, всего лишь несколько минут, самое большее — пять, и она вышла из комнаты, и крылья ее белого чепца покачивались во время ходьбы, а посетительница, прошептав: «Спасибо, сестра», осторожно взяла руку Жоржа в свою, а эту ее руку — маленькую, прохладную, нежную, дрожащую, — как ему было ее не узнать? Жорж надеялся прочитать на лице Дарраса подтверждение тому, что уже не вызывало у него сомнений. Даррас по-прежнему стоял напротив него на светлом фоне стены и печально, бесконечно печально — но почему это так? — смотрел на него, а свет падал сбоку на его лицо меланезийского воина.

— Вы приехали, — с трудом прошептал Жорж.

— Лежи спокойно, — сказал Ранджоне.

— Наконец-то вы приехали.

Маленькая рука вновь сжала его руку.

— Я знал, что вы приедете.

Ему пришлось замолчать, он задыхался, огромная перина тяжело придавила его тело, хотя и не могла согреть. И все-таки ему удалось добавить, потому что ему во что бы то ни стало надо было это сказать:

— Я счастлив.

Ему хотелось бы также улыбнуться, но, к несчастью, все мускулы его лица — от лба и до рта — были стянуты.

— Не разговаривайте, — посоветовал голос Дарраса, доносившийся до него со сцены какого-то театра, где было множество занавесей, но какое это имело значение? Приехала Мадлен, и с ее помощью он выберется из этого ледяного болота, теперь уже не увязнет в нем.

— Вы… на «Эр-Франс»? — спросил он.

То, что она смогла прилететь самолетом «Эр-Франс», заинтересовало его. Разве самолеты этой компании летают в Сицилию? Но «Альиталия», конечно! И в ту самую секунду, когда слово «Альиталия» складывалось в его мозгу, неожиданный холод сковал его ноги.

— Вы хорошо долетели?

Она ничего не ответила, не желая нарушать указания монахини, и Жорж согласился с ее решением, но все-таки захотел узнать кое-какие подробности.

— Вам пришлось сделать пересадку в Неаполе?

Фраза была слишком длинной, и от этого по всему телу его растеклись ледяные струи, но — о счастье! — Мадлен заговорила или, вернее, зашептала, не переставая гладить его руку, а может, это была не Мадлен, но кто же тогда, о боже, кто, кроме Мадлен, способен был произнести эти слова, полные надежды и нежности, у кого еще могли быть такие чудодейственные интонации, убаюкивающие и утешающие? Он увидел, как Даррас, лицо которого теперь было окутано белой бумагой, подает осторожно знак, поднося палец к губам, и, поскольку Мадлен замолчала (Но была ли это Мадлен? Конечно, это она, она сидела чуть поодаль, но ее можно было узнать по теплой, мягкой руке, по ее благотворному действию!), он попытался удержать в памяти слова, которые она только что ему прошептала, но слова эти разбегались, терялись в той живущей в нем ледяной глыбе, освещенной светом заиндевелой зари, и он даже удивился, что исчезают они при таком свете, но, по правде говоря, и не удивлялся этому, и все-таки, когда мрак уже затопил его, лицо сохранило выражение сильного изумления.

Сиделка в мягких туфлях бесшумно вошла в палату, отстранила Мари-Луизу, которая в светлом платье, без единого украшения, плакала, стоя в изголовье постели, закрыла глаза Жоржу, потом плавным движением набегающей на песок волны натянула ему на лицо простыню. Затем она попросила всех трех посетителей пройти с ней в какой-то кабинет и повела их по длинным коридорам.

За окном синие сумерки уже опускались на улицу, где на деревьях пели птицы.

Музыкальный автомат (англ.).

Не правда ли? (нем.)

Каким оно было раньше… (итал.)

Или которого уже нет (итал.).

Просим указать свое имя и сумму пожертвования в приложенном списке! (итал.)

Да здравствует богатство! (лат.)

Волнующий документ: Секретный журнал летчиков Хиросимы (итал.).

Адский полет (итал.).