Яшар Кемаль - Легенда Горы. Если убить змею. Разбойник. Рассказы. Очерки

Восстала Гора — и пошла. С грохотом рушатся снежные лавины. Как набухшие почки, лопаются звезды. Бурным ливнем низвергается лунный свет. А Гора идет, обуянная жаждой отмщенья. Тяжко дышит она; точно грудь сказочного великана, вздымается ее грудь. Софи даже слышит ее дыхание — раскаты глубинного гула.

Ахмед продолжает играть — все яростнее гнев Горы, все громче подземный гул. В другой раз, заслышав такой гул, Софи приложил бы ухо к земле, но сейчас он слушал песнь. Раскачивается, содрогается Гора — того и гляди обрушится на мир всей своей безмерной тяжестью. И вдруг — полное безмолвие. Пустота. Покинула Гора этот мир. Унесла с собой своих птиц и волков, звезды, луну и солнце, ветер, дождь и снег, травы и цветы. Унесла с собой долины, где бродят стада джейранов с сурьмяно-черными глазами. Только безмолвие, только пустоту оставила.

Но вот мир как бы заново открылся глазам Софи. Со всеми своими звездами, цветами, ароматами, с прозрачными, в серебристых вспышках проплывающих форелей реками. Преобразился и конь. Ожило, засверкало померанцево-желтое солнце на войлоке. Зазеленело, расцвело древо жизни.

Только после того, как оборвался голос кавала, а солнце высунуло краснопламенный язык из-за вершины Горы, опамятовался наконец старик.

Посмотрел он на дверь, на коня. И тот, задрав голову, скосил на него большие, полные тоски глаза. Еще сильнее кольнул страх в самое сердце Софи.

— Ахмед, Ахмед! — закричал старик.

Узнал его голос Ахмед, сразу распахнул дверь.

— Добро пожаловать, дядюшка.

Заметил коня, опешил. Вопросительно глянул на Софи.

— У тебя в доме высокий гость? — молвил старик. — Да принесет он тебе радость и благополучие.

— Нет у меня никаких гостей, — ответил Ахмед.

Оба они поглядели на коня. Тот обежал вокруг дома и вернулся на прежнее место. Был он на диво хорош и мастью, и статью, длинноногий, поджарый, с чутко поднятыми ушами. Снова вскинул голову конь — будто заржать хочет, но так и не заржал.

Ахмедов дом стоял у подножия скалы. Стены сложены из красного камня. Дверь широкая. Окно — всего одно.

Призадумался Софи. И Ахмед призадумался.

— Этот конь послан тебе самой судьбой, — говорит старик.

— Подошел к моей двери, не уходит, стало быть, так оно и есть, — отвечает Ахмед. — Хотелось бы только знать, чей он.

— На чепраке у него знак, — продолжает Софи, — где-то я его видел, а вот где — не могу припомнить. Сдается мне, это знак какого-то могущественного рода. Тогда — беда. Но что бы там ни было, отныне конь — твой. Это тебе дар небес.

— Дар небес, — тихо повторяет Ахмед, а сам думает, что принесет ему этот дар — радость ли, горе.

Тень, павшая на его лицо, не ускользнула от Софи.

— Что бы там ни было, отныне конь — твой. Жаль только, что я никак не могу вспомнить, чей это знак. Знаю, что древний, а вот чей? — раздумчиво произнес он.

Обоим было ясно, что владелец коня человек родовитый и богатый.

— Что тут долго размышлять? — снова заговорил Софи. — Отведи коня вниз на дорогу. Вернется — отведи опять. И так трижды. А уж потом, кто бы ни был его хозяин — бей ли, паша ли, османский ли падишах, иранский ли шах, Кёроглу, — никому его не отдавай. Жизнь отдай, а коня не отдавай. Нужно будет — мы все за тебя стеной встанем.

Вот уж и новый день народился. Засверкали, заиграли в золотом шитье облака. Заклубился мерцающий туман над снегами. Ахмед схватил коня за повод, вспрыгнул в седло и съехал на дорогу. Только вернулся пешком — глядь, а конь уже стоит рядом с Софи. И так трижды.

— Что будет, то будет, дядюшка. От судьбы не уйдешь, — развел руками Ахмед.

Рано ли, поздно, хватится хозяин сбежавшего коня, начнет поиски. Но Ахмед не отдаст ему дар небес. Жизнь отдаст — коня не отдаст. Таков непререкаемый горский закон.

Ахмед хорошо знал, что ему угрожает, но отвел коня на конюшню. Такого красавца он сроду не видывал. Радовался, конечно, но и тревоги не мог избыть.

— Если владелец — какой-нибудь наглый вельможа, не уважающий наших обычаев, быть беде, — сказал Софи, радостно предвкушая возможную схватку. — Гора ни перед кем не склонит головы. Уж если она прогневается, против всего мира пойдет, но от своего не отступится.

— Не отступится, — повторил за ним Ахмед.

Слух о случившемся облетел все селение. Скопом повалил народ. Сперва только свои, деревенские, а потом и со всей Горы. До самого Ирана-Турана докатилась молва о коне. Только и разговоров было что о птице удачи, которая села на голову Ахмеда. И никто не знал, чем кончится это дело — добром ли, худом ли.

Услышали о том, как повезло Ахмеду, и курдские беи с равнины. Из Каракилисе, Гихандина, Игдыра потянулись они полюбоваться сокровищем Ахмедовым — и все завистью исходят.

Долгое время о прежнем владельце не было ни слуху ни духу.

Вскочит Ахмед на коня и вместе с друзьями-товарищами мчится в набег на землю иранскую. Захватит богатую добычу, овец, лошадей — и обратно в свое селение.

И все время в тревоге. Вот-вот объявится хозяин коня, какой-нибудь спесивый бей с кроваво-красными глазами. Такой умрет — от своего не отступится. А может, он и трус, кто знает…

Миновало полгода. Совсем уж было успокоился Ахмед, развеялась его тревога. Да и радость поостыла — сколько можно радоваться одному и тому же?

Как-то утречком, когда багровое солнце выглянуло из-за Горы, является к Ахмеду Софи. Тяжело опирается на посох, длинная белая борода подрагивает.

— Слыхал уже? — спрашивает.

— Слыхал, — отвечает Ахмед.

— Разыскивает коня сам беязидский паша, Махмуд-хан.

— Слыхал.

— Тому, кто приведет коня, сулит он пять лошадей и пятьдесят золотых.

— Знаю.

— А тот, к кому попал конь, должен его вернуть, иначе паша велит отсечь ему голову.

— Что поделаешь? На все воля судьбы.

— Выставит он против нас целое войско.

— Что поделаешь? На все воля судьбы.

— Махмуд-хан известен своей жестокостью.

— На все воля судьбы.

— Человек он могущественный, противостоять ему нелегко.

— Но ведь конь — дар небес, дар бога.

— Махмуд-хан нашего бога не признаёт. И его дар не признает. Он заделался рьяным османцем.

— Не могу же я отдать дар небес.

Не прошло и месяца — прискакали посланцы от паши. Входят в Ахмедов дом и говорят:

— Махмуд-хан хочет, чтобы ты вернул его коня. Бери что твоей душе угодно: деньги, товары дорогие, лошадей самых лучших, только коня верни. Слышал он, что конь остановился перед твоей дверью, потому и просит по-хорошему. Что хочешь возьми себе взамен.

— Неужто ваш хан не знает, что дар небес не возвращают? Жизнь отдают — коня не отдают, — отвечает Ахмед.

— Знать-то он знает, но все равно стоит на своем. Ведь этот конь и ему дар. От зиланского бея, которого наш паша любит пуще брата родного.

Ахмед одно ладит:

— Ничего не пожалею, если надо, жизнь отдам, а дар небес возвратить не могу.

Видят посланцы, его не уломать, грозить стали:

— Хозяин велел тебе передать, что ни перед чем не остановится. «Хоть и высоко, говорит, его логово, хоть и созовет он всяких бродяг на подмогу, все равно доберусь до него, в порошок сотру!» А слово свое паша держит.

Молчит Ахмед, будто в рот воды набрал.

Так ни с чем люди паши и убрались восвояси. Здорово, конечно, озлились, да что толку-то?

Съехались со всей округи курдские беи с кроваво-красными глазами. И все возмущаются:

— Статочное ли это дело — требовать дар небес! Хоть ты знатный бей, хоть паша — должен иметь понимание.

— Все верно, — только и уронил Ахмед. А больше — ни полслова.

Не ожидал паша, что его просьбе отказ будет, взбеленился. Конечно, и он хорошо знал этот обычай. Остановись у ворот беязидской крепости конь самого падишаха османского или шаха иранского, ни за что не вернул бы! Но чтобы простой горец смел противиться его воле — такое в голове не укладывалось.

Созвал паша всех советников и начальников своего маленького войска. Долго судили-рядили они, но так и не пришли к общему решению. Добром коня, ясное дело, не отдадут, а идти походом — со всей Горой биться. Неизвестно еще, чем дело кончится.

Послал тогда паша за своими друзьями — беями курдскими, послушными каждому его велению. Отовсюду понаехали они: из Вана, Патноса, Муша, Битлиса, с Сюпхандага. Закатил для них Махмуд-хан пиршество пышное. С небывалым гостеприимством чествовал. А потом пригласил на совет, рассказал о своей заботе.

— Какой-то горский разбойник, юнец безусый, похитил моего коня, — жаловался он. — Моей чести нанесен урон.

Никто и упомянуть не посмел о древнем обычае, не сказал, что пустая это затея: даже если всем горцам отрубить головы, коня паше все равно уже не видать.

Всеобщее молчание окончательно распалило пашу.