Марина Юденич - Антиквар

Никто не знал ответа.

Игорь — тоже.

Возможно, унылый следователь был прав. Причина и вправду не совсем обычного поведения родителей в те выходные могла стать ключом к раскрытию убийства, Кого-то, выходит, дожидались они тем роковым днем.

Кого-то важного, диктующего свои условия, желающего, похоже, сохранить инкогнито.

Иначе почему бы не позвать его на дачу?

Все так.

Но таинственного визитера не нашли.

Дело отправили в архив.

Игорь остался один.

В те дни он думал, что жизнь кончена.

О прежней, беззаботной и радостной, даже не помышлял.

Просто спокойная, нормальная жизнь, казалось, не наступит никогда.

Ему теперь во веки веков жить в атмосфере ночного кошмара, в вечном ужасе и вечной тоске. В пустой квартире, населенной призраками.

Жить, постоянно прислушиваясь к шорохам за дверью, скрипу ползущего вверх лифта, гулким шагам запоздалого прохожего в пустынном ночном дворе.

В постоянном ожидании смерти, такой же страшной, как и та, что унесла родителей.

А может, еще страшнее.

Умом понимал, что бредит.

Дело свое преступники сделали вполне — зачем возвращаться?

Мебель, техника, библиотека, посуда — все, что осталось в опустевшей квартире, стоило, конечно, немалых денег.

Но не таких, чтобы из-за них убивать.

Не те еще были времена.

И тем не менее он боялся.

Никому не верил. Терзался мучительными подозрениями, мысленно определяя в преступники самых близких людей.

Время, однако, несмотря на пошлость известной сентенции, на самом деле излечило его.

Не скоро и не окончательно, увы, — но все же.

Как-то само собой все устроилось в жизни.

Игорь Всеволодович закончил факультет искусствоведения знаменитого Суриковского института, работать устроился — не без помощи друзей семьи — в министерство культуры.

Дачу продал.

В квартире на Кутузовском сделал ремонт.

Жизнь потекла как-то удручающе гладко, предсказуемо и скучно.

Больших компаний, с той памятной ночи в Валентиновке, когда, не испытывая ни малейшей тревоги, он беззаботно веселился с разбитными приятелями и подругами, Игорь Непомнящий не любил.

Он даже сподобился жениться на веселой, пухленькой секретарше одного из заместителей министра, но долго с ней не прожил.

В браке заскучал пуще прежнего.

Спасаясь от вязкой трясины мещанства, в которую с наслаждением погружалась домовитая секретарша, Игорь Всеволодович поспешил развестись.

Впрочем, и развод прошел тихо, обыденно, без потрясений.

Секретарша, несмотря на отсутствие высоких идеалов, оказалась женщиной порядочной — па роскошную квартиру не претендовала, мебель пилить не стала.

После развода Игорь зажил совсем уж тихо.

И — кто знает? — быть может, так же тихо и умер бы однажды незаметный, серый служащий в своей одряхлевшей квартире. Покинутый всеми — даже кровавыми призраками.

Но грянул год 1991-й.

Вместе с тысячами граждан великой империи, на поверку оказавшейся колоссом на глиняных ногах и вмиг развалившейся, Игорь Непомнящий вдруг прозрел, ожил, зашевелился.

Жизнь больше не казалась вымученным школьным сочинением, каждое слово в котором — штамп, повторенный многократно, но обреченный звучать снова и снова. А вывод, к которому следовало прийти в заключении, вынесен в заголовок; «Онегин — лишний человек».

И — Боже упаси! — никак не иначе.

Рассеялась пелена теплой, замшелой обыденности, изученные до тоски, до оскомины дороги вдруг оказались путаными лабиринтами. И не понятно было, что ожидает за знакомым поворотом — то ли погибель, то ли — совсем наоборот — нечаянная радость. Да такая, о какой прежде не смели даже мечтать.

Проснулись вдруг наследственные способности, пригодились давние родительские связи и даже книги из отцовской библиотеки, годами пылившиеся на полках.

Игорь Всеволодович занялся консультированием, потом — заработав первые деньги — торговлей антиквариатом. Сначала параллельно со службой.

Позже — когда дело неожиданно и резко пошло в гору — министерство культуры было оставлено и .немедленно забыто.

Зато появился антикварный магазин на Старом Арбате. А вернее — в одном из тихих арбатских переулков.

Сообщество московских антикваров приняло его безоговорочно.

Разумеется, большинство настоящих мэтров, работавших когда-то с Непомнящим-старшим, пребывало уже в мире ином.

Те, кто был еще жив, отошли от дел, уступив место благообразно поседевшим фарцовщикам.

Но — удивительное дело! — их стариковского влияния оказалось достаточно.

К тому же — непредсказуемые метаморфозы случаются иногда в жизни — давняя трагедия сослужила теперь добрую службу. Ее кровавый, таинственный флер возбуждал любопытство, бередил фантазии, завораживал — и в результате привлекал к персоне Игоря Непомнящего самых разных людей.

Впрочем, вступив на новое профессиональное поприще сыном того самого Непомнящего, Игорь Всеволодович не намерен был почивать на наследственных лаврах.

Он работал.

И очень скоро ссылка, обращенная в прошлое, отпала как бы сама собой.

Арбатский антиквар Игорь Непомнящий слыл человеком хорошо образованным, интеллигентным, однако жестким — и к тому же удачливым.

Словом — состоявшимся вполне.

Закрывая за собой дверь в прошлую жизнь, он, поколебавшись, все же решил продать родительскую квартиру на Кутузовском и поселился неподалеку от магазина. В пентхаусе респектабельного — элитного, как говорили теперь в Москве — дома. С подземным гаражом, спортивным залом, бассейном и мраморным вестибюлем, тишину которого денно и нощно охраняли крепкие, молчаливые секьюрити.

Все складывалось прекрасно — впрочем, все и было прекрасно! — пока не приключилось событие, на которое Игорь Всеволодович поначалу даже не обратил внимания.

Собственно, и не событие вовсе.

Обычная по нынешним временам история.

Владелец такого же небольшого антикварного магазинчика в соседнем переулке разорился.

Человек, забравший за долги его дело, однажды, серым невыразительным днем, по-соседски заглянул к Игорю Всеволодовичу.

Просто познакомиться.

Не грянули в тишине невидимые колокола судьбы, не заныла тревожно душа.

И напрасно.

Метель замела поутру.

Днем снежный вихрь безраздельно хозяйничал на земле. Немного затих пополудни, но к вечеру будто обрел новую злую силу.

За окном страшно выло, метался во тьме обезумевший снег.

Казалось — не будет этому конца.

До той поры не уймется непогода, пока не превратится земля в одну безмолвную снежную равнину.

Холодную. Безжизненную. Безразличную.

В комнате — маленькой светелке с низким потолком — жарко натоплено, громко трещат, сгорая в печи, поленья, мерно гудит прожорливое пламя.

Плавятся свечи, зыбкое золотое сияние заливает пространство.

Слабо подрагивает крохотный огонек лампадки у святых образов.

Тепло, уютно.

Но — неспокойно.

Громко хлопает оторвавшийся где-то ставень.

Сильно вздрагивает, пугливо оглядывается Душенька.

— Что ты. Душенька, голубушка? Чего испугалась?

Это ветер.

— Боязно, Ванюша…

Душенька, Евдокия Сазонова, крепостная актриса князей Несвицкий, улыбается робко и будто виновато.

Ах, эта слабая, кроткая улыбка!

Всякий мужчина, к которому хоть раз она была обращена — пылкий юноша или глубокий старец, простолюдин или вельможа, — испытывал вдруг необычайное душевное волнение, нежность и странное, необъяснимое чувство ответственности за хрупкое, воздушное существо, чей взгляд из-под пушистых ресниц был таким доверчивым и одновременно пугливым.

Что за ангелы слетели с небес, наделяя бесценным даром — этой легкой улыбкой, обезоруживающей вся кого?

И — кого?

Крепостную холопку, дочь раба и рабыню уже по рождению.

Не иначе ошиблись ангелы.

Но дары были щедрыми — кроме дивной улыбки наделили девочку нежным, тонким лицом и глазами огромными, ярко-синими, бездонными.

Щеки ее были бледны, едва тронуты слабым румянцем, но тому, кто глядел на Душеньку, казалось, будто нежное лицо светится изнутри — таким чистым и светлым оно было.

Темно-русые волосы замечательно густы, и коса — когда стала она заплетать косы — в обхвате оказалась шире, чем запястье.

Стан был тонким, ручки и ножки трогательно маленькими, изящными.

Словно и впрямь обозналась природа, передав про столюдинке то, что — по всему — предназначено было знатной барышне.

Однако ж на этом не остановилась.

Нрав у девочки был тихим, кротким — за то и про звали Душенькой, — но талант, открывшийся еще в раннем детстве, — удивительным.

В хороводе заметно отличалась она от сверстниц — так стремительна была и легка, что казалось, не пляшет — летит над землей, не примяв и травинки точеной ножкой Скоро заприметили Душеньку дворовые люди, доложили старому князю.