Джордж Сондерс - Красный бантик

Потом пришло время голосовать, и получилось что-то около 393 за и никого против при нескольких воздержавшихся (то, что такие нашлись, немножко меня покоробило), но после голосования все поднялись на ноги и, глядя на меня и дядю Мэтта… в общем, они улыбались такими теплыми улыбками, и некоторые даже сдерживали слезы — это было очень волнительно, очень душевный момент, и я никогда этого не забуду и останусь благодарен им до гробовой доски.

После собрания дядя Мэтт и полисмен Келли и еще несколько человек пошли и сделали то, что надо было сделать с Мертоном, несмотря на возражения бедного отца Терри — я имею в виду, конечно, он был расстроен, так расстроен, что понадобилось пятеро добровольцев, чтобы удержать его, все-таки регулярные тренировки на тренажере даром не проходят, — а потом они принесли Мертона, тело Мертона, к нашему дому и сожгли его чуть поодаль у опушки, где мы жгли остальных, и кто-то спросил, отдать ли отцу Терри прах, а дядя Мэтт ответил, лучше не рисковать, ведь мы еще не исключили вероятность передачи заразы воздушным путем, и, надев маленькие белые маски, которыми снабдил нас доктор Винсент, мы закопали прах Мертона на болоте.

В тот вечер моя жена вышла из спальни впервые после трагедии, и мы рассказали ей обо всем, что случилось.

И я внимательно наблюдал за ней — хотел понять, что она думает, и разобраться, что я сам должен думать, потому что она всегда была для меня ориентиром.

— Убейте каждую собаку, каждую кошку, — произнесла она очень медленно. — Убейте каждую мышь, каждую птицу. Убейте каждую рыбу. А если кто-то будет мешать, убейте его тоже.

Потом она снова легла в постель.

И это было настолько… я так переживал за нее, она просто на себя была не похожа — ведь это была та самая женщина, которая раньше, наткнувшись на паука, заставляла меня посадить его в чашку и выпустить в саду. Хотя насчет того, чтобы убить всех кошек и собак — это было бы, наверное… в смысле, если бы вы сделали это — допустим, убили бы всех кошек и собак независимо от того, заражены они или нет, вы могли бы гарантировать на сто процентов, что ни одному отцу в городе никогда не придется внести в дом свою… боже, я мало что запомнил из того вечера, но одно я запомнил очень хорошо: когда я принес ее, один из ее маленьких башмачков со стуком упал на линолеум, и я вместе с нею наклонился, чтобы… и ее больше не было, понимаете, не было внутри ее тела. Я носил ее тысячу раз, по лестнице, в кухню, слышал ее тонкий голосок из разных комнат, и почему, почему я каждый раз не бросался туда и не говорил ей всего, что я… но конечно, так нельзя себя вести, это портит детей, и все же…

Я хочу сказать, что при отсутствии кошек и собак вероятность того, что какому-нибудь другому отцу придется принести своего погибшего по вине этих животных ребенка домой, где мать этого ребенка сидит и заполняет счета, счастливая — ну или почти счастливая в последний раз в своей жизни, счастливая до того момента, как поднимет глаза и увидит… то есть я хочу сказать, что при полном отсутствии кошек и собак вероятность того, что это случится с кем-нибудь еще (или повторно с нами), снижается до прекрасной цифры — абсолютного Нуля.

Вот почему нам постепенно пришлось-таки принести в жертву всех кошек и собак, находившихся в Городе и его окрестностях во время первого нападения.

Но что касается мышей, птиц, рыб — нет, у нас не хватало мотивов для проведения такой акции, по крайней мере в то время, пока мы еще не добавили к нашему Плану Примечание об Обоснованных Подозрениях, а что касается людей — конечно, моя жена была немного не в себе, и это все, что можно сказать по этому поводу, хотя вскоре мы обнаружили… то есть, в ее словах было что-то провидческое, потому что со временем нам и правда пришлось ввести кое-какие особые правила, относящиеся к отъему кошек и/или собак (а также рыб, птиц и прочей живности), чьи владельцы проявляют несознательность, и, кроме того, назначить определенные наказания на случай, если кто-нибудь из этих людей нападет на Уполномоченного по Удалению Животных, как порой и случалось в действительности, и наконец, мы были вынуждены разработать специальные методы обращения с лицами, которые по какой-либо причине считали нужным подрывать наши усилия тем, что с болезненной настойчивостью критиковали на публике наши расширенные Планы из Пяти и Шести Пунктов, с этими несчастными, достойными глубокого сожаления.

Но до всего этого оставалось еще несколько месяцев.

Я часто возвращаюсь мыслями к концу того первого Общего Собрания, когда все разом встали и зааплодировали. Дядя Мэтт заготовил еще футболки с лицом улыбающейся Эмили, и после голосования каждый надел поверх своей одежды такую футболку, и дядя Мэтт сказал, что хочет сказать всем огромное искреннее спасибо, причем не только от лица своей семьи, то есть семьи, которая была жестоко и непоправимо искалечена этой ужасной и невообразимой трагедией, но также — и, пожалуй, еще более — от лица всех семей, которые мы только что спасли посредством нашего голосования от подобных невообразимых и ужасных трагедий в грядущем.

И когда я смотрел на эту толпу, на все эти футболки… не знаю, я был по-настоящему тронут тем, что всем этим славным людям так искренне жаль Эмили, при том что многие из них ее даже не знали, и мне показалось, что они как-то вдруг сумели понять, до чего хорошей она была, до чего чудесной и замечательной, и хотели своими аплодисментами почтить ее память.

Перевод Владимира Бабкова.