Андрей Марченко - Наследство одной ведьмы

И если прямо на ваших глазах не пройдет.

Да, действительно, призраки не отражаются в зеркалах. Да вот только, во-первых зеркала сделаны человеком отражать человеческое. Зеркальных дел мастера о призраках как-то забывают. Во-вторых человек-то призрака не видит — с чего ему видеть и его отражение? Отражение невидимого? В-третьих призраку отражение тоже не нужно — призраки есть неизменными.

На следующий день я ожидал в институте переполоха. Я ждал, что коридорами института поползут слухи. Я корил себя за вчерашнюю неосторожность, но глубоко в душе был бы даже рад неожиданному переполоху.

Я даже надеялся на то, что в здании появится какой-то охотник за приведеньями, или даже экзорцист, священник, изгоняющий бесов. По своему опыту я знал, что все знания человечества о призраках — не более чем заблуждения — я спокойно заходил в церкви, не бежал от духа лампад и святой воды. Да что там, я просто их не чувствовал — дым проходил сквозь меня, святая вода не мочила мою одежду.

Но нет — институт жил своей жизнью, возможно даже более спокойной и сонной, нежели обычно. До сессии было далече, да и погода располагала ко сну: облака опустились низко, сжав воздух, иногда срывался мелкий дождик.

Все было как обычно. И тогда мне стало скучно до такой степени, что я решил учинить переполох сам.

Я знал ее имя и фамилию, и мне ничего не стоило узнать в какой аудитории сидит ее группа. Сначала я взглянул украдкой через окно — она была там.

Дверь в аудиторию была открыта, но я вошел через стену, прошел через доску, через формулы и графики, начерченные преподавателем, прошел через кафедру и подошел к ней.

Я ожидал, что она закричит. Но случилось иначе.

Она конечно же видела меня, она смотрела мне в глаза, но свое знание не выдала ничем иным — даже не толкнула и не позвала соседку по парте.

Что мне оставалось делать? Да только развернуться и уйти… Я так и сделал.

Но уйдя из кабинета, я не ушел из ее жизни. Да что там — я старался влезть в нее поглубже.

Я пользовался своей невидимостью, слушал разговоры ее подруг — ловил каждое слово, листал оставленные на перемену конспекты — особенно последние страницы, где обычно легкомысленные девы да и не только они пишут всякие пустяки, не слишком относящиеся к учебе, рисуют одноликих дам в креолинах. Но у Василисы там была все та же учеба — какие-то заметки, наброски.

Я пользовался своей невидимостью, слушал разговоры ее подруг — ловил каждое слово, листал оставленные на перемену конспекты — особенно последние страницы, где обычно легкомысленные девы да и не только они пишут всякие пустяки, не слишком относящиеся к учебы, рисуют одноликих дам в креолинах. Но у Василисы там была все та же учеба — какие-то заметки, наброски.

Была бы возможность — я бы влез в телефонную трубку и слушал бы ее разговоры.

Ну разве не низость?

Звали ее как в сказках — Василисой. И как ее сказочной тезке ей фатально не везло с женихами.

Впрочем, надо заметить, что часть вины лежит на родителях. Ибо, положим, есть у вас ребенок, и вы имели неосторожность окрестить подобным именем. Звать ребенка каждый раз таким именем не слишком удобно, ибо пока все имя произнесешь, забудешь, чего сказать хотел-то.

Посему имя укорачивается и превращается в мужское или кошачье — а именно в Васю. Может, родители назвали так ее специально — хотели сына а родился потенциальный носитель косичек.

Я буду стараться именовать ее Василисой. Не то чтобы мне это имя нравится, но все же лучше Василиса, чем Вася. Ведь имя — это слово, которое человек слышит если не чаще всего в своей жизни, то очень нередко. Человек дает имена — но имя влияет на человека, и коль у нее накопилась такая карма, я постараюсь попробовать спрямить эту линию.

С детства она водилась все больше с мальчишками, чем с девчонками, предпочитая обеим категориям все же книги.

Когда выросла же, оказалось, что знакомых много, а вот друзьями как-то обзавестись и забыла. Совершенно классическая история — юноши видели в ней человека близкого настолько, чтоб не ухаживать, но все же девчонку, с которой не пристало делиться своими тайнами и секретами. Еще меньше общего у нее было с подругами — она совсем на них не походила.

Василиса носила короткие стрижки, из одежды предпочитала свитера и джинсы. Одевала и другие брюки — но почти никогда платья или юбки.

Оказалось, она была правнучкой того самого профессора, с которым я когда-то был дружен, впрочем, думаю, прадед вряд ли что-то ей мог передать обо мне. Они разминулись лет на двадцать.

Обнаружилось это так — я следил за ней, и оказалось, что она живет в той же квартире, что и мой покойный друг.

Изначально я счел это чудовищным совпаденьем, но затем узнал, что они все же были родственниками, хотя уже далекими и даже с разными фамилиями.

Ну что же они были родственниками, и это многое отвечает — может, пройдет время и ученые найдут тот самый ген что отвечает за возможность видеть призраков и, кто знает — колдовать.

Больше всего я боялся, что она не придет на свое следующее дежурство. Она была в списке дежурных, но я опасался, что в ту ночь я видел ее в этих в стенах последний раз.

Конечно, она не могла всю свою жизнь провести на виду — когда-то бы она осталась одна и я бы вышел из любой стены.

Не явись она в ту пятницу — и я бы знал: она не хочет меня видеть.

Но она пришла — не обязательно, для того, чтоб увидеть меня, но все же у меня был шанс.

С ней был мальчишка — ее напарник. Я следил за ними из стены, ожидая своего времени. И оно наступило. Часа в два после полуночи паренька сморил сон — он взял ключи и ушел спать в оружейную.

Мы остались одни — два одиночества.

Я не вышел из стены, не стал смотреть ей в спину, пытаясь загипнотизировать. О нет, я слишком долго жил здесь, чтоб дремотная и хитрая Византия не въелась в мою кровь, не вошла в мою плоть. Я пошел в соседнюю аудиторию — там тоже стояли компьютеры, завязанные в сеть с компьютерами в кабинете Василисы.

Нажал две кнопки — включил компьютер. Дождался приглашения, ввел пароль и имя подсмотренные двумя днями раньше.

Сеть была замкнутой, и чтоб не бегать каждый раз из комнаты в комнату нашли программу, которая рассылала сообщения по сети.

Именно ее я и запустил.

Я размял пальцы и коснулся клавиш, набрал адрес.

Что-то родное и проснулось в моей душе. Я, кажется, не говорил что до войны я работал клоподавом. Иными словами — телеграфистом.

— Привет, — отбил я.

Я ожидал крика, шагов по лестнице. Но нет, в коридоре было тихо.

И ответ, появившийся на экране был для меня неожиданностью:

— Привет.

Вечная проблема — что сказать второй фразой при знакомстве. Какая сегодня погода? Да достаточно посмотреть в окно. Который час? Так часы висят на экране. Как пройти в библиотеку? А что делать, если ответит? Идти по указанному направлению? Спросить — кто ты? Но ведь я и так знал. Я неделю только то и делал, что лез в ее жизнь. Ну что же, сформулируем вопрос иначе:

— Кто я?

— Никто, — был ответ.

— Ну а кто говорит тогда с тобой? Неужели меня нет?

— Тебя нет, — согласилась она, — ты вирус в компьютере, ты — случайные помехи на линии.

— А может, я все же существую.

Я задумался, размял пальцы. Страдают ли призраки отложением солей? Вряд ли — но мои пальцы отвыкли от клавиатур. Хотя, о прогресс, клавиши телетайпов «Telefunken» и «Tesla», на которых мне приходилось работать, нажимались трудней.

Наконец, я придумал что ответить:

— Тогда зачем ты пришла?

Надо отметить, что набирала она гораздо быстрей меня. На то была еще одна веская причина — последний раз я печатал семьдесят лет назад на машинке с немецкой раскладкой. Здесь раскладка была другая. Но я знал — еще немного я и привыкну. Ведь я имперский клоподав — мой телеграфный адрес «parabellum»…

Пришел ответ:

— Посмотреть в глаза своему безумию.

— Отлично! — набрал я. — Я не стану отводить взгляд. Сама подойдешь, или мне зайти?

Я тут же отправил, даже не вникая в смыл написанного. И лишь когда сообщение было в пути, подумал: не стоило так расставлять акценты.

Но выбор сделан, камень брошен.

Я поднялся с места, по пандусу спустился на первый этаж аудитории, вышел в коридор.

Именно там мы и столкнулись.

В полутемном коридоре, который из-за своей ширины и длины именовался Бродвеем, мы сделали то, чем минутой раньше грозились друг другу — посмотрели один одному в глаза.

Я бежал, бежала и она. Мы вылетели — она из двери, я из стены и я просто проскочил через нее.

Мы остановились, обернулись, стали лицом к лицу, смотрели в глаза. И вот оно! Я видел свое отражение в ее зрачках. За моей спиной было метров триста коридора, но ее зрачки были маленькими — она смотрела на меня.