Манохар Малгонкар - Излучина Ганга

Со времен, описанных в романе, прошло четверть века. Символизируя силы зла, породившие чудовищную братоубийственную резню, Малгонкар не случайно упомянул в последних строках романа Патрика Маллигана, палача и садиста. В конце 1971 года те же самые силы, силы империализма, обернулись американским авианосцем «Энтерпрайз», вторгшимся в Бенгальский залив. Он еще и еще раз напомнил о той угрозе мирному развитию освободившихся от колониализма стран, которую представляет собой империализм.

Только исторические события, описанные в этой книге, соответствуют истине. Яростная борьба, которая вспыхнула вслед за освобождением, стала принадлежностью истории Индии. То, что было достигнуто ненасилием, повлекло за собой один из самых кровавых переворотов в истории: семнадцать миллионов людей были изгнаны из своих домов, почти полмиллиона убиты, больше ста тысяч женщин — молодых и старых — похищены, изнасилованы, искалечены.

Больше ничего в этой книге не скопировано с действительности. Персонажи, даже те, которые занимают конкретные посты в конкретное время, выдуманы автором; Патрик Маллиган не изображает, конечно, действительного начальника тюрьмы, равно как и полковник Ямаки — вовсе не портрет японского командующего на Андаманских островах во время войны.

Жгли английскую одежду. Костер на рыночной площади был лишь одним из сотен тысяч таких же костров, горевших по всей стране. На площади была сооружена платформа, на которой укрепили огромное полотнище трехцветного флага и установили прялку.

Десять-двенадцать угрюмых мужчин в белых шлемах окружали смуглого, болезненного вида человека — руководителя всего движения, сидевшего, скрестив ноги, на белоснежной материи, расстеленной на платформе,

Но собравшиеся в базарный день на площади люди в нерешительности теснились поодаль, не желая прослыть сторонниками Ганди — агитаторами и непокорными. Группы полицейских охраняли выходы, приготовив свои утыканные гвоздями бамбуковые дубинки.

Вокруг костра собралась главным образом молодежь из школ и колледжей. Девушек примерно столько же, сколько юношей. Они выкрикивали лозунги:

— Бойкот британским товарам![1] Махатма Ганди — ки джай! Победу Махатме Ганди!

Гьян Талвар наблюдал из толпы за огнем и людьми на помосте. Так вот какой он, Махатма Ганди! Это был великий час для Гьяна. Многие годы он слышал имя Ганди — человека, олицетворявшего подлинное величие в глазах индийцев, апостола истины и ненасилия.

И вот наконец он видит Ганди.

Махатма сучил нить на прялке. Правой рукой он крутил латунное такли — маленькое прядильное устройство, левой подавал небольшие мотки хлопка, плавно опуская и поднимая их, когда отделялась нитка. Без устали поворачивая голову, Ганди поглядывал то на свое такли, то на толпу. Сам он не выглядел так торжественно, как люди, окружавшие его на платформе. Казалось, в глазах его мерцает какой-то огонь, впрочем, может быть, такое впечатление создавали отблески костра.

К сожалению, это был понедельник — День молчания, иначе Ганди, несомненно, сказал бы несколько слов народу. Зато его помощник, стройный юноша с печальными глазами на тонком красивом лице, обратился к толпе с речью. Он говорил по-английски с тем характерным, подчеркнуто интеллигентным выговором, который отличает выпускников закрытых школ.

— Сестры и братья! Я хотел бы сейчас обратиться к вам как к солдатам, ибо все мы солдаты. Солдаты армии освобождения. Цель каждого из нас: освободить страну отцов — Индию от британцев, и мы не будем знать отдыха, пока не победим.

Но мы особенные солдаты. Мы вооружены истиной и ненасилием. Свою войну мы должны вести только мирными способами. Ганди указал нам дорогу. Но не заблуждайтесь, наше ненасилие — это ненасилие смелых, оно рождено не малодушием, а мужеством и требует больших жертв, чем обычная борьба. Мы сознаем, что не все в стране разделяют наши взгляды и методы, что многие. наши соотечественники надеются добиться свободы, прибегнув к насилию. Этим людям нет места в нашей армии, какими бы патриотами они ни были.

Нить, тянувшаяся из прялки, оборвалась. Махатма послюнявил палец и умело соединил концы, даже не взглянув на нитку. Прялка снова зажужжала.

— И вот сегодня мы собрались здесь, — пылко продолжал молодой человек, — главным образом для того, чтобы бросить упрек тем из наших собратьев, которые не борются с иностранным владычеством, а мирятся с ним, — пленникам, благословляющим оковы, соперничающим друг с другом в стремлении походить на своих хозяев. Они одеваются в костюмы из иностранной материи — хлопка, шерсти, шелка — и тем самым поддерживают экономику страны, которая нас угнетает. Только отвергнув все британские товары, только облачившись в платье из материи, сделанной у нас на родине, с гордостью и вызовом поощрим мы индийскую экономику, победим нашу нищету.

Это они — те, кто наряжается в британские костюмы, — помогают платить жалованье управителям, посылаемым в Индию, это на их деньги покупаются винтовки и штыки для солдат, которые стерегут нас, как пленников, для полицейских, которые и сейчас нас окружают. Но полицейским с дубинками нас не запугать. Давайте же убедим наших друзей и родных бойкотировать британские товары, сжигать на кострах одежду, которая олицетворяет наш позор. Пусть они принесут сюда свои шляпы и костюмы, рубашки и галстуки и подбавят жару в наш общий костер, который пылает во всех деревнях и городах. Этот огонь очистит нас, он сожжет и уничтожит в нас самих то, что противоречит истине и ненасилию. Но запомните: в этом благородном деле не должно быть ни запугивания, ни принуждения.

Бойкот английских товаров — вот наша задача!

Я прошу тех из вас, кто нерешительно держится сзади, выйти вперед. Отбросим всякую боязнь! Наш страх перед полицией сам по себе есть результат рабского положения нашего народа. Этот страх превращает нас во второсортную нацию. В свободной стране народ не боится полицейских, ибо там они всего лишь слуги народа, а не исполнители чужеземных законов. Выйдем же вперед и выскажем свою волю. Пусть не говорят про нас: в тот час, когда вся страна узнала путь к свободе, они стояли позади и тряслись от страха перед полицией. Путь ахимсы[2] — не для трусов. Истинное ненасилие несовместимо с робостью. Как сегодня мы швыряем в огонь иноземные костюмы, так должны мы покончить со всем тем в нас самих, что мешает нам посвятить себя истинному ненасилию — ахимсе.

Слава Махатме Ганди!

Молодой человек простер руки над толпой, а потом сел на свое обычное место — справа от Махатмы, который на мгновение оставил работу и положил руку ему на плечо.

Неожиданно для себя Гьян Талвар тоже крикнул:

— Слава Махатме Ганди! Пусть победит ненасилие!

Он стащил с себя темно-синюю с желтым шерстяную фуфайку и стал пробираться сквозь толпу к огню.

Эта фуфайке из английской шерсти была единственным элегантным его одеянием. Больше того — это было самое ценное его имущество. Прижимая ее к груди, он чувствовал, какая она мягкая и теплая, словно пушистый зверек. Ему вдруг захотелось подавить свой порыв, убежать, но было поздно. Люди у костра расступились, подбадривая его криками. Он подошел поближе и швырнул фуфайку в огонь.

— Конец! — взревела толпа. — Здорово!

И все же люди еще колебались: подбадривали взглядами друг друга, с опаской поглядывали на белых полицейских сержантов, тихо переговаривались. И вдруг умолкли — из толпы выбежала девушка, изящная, темноволосая, хорошо одетая. Наряд выделял ее среди всей толпы, как яркие перья экзотическую птицу. Поверх огненного сари на ней была шубка из дорогого меха. Ни на кого не глядя, приблизилась она к костру. Минуту стояла неподвижно, склонив голову. Блики костра играли на ее шубке, сари и в иссиня-черных волосах. Потом она сняла шубку и бросила ее в костер…

Молчание длилось еще мгновение. А потом словно какой-то клапан открылся. Раздались торжественные клики: «Бхарат-мата-ки джай! Победа Матери-Индии!» Люди бросились вперед наперегонки, чтобы предать огню свои пальто, шапки, рубашки. «Махатма Ганди — ки джай! Бхарат-мата — ки джай!»

Гьян был потрясен видом прекрасной девушки, стоявшей у костра в свете пламени. «Словно Богиня огня», — подумал он. А потом яркое цветовое пятно скрылось в толпе, как будто ее и не было никогда или она растаяла в огненных бликах.

Но запах горящего меха был реальностью. Он оставался в воздухе до самого конца митинга. Ганди отставил в сторону свою прялку и едва заметно улыбнулся. Он сложил руки в прощальном приветствии и встал, чтобы уйти.