Гийом Мюссо - Ты будешь там?

Удивительно, такое поразительное внешнее сходство, шокирующая фраза: «Я — это ты через тридцать лет», а сейчас кровотечение и судороги…

«Господи, ну и денек!» — подумал Элиот.

Молодой врач еще не догадывался, что его ждут новые сюрпризы…

Через некоторое время он решил зайти в туалет, чтобы узнать, как чувствует себя его новый знакомый.

— Эй, мистер?

Возле раковин, стоявших в ряд, не было никого. В туалете — ни окон, ни запасного выхода. «Значит, — решил Элиот, — он в одной из кабинок».

— Уважаемый, вы здесь?

Но ответа не последовало. Испугавшись, что незнакомец мог потерять сознание, Элиот стал открывать двери кабинок одну за другой.

В первой — никого.

Во второй — никого.

В третьей, четвертой… десятой — пусто.

Не понимая, куда мог деться мужчина, Элиот посмотрел на потолок: ни одна из панелей не была сдвинута.

Это было совершенно невозможно, но факт оставался фактом: незнакомец исчез.

Сан-Франциско

Сентябрь 2006 года

Элиоту 60 лет

Элиот открыл глаза. Он лежал поперек кровати. Сердце бешено колотилось. Он был весь в холодном поту.

Какой ужасный кошмар!

Обычно Элиот не помнил своих снов, но этот… Доктору приснилось, что, бродя по аэропорту в Сан-Франциско, он наткнулся на… своего двойника. Двойник был моложе его и, казалось, был не меньше его удивлен встрече. Все во сне было таким поразительно реальным, как будто доктор и вправду переместился на тридцать лет назад.

Элиот нажал кнопку пульта, чтобы открыть шторы, и встревоженно посмотрел на флакончик с маленькими золотистыми пилюлями, стоявший на ночном столике. Доктор открыл баночку. В ней было девять штук. Вчера перед сном он проглотил одну таблетку из чистого любопытства. Может, это она явилась причиной столь странных сновидений? Старый камбоджиец, который дал ему пузырек, уклонился от расспросов о действии пилюль. Единственное, что он сказал тогда: «Используйте строго по назначению».

Элиот с трудом поднялся с кровати и подошел к окну, из которого был виден приморский курортный комплекс. Отсюда открывался прекрасный вид на океан, остров Алькатрас и на Голден Гейт.[3] Восходящее солнце заливало город то желтым, то красноватым светом. Парусники и грузовые суда уплывали в море под звуки туманного горна.[4] Несмотря на ранний час, на широком газоне у берега моря на Марина Грин несколько человек занимались спортивным бегом.

Знакомый вид из окна немного успокоил Элиота. Пройдет несколько дней, и страшный сон обязательно забудется. Так оно и будет…

Но тут доктор увидел свое отражение в стекле: на вороте пижамы виднелось темное пятно. Элиот изучил его более внимательно.

Кровь?

Сердце врача тревожно забилось. Наверняка во время сна у него пошла кровь из носа — это ему и приснилось. Такое часто бывает. Не стоит переживать…

Вновь обретя душевное равновесие, доктор пошел в ванную принять душ, перед тем как отправиться на работу. Включив воду, он ненадолго замер, углубившись в свои мысли. Комната наполнялась горячим паром. Что-то не давало Элиоту покоя. Что же? Он начал раздеваться и вдруг интуитивно засунул руку в карман пижамы. В нем лежала испачканная кровью салфетка с изображением самого известного моста Сан-Франциско. Внизу красовалась надпись: «Кафе „Голден Гейт“ — аэропорт Сан-Франциско».

Сердце его екнуло, и на этот раз ему не скоро удалось успокоиться.

Кто знает, может, причиной этих странных событий стала его болезнь?

Несколько месяцев назад, пройдя фиброскопию, Элиот узнал, что у него рак легких. По правде говоря, его это не удивило: он знал, что курение по пачке сигарет в день в течение сорока лет не может пройти безнаказанно. Доктор всегда понимал, какой опасности себя подвергает, и заранее смирился с возможным исходом. Он никогда не хотел и не пытался оградить себя от тех неприятностей, с которыми человек сталкивается на жизненном пути. С другой стороны, Элиот верил в судьбу: если что-то должно случиться, это произойдет. Человек не властен над судьбой.

У доктора была самая опасная разновидность рака — та, которая развивается быстро и почти не поддается лечению. В последнее время медицина сделала важные открытия в этой области, появились лекарства, которые позволяли продлить жизнь больных. Но в его случае было слишком поздно что-либо делать. Опухоль не была обнаружена вовремя, и исследования показали, что в других органах уже образовались метастазы.

Элиоту предложили пройти обычный курс лечения — химиотерапию и радиотерапию, — но он отказался. На этой стадии развития опухоли уже ничего нельзя изменить. Доктор должен был умереть через несколько месяцев.

До сегодняшнего дня он скрывал ото всех свою болезнь, но понимал, что рано или поздно придется все рассказать близким. Кашель все чаще донимал его, боли в области ребер и плеч становились все сильнее; порою совершенно неожиданно его охватывала усталость, несмотря на то что он имел репутацию человека с железным здоровьем.

Элиот боялся не боли, а реакции близких, в первую очередь двадцатилетней дочери Энжи и лучшего друга Матта, с которым всегда делился и радостями, и горестями.

Доктор вышел из ванной, быстро вытерся и открыл шкаф. Сегодня он выбирал одежду с особой тщательностью: хлопковая рубашка с короткими рукавами, привезенная из Египта, и итальянский костюм. В зеркале он увидел мужественного, хорошо выглядевшего для своих лет человека, на котором не отразилась даже тень болезни. До недавнего времени, благодаря своей несомненной привлекательности, Элиоту удавалось крутить романы с женщинами вдвое моложе его. Но эти отношения никогда не длились долго. Все, кто был близко знаком с Купером, знали, что для него в целом мире существовали только две женщины: его дочь Энжи и Илена.

Илена умерла тридцать лет назад.

Доктор вышел из дома. Воздух был пропитан солнцем, солеными волнами и ветром. Элиот замер на мгновение, восхищенный красотой зарождающегося дня, потом открыл гараж и проворно забрался в старый оранжевый «Фольксваген жук»[5] — пережиток времени хиппи. Завел мотор и осторожно выехал на бульвар, поднялся по улице Филмор к викторианским домам Пасифик Хейтс.[6] Крутые улицы Сан-Франциско представляли собой некое подобие американских горок, и лихачить на них любили многие. Но Элиот ехал осторожно: он уже был не в том возрасте, чтобы гонять по дорогам и выделывать головокружительные виражи. Перед выездом на улицу Калифорния он повернул налево. Навстречу ему ехал автобус, доставлявший в Чайнатаун первых туристов. Не доезжая китайского квартала, доктор въехал на подземную стоянку, расположенную рядом со зданием собора Божественной Благодати, и подъехал к медицинскому центру «Ленокс», где проработал уже тридцать лет.

Элиот руководил отделением детской хирургии и считался влиятельным лицом в больнице. Эту должность он получил недавно, уже на склоне лет. На протяжении своей карьеры Элиот посвящал работе все время, стараясь, — что редко встречается среди хирургов, — видеть в пациентах живых, чувствующих людей. Слава не соблазняла доктора, и он никогда не стремился установить выгодные для себя связи, играя с пациентами или коллегами в гольф или отправляясь с ними на уикенды на озеро Тахо. Он, собственно, и без этого имел хорошую репутацию. Когда дети других врачей нуждались в операции, в большинстве случаев обращались именно к Элиоту, что являлось безошибочным признаком уважения и доверия.

— Ты не мог бы проанализировать состав этого вещества? — Элиот протянул Самюэлю Белову, руководившему больничной лабораторией, пластиковый пакетик с крошками, которые извлек из пузырька с пилюлями.

— Что это?

— Вот ты мне и расскажешь, когда сделаешь анализ…

Доктор забежал в кафетерий, где принял первую за весь день дозу кофеина, и поднялся в здание, чтобы переодеться и присоединиться к своей бригаде: анестезиологу, медсестре и индийской студентке-практикантке. На этот раз их пациентом стал Жак, хрупкий семимесячный младенец, страдавший цианозом. Из-за болезни сердца, которая препятствовала обогащению крови кислородом, у мальчика был синюшный вид и неестественно напряженные пальцы.

Готовясь сделать надрез в грудной клетке ребенка, Элиот не мог избавиться от чувства страха — как артист перед выходом на сцену. Операции на открытом сердце до сих пор казались ему необъяснимым, волшебным действом. Сколько он уже сделал подобных операций? Сотни, а то и тысячи. Пять лет назад об Элиоте сняли репортаж, прославлявший его золотые руки. Разве это не волшебство — зашивать кровеносные сосуды размером тоньше иголочки с помощью ниток, не видимых невооруженным глазом? Однако каждый раз Элиот испытывал то же напряжение и страх: а вдруг не получится!