Кристофер Ишервуд - Мемориал. Семейный портрет

Как странно: люди, может быть, скажут, да ведь и говорят, почти наверняка говорят, что вышла за него ради денег. Мы теперь будем богаты. У Джералда было все — Кембридж, вылазки в Монте-Карло, деньги на актрисуль. Теперь все это будет у Томми. Шутка, конечно, и у Томми даже не умещается в голове. И никогда не уместится, это Энн ему обещала.

— Ну вот вам, пожалуйста.

Эдвард открыл садовые ворота. И, качаясь на них, как мальчишка, махал шляпой Морису, Томми, а те прокатили мимо и дальше, вокруг солнечных часов, к подъезду. Морис слишком резко свернул, заехал в газон колесом, придавил траву.

— Ох, прости за ради Бога, — попросил у Томми, выпрыгивая. — Я испохабил твой дивный лужок.

Остальные, потягиваясь, еле переступали на затекших ногах. Собрались под навесом крыльца. Эдвард закрыл ворота и бежал вприпрыжку к ним через сад.

— Прямо не верится, — кричал он Мэри. — Как на рождественские каникулы приехал.

— Как! — Памела удивилась. — Вы уже здесь бывали?

— Было такое дело, — Эдвард ухмыльнулся.

— Ты в звонок позвони, Томми, — сказал Морис.

Томми не без торжественности приблизился к двери, позвонил. Все ждали. Теперь, когда стихли моторы, тишина стояла мертвая. Слышно, как каплет с парковых вязов.

— Дома нет никого, — заключил Эдвард.

— Рань же дикая, — Морис как будто перед кем-то извинялся. Странно, что об этом никто не подумал. Все виновато переглянулись.

— Еще, наверно, не встали, — решила Маргарет.

— Может, на время смоемся?

— Пошли на станцию, и оттуда им устроим подъем, — предложила Мэри.

Но Томми с решимостью, всем напомнившей о том, кто в доме хозяин, снова нажал на звонок. Все ждали. Было холодно.

— Пива, случаем, не осталось? — справился Эдвард. Мэри затрясла головой. Эрл, остававшийся на приставном стульчике, теперь выкарабкивался, осторожнейшим образом, чтобы не потревожить Жоржа, который уже снова заснул безмятежным сном.

— Вот что мне нравится, — Эдвард счастливо улыбался, — звонка ты тут не услышишь. Так он далеко. А знаете ли вы, — он повернулся к Эрлу, — что звонок звонит по крайней мере за четверть мили отсюда.

— Неужели? — вежливо удивился Эрл.

— Да не верьте вы ему, мой милый, — вставила Маргарет, — он просто пользуется вашей невинностью.

— Видно, просто испорчен звонок, — сообразил Томми.

— Лучше оставить их в покое до завтрака, — сказала Мэри.

Но Томми строго покачал головой. На карту была поставлена честь хозяина дома. Мэри даже жалко его стало. Бедненький, и попал-то, как кур во щи, не он ведь затеял эту дурацкую вылазку. Идею предложил Морис, естественно, и, конечно, с подачи Эдварда. Вчера, положим, под мухой, казалось — ах, как весело, — влезть в машины и промчать сквозь сонные пригороды с пеньем и воплями. Всегда забываешь, до чего муторно на машине тащиться. Как тогда, жуткая просто история, когда Эдвард за пять минут всех подбил кинуться в Пензенс[29].

Кончилось все, натурально, отелем в Борнмуте, где кормили ниже всякой критики.

Томми крепко стукнул железным молотком. Полое эхо прокатилось по дому. И — никакого ответа.

— Это, должно быть, необыкновенно старинное здание, — заметил Эрл в своей чинной, учтивой манере, и все покатились со смеху.

— Давай-давай, Томми, — хохотала Энн.

Томми, с улыбкой, стукнул четыре раза. Где-то, в недрах дома, залилась собака.

— Что-то начало материализоваться, — заключил Эдвард.

— Это во-ой соба-аки, Ватсон! — Морис вошел в любимейшую роль своего репертуара.

Эдвард скорчил кошмарную рожу. Внутри дома грянул взрыв, пистолетный выстрел: стукнула задвижка. Все вздрогнули. Никто не слышал шагов. Дверь подалась на цепочке, на пять-шесть дюймов. И просунулась миссис Компстолл, экономка, принявшая власть, временно вместе с мужем, когда Эрик продал Холл Рэмсботтэму. Закутанная платком. Сперва она не узнала Томми.

— Это еще чего? — лицо изображало смесь испуга с агрессией.

— Можно нам войти, миссис Компстолл? — Томми вдруг присмирел. — Простите, что внедряемся в такую рань…

Она неприветливо открыла дверь, бормоча извинения, из которых только и можно было вычленить:

— Ясное дело, кабы нас известили…

Все проходили в дом как-то скованно. Первым оправился Эдвард. Когда включили свет, он огляделся и крикнул:

— Здравствуй, Холл!

Мэри перехватила взгляд, полный открытой неприязни, который метнула в Эдварда миссис Компстолл. И что ж удивительного. Решила, естественно, что этот нежданный, как снег на голову, визит — затеян с целью ее накрыть, поймать с поличным на незаконном каком-нибудь деле — на тайном самогоноварении, что ли, на укрывании краденого. Все стояли кружком, несвежие с дороги, разглядывали облезлую прихожую. Дневной свет глушил лампы. Лампы убивали дневной свет. Сквозняк запросто гулял по сырому, промозглому дому. И непроснувшаяся мебель стояла в холодной комнате уродливым грязным хламом. Но тут Мэри поймала свое лицо в зеркале. «Грязным! О Господи! Да ты на себя посмотри!»

Памела вошла в прихожую, поеживаясь, с робкой усмешкой. Неужели та самая девочка, которая накануне склоняла головку Эдварду на плечо? Студентка Королевского колледжа по классу виолончели.

— Нельзя ли нам слегка перекусить, миссис Комстолл? — Томми решился, по-видимому, выдержать весь визит в избранном стиле.

Но не на такую напал. Миссис Компстолл отрезала:

— В доме нет ничего.

— Можно махнуть на машине, — вклинился Морис, вздумавший, очевидно, такими приемами очаровать миссис Компстолл, — вы только скажите, что надо купить.

И снова речь миссис Компстолл свелась к бормотаныо:

— … кабы было предуведомлено…

Томми всех удивил. Он всерьез разозлился. Буркнул:

— В таком случае, нам, пожалуй, лучше уехать.

И такая была нешуточная угроза в голосе, что миссис Компстолл дрогнула:

— Есть яйца. И можно кофею сварить, не знаю, вам хватит, нет ли.

— Просто роскошь, — сказал Эдвард.

Но Томми повернулся к Мэри, Памеле и Маргарет:

— Вам этого будет достаточно? — и, кажется, он прямо набивался на неблагоприятный ответ.

Обе заверили, что более чем. Уже миссис Компстолл всех пересчитывала, обводя взглядом. И в эту минуту в дверях вырос Жорж, гладкий, выспавшийся, волоча за собой по полу шарф, с довольным «Ага!» на устах. Тут уж миссис Компстолл всерьез перепугалась. Малодушно, откровенно подхалимски, осведомилась, желают ли господа покушать в курительной. Она — мигом. И — засеменила прочь.

— Интересно, — протянул Эдвард, — не изменяет ли мне память!

Прошагал к креслу привратника, приподнял стеганое сиденье.

— А помнишь, Мэри, тот день, когда ты впервые мне это продемонстрировала?

— Глупости, милый мой. Все ты сам обнаружил. Я была девушка исключительно скромная.

Морис никогда еще не видел этого кресла. И пришел в неистовый восторг. Стал толкать Эдварда, пытаясь с ним одновременно усесться. Памела была несколько смущена. Маргарет непринужденно поделилась с Эрлом:

— Как это трогательно, что бедняжка никогда не покидал своего поста.

— Кто? — Эрл решительно потерял нить беседы — картинами залюбовался.

Морис орал, что бачок пуст. Томми не удержался от смеха и покосился на Энн, в надежде, что она не рассердится. И Энн тоже засмеялась. Жалко, что ли. И в самом деле было весело, было очень весело, пока Жорж все не офранцузил и не осерьезнил, взревев:

— Ne marche pas?[30]

— Как думаешь, удастся нам слегка сполоснуться? — спрашивала Мэри у Томми.

Миг, и он был сама ответственность.

— Да, безусловно. Виноват. Сейчас пойду гляну, нельзя ли раздобыться горячей водой.

Наконец объявлено было, что завтрак готов. Курилка выглядела страшно голой. Три новых столика покрыты клеенкой. Бывало, когда еще в Холл пускали туристов, тех поили здесь чаем.

Эдвард осведомился у миссис Компстолл:

— Хозяин давно заглядывал?

Она явно недоумевала. Пришлось пояснить:

— Ну, мистер Рэмсботтэм.

Нехорошо, ну зачем, зачем, думала Мэри, особенно в присутствии Томми. Порядочной сволочью умеет быть наш милый Эдвард, когда захочет. Бедный старый Рэм. Вторая миссис Рэмсботтэм крепко держит бразды правления в своих нежных ручках.

Миссис Компстолл сказала, что да, мистер Рэмсботтэм заглядывал. Миссис Рэмсботтэм на юге где-то, он сказал, в гостях. Мистер Рэмсботтэм, ясное дело, всегда так занят на фабрике.

— Она своих навестить поехала, — вставил Томми довольно нескладно. Вообще-то, Энн замечала, он по мере возможности старается о мачехе не упоминать. Хоть против нее слова не скажет. Сука старая, — Энн вдруг взъярилась, вспомнив, как миссис Рэмсботтэм вечно снисходительно беседует с Томми. Всегда столь мило, изящно, исходя из того что Томми ну абсолютно ни в чем ни черта не смыслит, темный, как пень — образования не получил; всегда пускается в объяснения, помянув о местных династиях, о ресторанах, или об искусстве, о всяких местах за границей. А послушать, как она вставляет итальянские названия, пуляет французской фразой, — так прямо заобожаешь ланкаширский акцент. Как-то Энн, после обеда с миссис Рэмсботтэм, ни с того ни сего расцеловала Томми: просто срифмовал «диво» с «пивом». И таким сразу милым показался. Такой честный-открытый. Сама искренность.