Анна Бялко - Сказки женского леса

«Лети, мой чудесный корабь, унеси меня за тридевять земель, пусть мне поет Птица-Сирин...»

Далеко заполночь поставила она кисточки, и, так и не убрав ни красок, ни фонаря, почти не глядя, добралась до постели, погасила свет и провалилась в сон.

Дни проходили за днями, мало чем различаясь. Учеба, службы, работа... Волшебный фонарь был почти закончен, а конца зиме даже не намечалось. Все так же рано наступали сумерки, все так же замерзали ноги в волглом снегу.

Но как-то вечером, вернувшись затемно с вечерней службы, она обнаружила Костю, сидящего на корточках перед ее калиткой. Увидев его, даже не удивилась – только потом, в душе, удивилась этому своему неудивлению.

Зашли вместе в дом, ели постный ужин, пили пустой чай. У нее даже хлеба не оказалось, но Костя будто не замечал ничего, сидел над полной чашкой, забывая пить, и говорил, говорил... Про стихи, и про то, что не пишется, что дома его никто не понимает, что ребенок орет, что Марина – жадная дура, что жизнь пропадает впустую, все холодно и мрачно, но он сам виноват, он должен искупить и искупит, жаль только таланта...

– Эх, Инка-Инка, Елка-елка, плохо как все... И с тобой я тоже...

Инна молчала, кивала. Что тут сказать? Но ему и не нужны были ее слова, хватало своих. Потом Костя резко вскочил, так не допив чая, не прощаясь, схватил куртку, быстро, больно, поцеловал Инну в лоб и выбежал в темноту.

Вечер, конечно, был сбит и скомкан, но, с другой стороны, жалеть сильно не о чем. Инна достала машинку, села было за сегодняшний урок, изо всех сил старалась шить и не думать, тем более мысли набегали все радостные, а радоваться чужой беде – грех.

Но потом не выдержала – наскоро отстрочив положенное, свернула шитье и забралась в постель – спать, конечно, но если и подумается что-нибудь перед сном...

Она уже задремала в своих сладких мечтаньях, как вдруг откуда-то ворвался чуждый гром. Стук и дребезг не прекращался, даже когда она, сев в постели, изо всех сил терла глаза, чтоб проснуться. Ей понадобилось время, чтобы понять, что стук идет с улицы – кто-то отчаянно стучится в ее окно.

Под окном стоял Костя. Из окна, в темноте, в суете, она, конечно, больше ничего не разглядела и не успела ни о чем подумать. Вихрем пронесшись по холодной террасе, распахнув застывшую дверь, за руку втащила его в дом, в тепло, зажгла свет – и ахнула.

Мокрая, в грязных пятнах, одежда, ссадины на лице, разбитые руки, кровь...

– Что случилось, Господи? Что с тобой?

Промельком дернулась в голове жуткая мысль: может, не просто так обещал искупить, а она, дура, не поверила, отпустила? Грех какой страшный...

Но вот он, Костя, здесь, живой, ничего пока не случилось. Инна быстро, почти автоматически, ставила на огонь чайник, стаскивала с него мокрую одежду – Костя морщился от боли, но терпел, промывала ссадины водкой – к счастью, в холодильнике нашлась хозяйская бутылка на донышке. Только потом, когда все неотложное было сделано, и они снова пили за столом пустой чай, начала осторожно расспрашивать.

Оказалось, Костя подрался с мужиками возле станции. Местная пьянь, попросили закурить, слово за слово, никого вокруг... Еле убежал от них, ссыпался с насыпи по обрыву, отлежался в сугробе. Извини, что пришел, разбудил, но в таком виде даже на станцию не пойти, первый же милиционер заберет...

Да какая там станция, ведь и время уже... Инна глянула на часы – так и есть, второй час ночи. Поездов теперь до утра не будет, да и вообще, какие поезда? Костя сильно хромал, видно было, что получил крепко. Но, несмотря ни на что, оставаться не хотел. Ну и что, нет поездов, тогда он только сейчас согреется, почистится и пойдет, в зале ожидания до утра посидит.

– Не выдумывай, – сказала наконец Инна. – Раздевайся, в большой комнате на диване ляжешь. Одежда вся мокрая, куда ты пойдешь? Утром доберешься. Может, к врачу еще придется идти, посмотри, что с тобой сделали.

Костя уснул на хозяйском диване. Инна, как могла, оттерла его одежду, развесила по батареям и тоже легла. Заснуть, конечно, не удавалось, мысли разбегались, сердце стучало. Ведь нет, нет ничего плохого, куда же ему еще было идти избитому, среди ночи? Действительно, забрали бы в милицию. И домашних не предупредить – телефона у нее нет, до почты через весь город добираться. Не ей же бежать звонить Маринке, что-де твой муж у меня ночует. Подумать – так еще хуже, ничего, вернется Костя завтра, объяснит все, как было.

Утром она поднялась как всегда, затемно – к утренней службе. Костя еще спал. Она хотела было разбудить его – на службу опаздывать не хотелось, но, подойдя, пожалела. Очень рано, совсем темно, легли вчера за полночь, да он еще весь избитый... Пусть спит. Как только с ключом быть? У нее один, без ключа не уйдешь, дом нараспашку оставлять нельзя, а Костя ведь не станет дожидаться, пока она вернется...

Идея мелькнула внезапно. Инна, торопясь, даже не додумав все до конца, метнулась по комнатам, собирая по батареям развешенную Костину одежду, с большой охапкой в руках выбежала на террасу, глянула туда, сюда... Нет, тут найдет. Взбежала по лестнице на второй этаж, дернула дверь чулана. Там, в глубине, стоял старый хозяйский сундук. Инна без разбора запихнула туда Костину одежду, опустила тяжелую крышку, присела на нее сверху. Так. Пусть полежит здесь. Без одежды Костя не уйдет, она вернется пораньше, тогда и разберутся, что как.

Успокоившись, спустилась вниз, глянула – Костя спал. Подхватила сумку, пальтишко, быстренько обулась, заперла дом и побежала в город – служба вот-вот начинается, только-только успеть.

Пожалуй, впервые за долгое время служба показалась ей в тягость. И занятия потом тоже. Время тянулось, как прилипшее, мысли никак не хотели бежать по привычной дорожке, все время вырывались из-под контроля и уносились к дому, к Косте. Как он там, встал, без одежды, что делает, сердится ли на нее... А может, перерыв весь дом, давно уже уехал, распахнув заклеенное на зиму окно... Дом выстынет, потом не протопишь. Да нет, не станет Костя выдирать окно, он же знает, что дом не ее, он дождется.

Не выдержала, сорвалась домой уже в обед. Сказалась, что голова болит, что простыла, отпросилась с уроков. Всю дорогу старалась не бежать, от насыпи шла просто шаг в шаг, медленно, чтоб отдышаться, чтоб не запыханной появиться на пороге.

Пришла – дверь не заперта. Удивилась, почувствовав что-то не то, уже торопясь вошла в дом, через террасу, через другую дверь – и остолбенела. На накрытом столе дымился чайник, стояли какие-то кастрюльки, банки, хлеб. За столом сидели завернутый в простыню Костя с ватником на плечах, и – хозяйка дома.

Инна зажмурилась. Первое, что пронеслось в голове – провалиться сквозь землю. Хозяйка была не злой и не вредной, но чтобы такое... Ни одна хозяйка не станет терпеть, чтобы в дом водили посторонних мужчин. Да еще она, ученица из Монастырской мастерской. Стыдно-то как... И только потом вспомнилась ей Костина спрятанная одежда...

Втянув голову в плечи, Инна осторожно открыла глаза, искоса глянула на хозяйку. Та не кричала и вроде бы не сердилась – на первый взгляд. Инна скомканно поздоровалась.

– Здравствуй-здравствуй, – со значением в голосе ответила хозяйка. – Раздевайся, садись – пообедаем.

Инна кинулась извиняться. Рассказала, с дрожью в голосе, историю про Костину драку на вокзале, про ночное его возвращение, судорожно, с ужасом думая, что сказать про спрятанную одежду. К счастью, хозяйка перебила ее раньше – ей тоже было, что рассказать.

Оказалось, были какие-то неурядицы с оплатой за газ, по телефону не разобраться, нужно было лично идти в контору, а та, естественно, работает только с утра и в будни. Этим и объяснялось неурочное появление хозяйки в доме.

Она приехала на утренней электричке, уладила дела с газом, решила зайти домой, отдохнуть-выпить чаю перед возвращением в Москву...

– Я захожу, – тек возбужденный рассказ, – Захожу в свою кухню, а за столом сидит голый мужик с сигаретой.

Совершенно незнакомый. Я в ужасе – на улицу. Выскочила за калитку, нет – дом мой. Отдышалась, думаю, нет – что ж такое? Пойду обратно, разберусь.

– А я, – тут же вступал Костя, – проснулся с утра, тебя нет. Одежды тоже нет. Я поискал, не нашел, решил дожидаться. Сижу, курю, слышу – дверь открывают. Я обрадовался, думал, ты пораньше пришла...

– Я пришла, – Инна говорила тихо-тихо, головы не подняв. – Я тоже думала – пораньше.

И, снова, хозяйке:

– Вы простите меня, пожалуйста, я такую глупость наделала, такого больше не будет...

– Да ладно уж, Инна, не так уж и страшно, в конце концов. Хотя, конечно... – Снова полился рассказ о внедрении в дом.

Наконец оба они, и Костя, чуть раньше, и хозяйка – немного погодя, отбыли в Москву. Инна, накинув пальто, закрыла калитку на крюк изнутри, притворила за собой тяжелую дверь. Ф-фу...

Прошлась по холодной террасе, присела на лавку. За окном синел вечер. На белой раме посверкивала узорами изморозь. Гадко все как получилось. И не в хозяйке дело, в ней самой. Грех все это, пустой и стыдный. Главное, пустой. От этого еще гаже. Нашкодила, как мышь. И поймали, тоже как мышь. А что с мышью сделаешь? Противно.