Dasha - Ответственный редактор С

— Солнце прямо слепит глаза, — пожаловалась я. Мама улыбнулась.

— В такой день должны найтись все пропавшие вещи.

— Неужели найдутся? — переспросила я, на что мама опять улыбнулась. Не сказав больше ни слова, прищурив глаза, она глядела на солнце.

— Надо сварить агар-агар, — сказала мама.

— Агар-агар — это вот эти палки? — засмеялась Момо.

— Уже два часа замачивается, хватит, я думаю. Теперь его надо хорошенько промыть и очистить.

Момо опустила руки в глубокую миску, заполненную до краев водой, и принялась мять агар-агар.

— Бабушка, посмотри, вот так хватит?

В её лице, повернутом ко мне в профиль, проступал облик Рэя. В её носике. И ещё в краешках губ, когда она смеялась.

Отрывая от желатиновой полоски маленькие кусочки, Момо кидала их в слабо кипящую воду.

— Ой, вода трепыхается!

— Как это трепыхается?!

— Ну, она еще не трясется, как желе, только трепыхается.

Похожие на щебетание трех воробьев голоса, которые наполняли своим звуком наше женское царство, легко гнулись. Не растягиваясь при этом слишком далеко, они без устали звенели в этом доме.

Мы добавили в кастрюлю сахар и молоко, под конец капнули миндальной эссенции. Затем вылили содержимое кастрюли на прямоугольное блюдо и оставили остывать. «А Момо еще немного подросла», — подумала я.

— Какие у тебя теплые руки, Момо, — заметил мама. — Теплые, даже вода отталкивается.

Миндальный тофу, белый и гладкий, продолжал застывать в четырёхугольной форме.

— Агар-агар можно и в холодильник не ставить: и так застынет, — объяснила мама.

— Но вкуснее есть холодный, давайте поставим! — взмолилась Момо. Руки, возившиеся с едой, одни покрытые глубокими морщинами, другие гладкие, а третьи тронутые увяданием, то соприкасались, то расходились, то перекрещивались друг с другом.

Они больше не преследовали меня. Вокруг тела раскинулось пустое пространство, отчего мне было немного холодно.

Грудь кольнуло болью, но тут же отпустило. К ней, к этой боли, я тоже привыкла. Вот так привыкая, я отныне была обречена брести по сумраку. Быть может, там, на краю сумрака, опять засияют пронзающие этот дом лучи.

Переписав вычеркнутые места, я начала исправлять шероховатости, всплывавшие каждый раз, как я перечитывала роман. Исправляя одну за другой, я обнаруживала все новые и новые, в конце концов, полностью отчаявшись, я позвонила Сэйдзи.

— Если уже не можешь остановиться, значит, роман удался, — сдерживая смех, утешил Сэйдзи. Его голос проникал в тело.

«Вдруг он захочет встретиться», — думала я, набирая его номер. Он был не так далеко, но уже не близко. Сейчас я даже не могла представить себе, как это — встречаться с Сэйдзи. Наверное, совсем скоро и звук этого имени «Сэйдзи», и то, что оно вызывало во мне, бесследно уйдут.

— Я тебе отправлю по почте. Почитай еще раз, ладно?

— Почитаю, — прозвучал тихий ответ.

Почему Рэй исчез? Мог бы и не исчезать, ведь время лечит. Ведь время заставляет всё в мире постоянно изменяться.

— Совсем не изменилось, — проговорил Сэйдзи, будто прочитав мои мысли.

— Что не изменилось? — в изумлении переспросила я.

— То, как ты говоришь. Совсем как давным-давно.

— Давным-давно, скажешь тоже. Мне даже как-то не по себе стало, — возмутилась я, а Сэйдзи едва слышно засмеялся. Наша первая встреча с Сэйдзи произошла раньше, чем давно.

— Момо стала походить на Рэя, — раньше я старалась не упоминать имя Рэя при Сэйдзи, но сейчас, когда мы стали друг другу далеки, я произносила его совершенно спокойно.

Я хорошо помнила то чувство любви, которое я испытывала к Сэйдзи. И наш последний поцелуй. Я помнила и наши страстные соития, когда его тело проникало в моё, а мои чувства расплавлялись и сливались с его чувствами. Но я больше не хотела всё это вернуть.

— Да, дети быстро растут, — ответил он.

Из троих детей Сэйдзи я видела только одного, и то на фотографии. Он был на два года младше Момо. Фотографию эту сделали, когда он только пошел в первый класс. На нем были короткие шортики и гольфы, ручки болтались в непомерно больших рукавах. На Сэйдзи он совсем не походил.

— На жену тоже не похож. Но ведь, пока растёт, непонятно, — сказал тогда Сэйдзи и улыбнулся.

Когда я повесила трубку, на душе стало необычайно легко. Там, в глубине, осталась витать только нежность его голоса.

«Дети быстро растут», — попробовала я сказать, как Сэйдзи. И резкое, порывистое поведение Момо стало уже почти мягким. Все реже я слышала от неё слова, которые ранили меня.

В памяти возник силуэт Момо на лугу в тот вечер год назад, когда рядом с ней кто-то стоял. Та тень — это, наверняка, был Рэй. Тень, хоть и густая, зияла пустотой.

— Что же там было, в этом Манадзуру, — спросила у меня Момо.

— Что же, в самом деле — вспоминаю, но не могу вспомнить, — ответила я, но Момо явно не удовлетворилась моим ответом.

— Ты постоянно туда ездила, нас с бабушкой бросала.

— Разве? Одна я ездила всего-то три раза.

— Да? — Момо удивленно распахнула глаза. — Правда? Без тебя время так долго тянулось. Наверное, поэтому мне стало казаться, что ты ездила чаще.

Момо поняла. Поняла, что я что-то оставила в Манадзуру. Поняла, что у меня было это что-то, оставив которое, я никогда больше не смогу вернуть.

«Эй!» — звала я иногда в пустоту, сидя в одиночестве в комнате. Но никто не возникал рядом. Ни прозрачные, ни густые, ни женщины, ни мужчины — никто из них не приходил.

— Пусто, — прошептала я. Но пустота уже начала заполняться чем-то новым. Ощущение походило на то, как промытый в воде желатин варится в кастрюле. Такой же прозрачный, как вода, но более густой, он постепенно тает, превращая воду в желе. Так же и нечто новое постепенно заполняло пустоту.

Не песок, но нечто, напоминающее его. Если прикоснуться к стенкам вместилища пустоты, они будут шершавыми на ощупь, как будто проводишь рукой по песку, и не можешь понять, где песок, а где стенка. То же происходит, когда желатин и вода становятся одной субстанцией.

— Момо, ну скажи, там, на лугу, с тобой был папа? — спросила я. Момо на мгновение замерла, а потом выдохнула.

— Это был папа? — встречно спросила она меня. Медля с ответом, я внимательно посмотрела на Момо. Очертания её лица вновь потеряли определенность. Интересно, сколько раз они поменяются, пока она окончательно вырастет.

— Это был папа? — снова повторила она вопрос.

В молчании я вглядывалась в личико Момо.

— Я испугалась его, — пробормотала, наконец, она. — Я папы совсем не знаю, и мне стало страшно. Я испугалась, и он поманил меня. Когда он звал меня с собой, мне хотелось следовать за ним.

Я вздрогнула.

— Слава богу, ты не пошла за ним, — вымолвила я, беря её за плечи. Момо кивнула. Я крепко обняла Момо. Потом еще раз.

Издалека по дороге кто-то двигался навстречу. Рукава одежды надувались и трепетали на ветру. У двоих идущих сквозь прищуренные на ярком солнце веки ослепительно сверкали лучи.

При каждом шаге с подошвы ботинок осыпались песчинки, словно эти ботинки знали только песчаный берег моря. Угловатые плечи мужчины при ходьбе оставались неподвижными. Женщина тоже, выпрямив спину и ни разу не качнувшись, твердо двигалась вперед.

Приветствуя, я помахала им рукой, они помахали мне в ответ.

В этот день снова сильно палило солнце. В вышине под потолком перехода на Мару-но-ути со станции Токио, где была назначена встреча, эхом катился гул голосов воскресной сутолоки.

— Как же долго ехать сюда на синкансэне из Хиросимы!

— Всё потому что ты, Саки, боишься самолётов, — перемолвились двое и засмеялись.

— Большое спасибо, что Вы выбрали время встретиться со мной, — поклонилась Саки. — Несмотря на то, что мы вроде бы больше не родственники.

— Я еще пять месяцев буду госпожой Янагимото, — отозвалась я, и Саки лучезарно улыбнулась.

Я не видела сестру Рэя с тех пор, как умерла свекровь, тогда она запомнилась мне молоденькой хрупкой девчушкой, но сейчас она изменилась, расцвела и, без сомненья, превзошла своего брата по привлекательности. Она смотрела на меня своими широко распахнутыми глазами с четко очерченным верхним веком, которым отличались все Янагимото.

— Гостиница в нескольких минутах ходьбы отсюда, — промолвил Рюдзо, муж Саки.

— Момо подъедет попозже.

Узнав в воскресенье, что в Токио приезжают родственники и хотят встретиться, Момо долго сомневалась, идти ли ей на эту встречу.

— Значит, папина младшая сестра, — бормотала Момо, словно пережевывая во рту слово «сестра».

— Простите, что так внезапно. Ей всегда как придет что-нибудь в голову… — засмеялся Рюдзо, и его плечи при этом вздрогнули.

Припозднившись с обедом, мы поели в ресторанчике на станции, потом вернулись к турникетам и стали ждать Момо. И Саки, и Рюдзо оказались любителями хорошо покушать. Каждый съел по одной отбивной, знатно сдобрив её горчицей и соусом, вдобавок к мясу они еще взяли на двоих телячье рагу. Полные тарелки вареного риса тоже вскоре оказались пустыми.