Сергей Солоух - Рассказы о животных

– Ишь ты, везучий, сука, «мерин», – подойдя к Игорю, уже расправлявшему ножки красного треугольника, сказал водитель «гран витары».

«Ну да, конечно мерин, – подумал Игорь, бросая взгляд через дорогу, – дрянь на колесиках, дурацкий, свинский меринбах».

Он точно знал, что едет на Красный камень в последний раз. И очень радовался, что из Прокопьевска. Обратным ходом заедет, с тыла, с юга, через восточный, панельный район Прокопьевска с названием Тырган, а выезжать будет обычным образом, вперед – Дальние горы, Афонино, Кутоново и дальше, дальше, на север. Прочь. В Южносибирск. Но уже с собакой.

Через неделю после того, как Шарфы, Настя и Толя, уехали, Игорь бесповоротно для себя решил, что заберет в Киселевске уличного белого щенка. Не знал, не думал и не понимал, как будет объяснять такой поступок Алке. И радовался этому. Она ведь не объясняла, отчего настойчиво просила отвезти ее к «твоим», на кладбище. Почувствовала, что надо, и ему это чувство необходимости передалось. И здесь, Игорь уверен был, произойдет что-то подобное. Он инстинктивно к этому пришел, не думая, и Алка все примет и воспримет так же. С необъяснимым пониманием. С нежностью. Как это у них всегда происходило, когда он вдруг решался на что-нибудь неординарное.

И все, словно нарочно, удачно складывалось. Игорь ехал на Красный камень из Тыргана. А значит, толстого белого щенка в мутоновой пороховой шубе он заберет на обратном пути. Самым логичным образом. Дорогою домой. А так-то, пожалуй, нелепо и смешно было бы подкатить с пыльным и грязным увальнем к АБК шахтоуправления «Филипповское» в чистом салоне официального «лансера». Да и вообще, кто знает, как флегматичный с виду сын улицы будет вести себя в первые минуты нежданной и негаданной теплой неволи? Выскочит с лаем, вырвется. Носиться станет бешеным шаром по офисной стоянке между начальственных гладких «ленд крузеров» и разъездных «дефендеров» с грубыми черными калачами запасок на капотах? Нет, если будет цирк, то лучше дома, в Южносибирске. Подальше от чужих глаз. В располагающей, благоприятной, дружественной обстановке.

Отлично поговорив и, в общем-то, договорившись с директором местного рекламного агентства о вариантах возможного обмена трафика на объявленья, статьи и прочие пути и средства продвиженья услуг ЗАО «Старнет» в Прокопьевске, Игорь завернул в первый попавшийся магазин на длинной широкой улице продутого ветрами Тыргана и купил кусок вареной колбасы. Вышел из стекляшки, а на фасаде соседнего дома надпись – «улица Есенина». Прочел и рассмеялся, и стало хорошо. Последние сомнения ушли.

Удача явно и определенно была на его стороне. И человеческая логика, со всей культурно-философской ее подкладкой. Конечно, если кусок «Останкинской» для кражи пса на улице Маяковского в городе Киселевске нашелся сам собой не где-нибудь, а на Есенина в Прокопьевске, значит, все правильно Игорь решил. И верно. Молодец.

Проселок в полях, летом тяжелый, пыльный, вился прекрасным укатанным зимником. Сам не заметил, как долетел до новодельной желтенькой мечети на въезде в населенный пункт Верхний Егос.

«Ну что, давай, напутствуй», – подумал Игорь, глядя на минарет со шпилем, похожий на маяк. И снова улыбнулся. На въезде в Красный камень, через пятнадцать или двадцать километров, его будет встречать еще один пестренький новодел со смыслом – храм с дюжиной разновеликих маковок, красные стены, белые оконца.

«Ну ведь не может быть такое сочетание случайным, такое движение от предков Гиматтиновых к предкам Валенков. От одного благословления к другому».

В храме, должно быть, совсем недавно завершилась служба, и Игорь затормозил на переходе, чтобы пропустить людей. Еще раз он остановился, пропуская самый густой поток спешащих, перед последним новоделом на своем пути – огромным моллом красноярской торговой сети «Алпи». Желто-синий монстр здесь, на окраине Красного камня, вырос буквально за год, на глазах Игоря, стремительно, как в черно-белом фильме под марш «Время, вперед!». Но радости не вызывал. Сразу вспоминалась череда долгих и вязких переговоров с управленцами этой торговой сети, как будто бы хотевших что-то, но не остро, не быстро, в принципе, с прицелом на плохо еще различимое в тумане будущее…

«И хорошо. Надо собраться. Нечего слюни распускать до времени, – сам себя наставлял Игорь. – Все будет хорошо и даже еще лучше, но впереди малоприятных полчаса. Их надо пережить. Немца отрезать, а уж потом веселиться…»

Волшебные и сказочные летом поля рапса и кипрея зимой не отличались одно от другого. Все тот же голубоватый непролазный снег, что по эту, что по другую сторону путепровода железки, на странном исходе девяностых начатого и недостроенного. Предполагалось, что по этой собственной железнодорожной ветке из Европы сюда, в Большой Южбасский технопарк, приедут целые производства. Но вот не сложилось, и даже лояльность месту и идее так долго сохранявшие фашисты и те сматывают удочки. Теперь одно огромное ШУ «Филипповское» будет тут жить и шиковать среди пустующих построек технологического и технического назначения. Ну, уж ему-то некуда с земли деваться, из этого центра притяжения, окружности, по кривому периметру которой шахты, шахты, шахты.

Игорь проехал вдоль длинного пустующего заводского корпуса, так и не заполнившегося машинами и механизмами, и свернул к АБК. В дальнем углу щедро к нему прирезанной стоянки какие-то до странности знакомые люди слонялись вдоль навязчиво и неприятно узнаваемого автомобиля. Цвета серебряный металлик. С контурами недорыбы-полугрызуна. «Ссан-йонг актион».

– Ну что же вы, Игорь Ярославович, не в курсе всем известных фактов. Это же самый настоящий «мерседес», но только ценник при этом азиатский.

Человек, некогда нравоучительно изрекший эти слова, сейчас не выглядел всеведущим и всемогущим повелителем небес и недр. Роберт Бернгардович Альтман без шапки, в одной куртке с башлыком, стоя перед акульим носом своего азиатского «мерседеса» и даже «бенца», то приседал, то выпрямлялся, то что-то рукой показывал на той, не видимой Игорю пока еще нижней стороне хищного носа своей тачки и говорил. А пара человек возле него, в таких же куртках с башлыками, все время норовящими слететь с круглых голов, не в такт, как бы с ленцой, повторяла его движения. То приседали, то вставали перед машиной, к ней то протягивая руки, то опуская.

Казалось, что группа новичков без чувства ритма и без слуха упорно разучивает какой-то танец вроде гопака.

Когда Игорь подошел и поздоровался, Альтман опять сидел на корточках и крепким красным пальцем тыкал в нижний угол бампера. Там было темное пятно, от которого весело разбегались черные трещины. Одна к стаканчику противотуманки, а две другие к скату колеса.

– Ночью не заметили мелкий сугроб? – любезно осведомился Игорь.

– Да если бы, – ответил Альтман, распрямляясь. Он был очень зол, свиреп и красен, и от обиды на весь мир его обычно светлая с рыжинкой эспаньолка сделалась пепельной. – Средь бела дня собаку сбил.

– Когда? – чувствуя легкое головокружение, быстро спросил Игорь.

– Да часа не прошло, – глава «КРАБ Рус» был просто вне себя. – Ехал по Маяковского, не знаю, ну максимум шестьдесят, а он, как куль с углем, прямо с обочины и под колеса – хряк…

– Кто? – Игорь так странно это произнес, что удивленный Альтман на него долго и внимательно смотрел, прежде чем снова удостоить словом.

– Ну я же сказал вам, Игорь Ярославович. Собака. Щенок, не знаю, по виду меньше года, а весу, как в медвежонке, как из железа… Вот, сами видите, что сделал, гад…

Альтман присел еще раз и пальцем потрогал трещину, вскрывшую пластик стрелою к противотуманке.

– Чтоб ей неладно было на том свете, этой дворняге грязной… Десятка, если просто подлатать, а под замену – тридцать.

Потом он снова выпрямился, повернул печную рожу с белым пеплом вокруг губ к Игорю и, наконец заставив себя справиться с эмоциями, особо деланным и показным тоном поинтересовался:

– А вы к нам?

– Нет, – не задумываясь, ответил Игорь.

Механически пожал протянутую руку, вторую, третью. И пошел к своей еще теплой машине. Ехать через Дальние горы, Афонино, Кутоново не было никаких сил. Ушел на кольце к автовокзалу, стадиону, в центр и вдоль по Транспортной до поворота на Усть-Катский. Прочь.

Ну почему? Почему даже это у него надо отнять? Ночь. Забытье. Полное отключение и отсоединение. Закрытые окна, закрытые двери, закрытые веки. Тройная защита на шесть, семь, иногда целых восемь часов.

Он даже не знает причину. Это не психология с выворачивающими что-то из подкорки снами и это не физиология, насосом кровяным упрямо, мерно раздувающая мочевой пузырь. Это просто пробуждение. В два, в половине третьего. Без повода, какого бы то ни было, воображаемого или осязаемого. В беззвучном мраке. Щелк. В поту и ломке, как после безобразной пьянки. С теми же отчаяньем, безнадежностью и болью, но только без стыда.