Екатерина Вильмонт - Путешествие оптимистки, или Все бабы дуры

– Мама, как ты можешь так думать, ведь ты влюблена в него как сумасшедшая! И потом, он такой добрый, веселый, щедрый!

– Ой, Дашка, Дашка, что мне сказать тебе на это? Да, я влюблена в него, конечно, тут и спорить нечего, но это как… Ну представь себе, ты приехала в незнакомую страну, попробовала какие-то экзотические фрукты, и тебе кажется, что ничего вкуснее ты в жизни не ела. И вот, пока ты там, в этой стране, ты стараешься наесться этими фруктами до отвала, понимая, что вряд ли еще когда-нибудь их попробуешь. А потом ты уезжаешь и прекраснейшим образом обходишься без этих фруктов. Только вспоминаешь иногда – да, это было вкусно! Вот так и наша любовь с Маратом здесь, в Израиле. Надо уж наесться друг другом до отвала, а там…

– А там?

– А там нас с тобой отсекут, моя девочка. Это неизбежно.

– Но почему?

– Знаешь эту песенку – «Как-то боязно, что-то лень»? Он старый, Дашенька, он лет сорок прожил с женой, у него налаженная жизнь, а привычка, поверь, может победить любую любовь, особенно в его возрасте. Это сейчас он на подъеме, а потом одно заболит, другое, и привычная манная каша покажется куда вкуснее любых экзотических плодов.

– Но он говорит, что никогда не любил жену.

– Ну и что? Он прожил с ней сорок лет, да и вообрази, какой поднимется скандал – а его жена, насколько я знаю, дама в высшей степени скандальная, – он может просто не выдержать этого. Ну да бог с ним. Кстати, Даша, а что с коврами, ты уже раздумала учиться?

Дашка залилась краской:

– Нет, что ты, но просто мне как-то неудобно в этой ситуации.

– В какой?

– Ну, когда ты с папой…

– Глупости какие! У тебя хорошие руки, ты отлично вяжешь, у тебя есть вкус, вполне могла бы освоить это дело. Впрочем, тебе самой решать, но уж как минимум позвонить Вере ты обязана. Она к тому же очень интересный человек, эта Вера. А папа твой тут абсолютно ни при чем. Так же, как и я. Это дело только твое и ее.

– Ой, мама, ты у меня камень с души сняла! Я только очень тебя прошу, давай сейчас ей позвоним! Сперва ты поговори, а потом уж я…

– Ох, Дарья, взрослая дама, берешься решать судьбы родителей, а позвонить сама не можешь! Да ладно, позвоню, заодно узнаю, как там дела у Коти. Он что-то пропал…

– Мамочка, милая, прости ради бога, он вчера вечером звонил, но вас не было, вы поздно пришли, и я забыла. Ну, мамуля, не сверкай на меня глазами, я признаю свою вину. У него все более или менее нормально.

– Ты же знаешь, как я ненавижу необязательность! Ну ладно, прощаю!

Я набрала номер Веры. Она почти сразу сняла трубку.

– Кира! А я уж решила, что ты обо мне забыла!

– Верочка, я просто закрутилась. Как там дела в Москве? Меня вчера не было, когда Котя звонил.

– Да там, насколько я понимаю, было больше перепугу. То есть Федор, конечно, пострадал, у него двойной перелом ноги, но жизни ничто не угрожает, вполне могли бы обойтись и без Коти, просто Наденька, видно, очень растерялась.

– Вера, вот тут дочка моя, дуреха, стесняется сама вам звонить, так что передаю ей трубку. А впрочем, знаете что, я, пожалуй, тоже с ней к вам приеду, можно?

– Кира, что за вопрос!

– Тогда, может, сразу договоримся на понедельник? Раньше у нас не получится, а в понедельник Даша кончает работу в четыре и мы вместе к вам нагрянем.

– Чудесно, буду ждать, испеку пирог, только не обманите старуху!

Почему я назначила эту поездку на понедельник? Чтобы не было времени тосковать по Марату? А разве я собираюсь по нему тосковать? Я ведь стала такая умная, рассудительная – и опять буду тосковать по Марату, как втайне тосковала двадцать лет? Как это скучно… Надо бы позвонить Коте, подумала я, и тут же подошла к телефону. Но его не оказалось дома, и к лучшему, мне трудно было бы сейчас говорить с ним.

В четверг в середине дня Марат куда-то исчез, вероятно ездил заказывать столик на вечер.

Дашка, прибежав с работы, затараторила:

– Мамуля, как ты думаешь, в чем мне пойти – в розовом платье или в костюме?

– Разумеется, в розовом платье, папа тебе его специально купил, и он обидится, если ты наденешь что-нибудь другое.

– Но ведь костюм тоже папа мне купил!

– Детка, по-моему, этот костюм скорее для другого случая, а тут день рождения, платье как-то уместнее.

– Ты считаешь?

– Да.

Дети были званы к семи часам, Марат должен был отвезти их, а потом заехать за мной.

И вот мы уже входим в дорогой загородный ресторан на берегу моря. Нас проводят к столику на двоих, стоящему на открытой террасе у балюстрады. Вечер теплый, на столике цветы и свечи в стеклянных колпаках. Народу немного, все в высшей степени шикарно. Впрочем, и я в своем зеленом платье чувствую себя почти королевой.

Когда мы сели, я рассмеялась.

– Чему ты смеешься?

– Знаешь, у нас с тобой все происходит, как в плохом романе. Та давняя встреча на балу, потом Иерусалим, дочь, о которой ты не знал, и вот теперь прощальный ужин в шикарном ресторане. Я такое разве что в кино видела.

– Это потому, что ты обозначила только вехи, а то, что между ними, – проза, серые, скучные будни. Я говорю о себе, у тебя жизнь совсем другая, вы, люди искусства…

– Марат, ради Бога…

– Я знаю только одно и только об одном могу сейчас думать – как мы будем жить вместе. Я прекрасно представляю себе, что поднимется дома, когда я скажу обо всем, и вполне понимаю, что не выйду из этого боя невредимым, но цель того стоит. Пусть даже этот бой сократит мои дни, но, ей-богу, лучше прожить два-три года с тобой, чем влачить убогое существование еще лет десять. И я не желаю ничего слушать о прощальном ужине, он вовсе не прощальный, будем считать этот ужин нашей помолвкой!

Здрасьте, я ваша тетя! Вторая помолвка за неделю – круто, Кира Кирилловна!

– Марат, что ты несешь, какая помолвка!

– Ну позволь мне помечтать, как мы будем жить с тобою. Хочешь, уедем жить за границу. Моих денег вполне хватит, чтобы купить скромный домик или квартиру где-нибудь, где ты захочешь, и спокойно прожить несколько лет. Давай я все брошу к чертям, мы уедем и будем жить друг для друга. Твоя работа ведь не требует постоянного присутствия в Москве. Будем жить где-нибудь у моря, вдвоем, ездить к Дашеньке, разведем кошек, ты будешь рисовать и заниматься домом, а я садом, обожаю возиться в саду. Подумай, это может быть райская жизнь…

Он говорил так страстно, так убедительно, глядя мне в глаза, что я совершенно ошалела.

– А первое апреля будем праздновать или у нас, или в Тель-Авиве, но непременно вчетвером!

Мы пошли танцевать, и Марат, крепко прижимая меня к себе, продолжал нашептывать мне весь этот сладостный бред.

Мы вернулись за столик, нам подали что-то неимоверно изысканное из лангустов или чего-то в этом роде. Марат продолжал расписывать прелести нашей будущей жизни, и я вдруг поддалась магии его голоса, этой ночи, этого ужина, этого платья… Чем черт не шутит! Разве могла я, собираясь в Израиль, даже отдаленно предположить, что в моей жизни может случиться такой вечер, и с кем, с Маратом!

– Ты согласна, скажи, скажи мне, да? Да?

– Ну, если все так… то…

– Значит, ты согласна! Давай же выпьем за это, любовь моя!

И мы пили, ели, танцевали, говорили о будущем, решали, где будем жить, и я уже видела наш маленький дом на берегу моря, видела, как я стою у плиты, готовя для любимого мужа что-то очень вкусное, а он в толстом синем свитере возится в саду, потом мы вдвоем обедаем, потом едем на машине за чем-то в ближайший городок… Марат пил мало, а я все пила какое-то божественное белое вино и хмелела не только от него, но и от ощущения собственной красоты и неотразимости под взглядом этих любящих синих глаз.

– Марат, любимый, неужели все это наяву…

– Да, моя девочка, судьбе было угодно…

– Суженого конем не объедешь, да?

– Да, да, еще не поздно, еще все будет…

Наконец, совершенно счастливые, мы стали спускаться по ступенькам ресторана и… Проклятый каблук за что-то зацепился и с громким треском сломался пополам. Хорошо еще, Марат крепко держал меня, а то бы я свалилась. Я мигом протрезвела. Конечно, это судьба опять предупреждает меня. Счастье еще, что каблук, могла бы и ногу сломать, уж так я занеслась… Марат присел на корточки, чтобы расстегнуть ремень на босоножке, а я посмотрела вниз, на его, как раньше писали, апоплексический загривок, на поредевшие волосы, вспомнила, сколько ему лет, и с той же живостью, с какой только что видела семейную идиллию у моря, увидела его таким, каким он может мне достаться после всех битв, то есть попросту руиной. Я конечно же со всей страстью примусь за реставрацию, но увы, увы, увы… Вот такие не слишком веселые и не слишком благородные мысли посетили меня, покуда мой герой расстегивал босоножки. Поделом тебе, Кира, нечего носить каблуки, которые тебе уже не по возрасту. Один раз, с Котей, сошло, а второй раз, с Маратом, нет. Упоенное настроение улетучилось полностью, осталась только противная мысль: как дойти до машины – и ногам больно, и колготки жалко.