Валерий Зеленогорский - Рассказы вагонной подушки

Срока давности за преступления против Крюковой не существовало, пепел мести стучал в ее сердце и достучался.

Крюкова тогда работала в детской комнате и подрабатывала в охране гостиницы, где останавливались гости города и отдыхали бандиты с девушками – в подвальной сауне, самой крутой в Калуге.

Там Крюкова и встретила этого господинчика, который гулял в компании местных авторитетных предпринимателей. Его как потенциального инвестора принимали с большим почетом.

Господинчик был молоденький, очень сладенький, чудо-мальчик с румяным личиком и ноготками в маникюре.

Он уже был изрядно пьян, выходя из сауны, наткнулся на Крюкову, несущую караульную службу на этаже, где был его люкс.

Перед дверью господинчик споткнулся на ухабах ковровой дорожки, оставшейся от времен зрелого социализма, и упал.

Крюкова помнила о гостеприимстве родины российской космонавтики и подняла господинчика, открыла дверь и бережно положила на диван тело.

Уже уходя, она заметила, что господинчик вывернул свою ручку, и она наверняка во сне занемеет. Крюкова бережно положила ручку господинчика на его литую грудь, и тут он очнулся и увидел Крюкову. В искаженном водкой сознании он не заметил ее бутылочных ног и шрама на щеке от удара ножом отчима в седьмом классе. Многого не заметил пьяный господинчик, молниеносным рывком дернул Крюкову к себе на диван, и понеслась кривая в щавель.

Крюкова охнуть не успела, как оказалась в душистых ручках мальчика с румяными щечками. А потом она очнулась и даже не поняла сразу, как все чудно случилось: мальчик уже дрых, она, спешно собравшись, вернулась на пост охранять безопасность постояльцев.

Такого с ней никогда не было. Господинчик был совсем из другого теста. Редкие связи Крюковой с оперсоставом в лице капитана Ряшки на столе убойного отдела не приносили радости.

Всегда спешащий Ряшка брал Крюкову небрежно, как бы делая одолжение, к тому же он был женат. А тут совсем другой случай: к ней, серой птичке, залетел заморский попугайчик, такой волнистый-волнистый.

Утром попугайчика увезли на лакированной бричке в столицу, и он не вспомнил ночного приключения. Он даже любил такие экспромты, когда в командировках ему подкладывали девушек, и он просил их не включать свет и не разговаривать. Такой экстрим ему нравился. Незнакомка возникала в его спальне привидением, ловко сбрасывала с себя покровы, колдовала с ним, а потом исчезала на цыпочках с туфлями в руках, а он засыпал опустошенный.

Крюкова не была привидением, она была офицером МВД двадцати пяти лет, рабоче-крестьянского происхождения, из довольно пышной плоти и крови. Через три недели она стала невпопад блевать, и осмотр гинеколога показал положительный результат: она беременна.

Ряшка был в командировке в горячей точке. Крюкова была беременной от проезжего молодца, симпатичного с лица.

Сначала она хотела оставить плод спонтанной любви, но потом поняла, что одна ребенка не потянет, папу с такими связями она прижать не сможет, только место потеряет.

Не время ей было рожать, ни мамки, ни няньки, только комната в общаге и на книжке одна тысяча долларов на поездку за шубой в Грецию.

Делать нечего, Крюкова сделала аборт, да так неудачно, что с тех пор ей иметь детей стало невозможно.

Поплакала, в Грецию съездила, шубу купила и стала карьеру делать.

Поучилась в юридическом, очень заочно, ушла в прокуратуру и стала вершить закон и порядок.

Сначала на подхвате, а уж потом развернулась в полный рост, в группе оперативной дело громкое раскрыла по банде мошенников из городской мэрии. Крюкову перевели в область, дали очередную звезду и однокомнатную квартиру.

Потом Крюкова закрыла дело мебельного бизнесмена, он из благодарности обставил ей квартиру. Крюкова стала хорошо одеваться, купила себе ботфорты, но они ей были почти до пояса – из-за ног, которые были короче ботфортов.

Она за гроши сделала себе приличную грудь у врача без лицензии, закрыла глаза на нарушение закона, и грудь вышла на загляденье и на ощупь была мягкая и живая, не такая, как у подруги из областного суда.

У подруги грудь была, как два теннисных мяча отечественного производства, сделано это было еще в СССР из силикона, произведенного по конверсии оборонного ведомства из отходов от прокладок для скафандров. В самолете груди, правда, не взрывались, вид имели эстетичный, но на ощупь напоминали мячики, которые дают для реабилитации кистей рук после травм. Муж судьи ушел из-за этой груди, пугался, когда жена его обнимала, сбежал к безгрудой аптекарше, у которой на работе под халатом не было трусов.

«Дело не в груди, – говорила она подруге в бане, – дело в другом. Он подонок, и его надо посадить». Но подруга сажать его не хотела, насажалась уже, вот и мужа потеряла на вредной работе.

Крюкова сделала себе еще татушку в виде орхидеи на левой булке объемной жопы. Вообще-то, она, Крюкова, паука на затылке хотела наколоть, она видела такое в кино про китайскую проститутку, но следователь по особо важным делам Генпрокуратуры и дня бы не проработал с пауком на шее, тут и к бабке не ходи.

С этой орхидеей вышла незадача: однажды в командировке, в местной бане, Крюкову обняла девушка из мэрии. Оказалось, что орхидея означает, что ее владелица любит женщин, и девушка ошиблась, прокололась. Крюкова на извращение не пошла, не любила она этого, считала, что это грех, хотя девушка ее взволновала, и она с трудом удержалась в рамках своей ориентации.

В качестве заключительного аккорда Крюкова хотела удлинить ноги на аппарате Елизарова, но не стала – долгой песней оказалась эта операция, некогда было, дел невпроворот. Страна вставала с колен, а для этого кое-кого пришлось на них поставить и показать, кто в доме хозяин.

Ряшке Крюкова дала отставку, теперь он был ей не нужен, ее стал посещать раз в неделю начальник по кадрам предпенсионного возраста с тремя звездами на золотом шитье.

Кадровик был в постели не силен, но в кабинете он имел всех. «Кадры решают все, так было и так будет», – говаривал он с одышкой, после скоропалительного секса со своей Крюковой в ботфортах на голое тело и в его фуражке с золотой кокардой из чистого золота по последней моде.

Крюкова очень любила допрашивать мужчин, ей нравилось, как они дрожат от ее немигающего взгляда. Они улыбались ей, мелко подрагивая трясущимися ножками и ручками, когда она подписывала им обвинительное заключение. Они готовы были ползать перед ней на коленях, такие важные и крутые еще пару месяцев назад, когда они брезгливо смотрели на нее, сидя в дорогих ресторанах со своими длинноногими подружками или надменными женами, которые потом бегали и искали подхода к ней, такой невысокой и толстожопой.

Для души у Крюковой был один адвокатишко, молодой прилизанный пакостник, которого она имела во все дыры. Она его рекомендовала на громкие дела, он делал себе имя, помогал ей решать вопросы с бизнесменами, принимал от них на свой счет разного размера благодарности и передавал ей на ее офшор на Каймановых островах. В качестве бонуса она била его плеткой, а он в кожаном шлеме и с ошейником гавкал у нее в спальне под музыку Вивальди, под старый клавесин, чтобы соседи не боялись его воя после наказания госпожи.

Все было тип-топ, счет ее рос, домик в ближнем Подмосковье обрастал мрамором по цоколю, лет ей было еще мало, сорок по нынешним временам – не бабий век.

Замуж она не хотела, но любви желала, а особенно – отомстить душистому господинчику, о котором доходили слухи, что он так поднялся, что теперь до него, как ему казалось, как до Луны. Крюкова видела его довольную рожу в глянцевых журналах в окружении молоденьких сосок.

Но земля круглая, обратную сторону Луны наши славные органы сфотографировали еще при Хрущеве, а дело о коррупции, в котором господинчик был первой скрипкой, не только сфотографировали, но и задокументировали и дали ход – и началось.

Приняли всех по полной программе: выемки документов, захват с масками, и всех мордой в снег, и телерепортаж в новостях из Лефортово, где господинчик без галстука и шнурков оказался на шконке.

Он не ожидал, не верил, что с ним такое случится, с другими такое возможно, но с ним никогда. Но случилось, он попал под поезд, его бизнес оказался нужен государству, а он сам государству стал не нужен. Кино закончилось.

К допросу своей ритуальной жертвы Крюкова готовилась тщательно: с вечера сделала полную эпиляцию, косметичка и парикмахерша в четыре руки надраили ее фасад до умопомрачительной красоты.

Утром Крюкова надела латексное белье и лайковые ботфорты. Голубая форма с золотыми галунами и звездами на погонах довершила неотразимость карающего меча справедливости, и Крюкова поехала в Лефортово собирать свои камни. Время их собирать пришло неотвратимо, как наказание за преступление.

Душистый господинчик лежал в камере, липкий от страха. Он вонял потом и мочой, как бомж с Павелецкого вокзала. Ожидание в неизвестности раздавило господинчика, от былого шика не осталось ничего.