Кристофер Ишервуд - Труды и дни мистера Норриса

Молодой человек окинул меня подозрительным взглядом. Глаза у него были водянистого светло-желтого цвета и прыщавая, похожая на вчерашнюю кашу, кожа. Голова была большая и круглая, и она как-то не слишком удачно сидела на его невысоком полном теле. На нем была элегантная пиджачная пара и лакированные туфли. На вид он мне совершенно не понравился.

— Вам назначено?

— Так точно, — сказал я тоном как нельзя более резким.

И тут же на лице у молодого человека заиграла масленая улыбка:

— Ах да, вы, должно быть, мистер Брэдшоу? Если позволите, один момент.

И, к полному моему удивлению, он захлопнул дверь у меня перед носом только для того, чтобы секундой позже появиться в левой двери и отступить в сторону, приглашая меня войти. Его поведение показалось мне тем более удивительным, что, едва ступив через порог, я тут же заметил: та часть прихожей, которая относилась к Частной квартире, была отделена от Экспорта и импорта всего лишь тяжелой, плотно задернутой шторой.

— Мистер Норрис просил передать вам, что он выйдет буквально сию же минуту, — сказал большеголовый молодой человек, неслышно ступая по толстому ковру на самых кончиках своих туфель. Говорил он еле слышно, так, словно боялся, что нас могут подслушивать. Он открыл передо мной дверь просторной гостиной, молча усадил на стул и исчез.

Оставшись в одиночестве, я озадаченно огляделся вокруг. Мебель, ковер, цветовая гамма были подобраны со вкусом. Но в целом комната выглядела как-то бесхарактерно. Она была похожа на сценическую декорацию или витрину стильного мебельного магазина: элегантно, дорого, без каких бы то ни было излишеств. Честно сказать, мистер Норрис виделся мне на фоне куда более экзотическом; ему бы подошла какая-нибудь китайщина с алыми и золотыми драконами.

Двери молодой человек за собой не закрыл. Я услышал, как где-то совсем рядом, буквально за ближайшим косяком, он сказал, судя по всему, в телефонную трубку: «Этот джентльмен, он уже здесь, сэр». И тут же, из-за двери с противоположной стороны гостиной, ему ответил голос мистера Норриса, причем слышимость была даже более отчетливой, чем в первом случае: «В самом деле? Благодарю вас».

Меня разбирал смех. Эта маленькая комедия была настолько нелепой и неуместной, что за ней мерещилось нечто едва ли не зловещее. Секундой позже в комнату вошел сам мистер Норрис, нервически потирая наманикюренные ручки:

— Ах, дорогой мой мальчик, какая честь! Я несказанно рад приветствовать вас под сенью моей скромной обители.

«А выглядит-то он так себе», — подумал я. Сегодня у него в лице не было давешнего розоватого отлива, а под глазами залегли круги. Он на секунду присел в кресло, но тут же вскочил, как будто не мог остановиться на одной какой-то позе. Парик у него, судя по всему, тоже был другой, поскольку у этого крепления были видны ясно, как божий день.

— Вы, наверное, хотели бы взглянуть на квартиру? — спросил он, нервически дотронувшись до висков кончиками пальцев.

— Да, конечно, — я удивленно улыбнулся в ответ, ибо на повестке дня у мистера Норриса явно было что-то более спешное и значимое, чем мой визит. Он суетливо подхватил меня под локоть и повлек за собой к двери в противоположной стене, из-за которой сам же появился не далее чем минуту назад.

— Да-да, сперва сюда.

Но мы едва успели сделать несколько шагов, как из прихожей послышались громкие голоса.

— Нет, нельзя. Никак невозможно, — донесся голос молодого человека, который впустил меня в квартиру. И незнакомый, громкий и сердитый голос ответил:

— Врешь, мерзавец! А я тебе говорю, что он здесь!

Мистер Норрис остановился, как подстреленный.

— О господи! — одними губами прошелестел он — о господи!

В тревоге и замешательстве он застыл посреди комнаты, так, будто отчаянно пытался решить для себя, в какую сторону ему бежать. Его ладошка у меня на локте сжалась сильнее — он не то искал поддержки, не то просил меня его не выдавать.

— Мистер Норрис не вернется до позднего вечера, — в голосе у молодого человека звякнул металл, извиняющихся ноток не стало совершенно. — И ждать его вам не имеет никакого смысла.

Судя по всему, он стоял теперь несколько ближе может быть, прямо за дверью гостиной, загораживая проход. В следующий миг дверь гостиной тихо притворили снаружи, и в замочной скважине щелкнул ключ. Нас заперли.

— Он там, в комнате! — во весь голос и с явной угрозой выкрикнул незнакомец. Послышалась какая-то возня, а затем звук тяжкого удара, как если бы молодого человека с силой швырнули о дверь. Этот последний звук вывел мистера Норриса из ступора. Одним-единственным, на удивление проворным движением он утянул меня за собой в смежную комнату. Там мы и остановились, прямо за дверью, в любой миг готовые к дальнейшему отступлению. Дыхание у него стало тяжелым и прерывистым.

Тем временем незнакомец тряс дверь в гостиную так, словно пытался сорвать ее с петель.

— Ах ты, чертов мошенник! — жутким голосом орал он. — Ну погоди у меня; ну я до тебя доберусь!

Все это было так необычно, что я совершенно забыл испугаться, хотя в человеке за дверью вполне можно было предположить пьяного или буйнопомешанного. Я вопросительно взглянул на мистера Норриса, и тот шепотом поспешил меня успокоить:

— Мне кажется, он сейчас уйдет.

Более всего меня поразило то обстоятельство, что, хотя он и был откровенно напуган, сама эта сцена его ничуть не удивила. Он ответил мне так, словно речь шла о каком-нибудь не слишком приятном, но в то же время вполне заурядном явлении природы — к примеру, о грозе со шквалом. В глазах у него было неспокойное выражение человека, которому есть чего опасаться и который поэтому всегда начеку. Рука его лежала на дверной ручке, готовая захлопнуть дверь при малейшем намеке на реальную угрозу.

Однако мистер Норрис все-таки не ошибся. Незнакомец вскоре устал ломиться в дверь гостиной. Отпустив финальный залп чисто берлинских ругательств, голос удалился. Секундой позже мы услышали, как с оглушительным грохотом захлопнулась входная дверь.

Мистер Норрис облегченно перевел дух.

— Я знал, что надолго его не хватит, — удовлетворенно заметил он. Он не глядя вынул из кармана конверт и принялся им обмахиваться.

— Так это некстати, — проворчал он. — Такое впечатление, что некоторые люди не имеют представления о каких бы то ни было манерах… Мальчик мой, я вынужден самым искренним образом извиниться за этакое беспокойство. Уверяю вас, я даже и предположить не мог…

Я рассмеялся:

— Все в порядке. Было даже забавно.

Мистеру Норрису это, похоже, польстило:

— Я страшно рад, что вы не приняли это близко к сердцу. Не так уж и много найдется людей вашего возраста, свободных от этих нелепых буржуазных предрассудков. Я чувствую, у нас с вами много общего.

— Да, наверное, — ответил я, не слишком, правда, понимая, о каких конкретных предрассудках идет речь и какое они могут иметь отношение к сердитому незнакомцу за дверью.

— Поверьте моему опыту, за всю мою долгую и не лишенную разного рода событий жизнь я не встречал человека, который по своей совершенно непроходимой тупости мог бы сравниться с мелким берлинским лавочником. Заметьте, я ничего не говорю о здешних солидных фирмах. Они-то по большей части ведут себя вполне разумно — более или менее…

Его, похоже, потянуло на откровения, и разговор мог бы и впрямь получиться не лишенным интереса, если бы не щелкнул замок и на пороге гостиной не появился большеголовый молодой человек. Вид его, казалось, совершенно прервал течение мысли мистера Норриса. Манера у него тут же сделалась какой-то расплывчато-угодливой, было такое впечатление, что нас с ним застали с поличным на каком-то странном и совершенно недопустимом с точки зрения общественной морали деянии и извиниться, замять возникшую неловкость можно только путем строжайшего следования нормам этикета.

— Позвольте представить: герр Шмидт — мистер Брэдшоу. Герр Шмидт — мой секретарь и моя правая рука. Вот только в нашем случае, — мистер Норрис нервно хихикнул, — поверьте мне, правая рука прекрасно отдает себе отчет в том, что творит левая.

То и дело нервически покашливая в кулачок, он попытался перевести шутку на немецкий. Герр Шмидт, который шутки явно не понял, даже и не пытался сделать вид, что ему смешно. Однако тут же отпустил в мою сторону этакую доверительную ухмылочку, словно приглашая разделить его презрительно-покровительственное отношение к претензиям работодателя на юмор. На улыбку я не ответил. Шмидт мне был откровенно антипатичен. Он это понял; и мне понравилось, что он это понял.

— Могу я пару минут поговорить с вами наедине? — спросил он у мистера Норриса тоном, откровенно рассчитанным на то, чтобы задеть меня. Его галстук, пиджак и воротничок были безупречны. Я не смог заметить ни малейшего следа той взбучки, которую он, видимо, только что получил.