Памела Джонсон - Особый дар

К тому времени, когда они снова вернулись в кухню, мистер Робертс успел проснуться.

— Надо бы спрыснуть твой приезд, — сказал он, — Когда ты являешься, нам всегда охота выпить на радостях.

— Тогда мне лучше приезжать пореже, — сказал Тоби, глядя, как отец достал полбутылки виски. — Не то я вас разорю.

Мистер Робертс поставил на стол кувшин с водой и два стакана. Миссис Робертс не пила: то был единственный след воспитания, полученного ею в методистской семье. Просто говорила, что запах спиртного ей неприятен. Мужчины уютно расположились у камина, потягивая виски.

Уютно, подумал Тоби. Вот это точное слово. И что бы ему ни уготовила судьба, вряд ли он где-нибудь будет чувствовать себя так уютно, как тут, дома. Какой я есть, такой и есть. А вот надо ли это показывать другим — еще вопрос. Но сейчас его обволакивало тепло семьи, тепло камина, тепло виски, и он был доволен. Будет ли он доволен всегда, он и сам не знал, а в общем, какая разница? Тоби жил мгновением — теми радостями, какое оно могло ему дать.

У себя в спальне он сразу же заснул мертвым сном. Но до того, как закрыл глаза, успел заметить, что простыни пахнут лавандой. Как это похоже на мать — вот этот последний, завершающий штрих…

Друзья пили кофе в колледже, у Тоби в комнате. Час был поздний. Красавец Эйдриан по их просьбе толковал библейское изречение. «Грех не вменяется, когда нет закона»[6], но рассуждения его были настолько туманны, что ни Боб, ни Тоби ничего не могли понять. А кончив, Эйдриан сам признался:

— Все это, конечно, совсем не просто.

— Еще как непросто, черт подери, — беззлобно ругнулся Боб — А вообще-то все это дело далекого прошлого.

— Ты мне такого не говори, — вмешался Тоби. — Вся история — дело прошлого. В том-то и беда.

— Почему же беда? — удивился Эйдриан.

— Да потому, что невозможно разобраться, кто же говорит правду, — разве что решишься верить самоновейшим историкам. Они, как-никак, располагают всеми источниками.

— Нравится мне святой Павел, — задумчиво проговорил Эйдриан. — Хотя вообще-то он мало кого привлекает.

— А мне не нравится, — объявил Боб. — Он к птицам неласков. А что бы мы делали без них? — Тут он перевел разговор на политику. Речь зашла о событиях в Тибете.

— Боюсь, что тибетцам придется очень скверно, — сказал Эйдриан наставительно, с пастырской улыбкой.

— Ну, не знаю. Вряд ли им может быть хуже, чем теперь. Это надо же, пьют чай с маслом!

— Не могу с тобой согласиться, — возразил Эйдриан. — У некоторых нет ничего — ни чая, ни масла.

— Крепкая дисциплина в стране — вот что им нужно, всем этим ламам.

— А я не так верю в преимущества дисциплины, как ты.

Боб с Эйдрианом все спорили и спорили, и Тоби начал терять терпение. Ему хотелось разузнать о салоне миссис Феррарс, но спросить об этом Эйдриана никак не удавалось. Он встречался с Мейзи уже несколько раз, однако дело все еще не продвинулось дальше прощального поцелуя; нет, она, видно, не из тех, с кем можно запросто переспать. Но с неделю тому назад он поймал на себе ее взгляд, исполненный, как ему показалось, самой откровенной любви. А вот готов ли он к роману с ней? Тоби и сам не знал.

И вдруг Эйдриан выложил на стол свою козырную карту. (Он нипочем не пошел бы ею, если бы Боб не донял его спором о Тибете.)

— А я ездил на субботу и воскресенье в Хэддисдон.

— Где это — Хэддисдон? — спросил Боб.

— Почему вдруг именно ты? — вырвалось у Тоби, и этим он невольно выдал себя.

Лицо Эйдриана стало удивленное.

— Но я же тебе говорил, моя мама знакома с матерью Мейзи.

— Ну, и как там?

— Очень симпатично. Дом ее неизменно открыт для всяких литературных светил.

— А сама она что собой представляет?

После некоторого размышления Эйдриан ответил:

— Это личность.

Более подробные характеристики как-то не давались ему.

— Вот как, — бросил Боб без всякого интереса. Яркие личности не привлекали его: он предпочитал иметь дело с людьми заурядными.

А Тоби между тем раздумывал о своих друзьях. Боб сам по себе человек заурядный, но по прихоти случая у него талант к математике. Так что физик из него получится сильный. А вот Эйдриана заурядным не назовешь. Он добр по натуре: случая не было, чтобы он о ком-нибудь отозвался резко или презрительно, а такие люди попадаются не слишком часто. И потом, он очень религиозен, чем иногда, сам того не желая, ставит окружающих в затруднительное положение. Тоби снова подумал о том, до чего Эйдриан обеднит свою жизнь, приняв обет безбрачия. И ведь к такому решению он пришел не потому, что секс значит для него меньше, чем для других: просто он всецело захвачен одной-единственной идеей, это у него уже пункт помешательства; не исключено, что ради идеи он поведет свое суденышко на рифы. И какие же они будут, эти рифы? Отец Стедмэн, такой стройный в священническом облачении, кумир голодных прихожанок…

— Кого же ты видел в этом самом Хэддисдоне?

— Ну, Эдуарда Крейна, он там бывает постоянно.

Услышав это имя, удивился не только Тоби, но даже и Боб. Крейн считался самым знаменитым драматургом своего времени, одно время в театрах Вест-Энда шли сразу три его пьесы. Пьесы были коммерческие, но при всем том умные и глубокие Мода на него пока еще не прошла. Но не исключено, что такое вскоре может случиться. Вот будет жаль! И он с удовольствием вспоминал пьесу Крейна о Джоне Никольсоне и Индийском восстании. Как же она называлась? Броское какое-то название. «Библия и меч»? Что-то в этом роде.

— А кто еще там бывает? — спросил он.

Эйдриан назвал молоденького романиста, склонного к однополой любви; весьма популярного поэта, который умудрялся сбывать свои книги, и художницу, чья известность в ту пору росла.

— Впрочем, я ведь побывал там всего один раз, — добавил он — Широко мыслят, но и живут широко.

Тоби призадумался, как же это им удается? Его мать творит чудеса почти что из ничего, но в большинстве своем люди живут крайне скудно. Яйцо стало изыском. В совершенно ужасном омлете, который им дают на завтрак в столовой колледжа, яиц вообще нет. Тоби зевнул.

— Прошу прощения, но я должен пожелать вам доброй ночи, хотя самому мне особенно спать не придется. Нужно кончить распроклятый реферат о Калонне, тоска зеленая.

Эйдриан не сумел скрыть обиду. Вечно он засиживался у кого-нибудь в комнате и его выставляли. Времени он просто не замечал.

После ухода друзей Тоби действительно поработал и спать лег в три часа ночи. Наутро он прочел свою работу блестящему молодому дону[7], руководящему занятиями студентов-историков их колледжа, и тот сказал без обиняков:

— Несколько сонно написано, вам не кажется?

Звали дона Ноэл Хартфорд, и у него были все ученые степени, какие мыслимо получить к двадцати семи годам.

— Ужасно сонно, — подтвердил Тоби. — Я умирал спать. В следующий раз напишу лучше.

После ленча он пошел в город и там сквозь витрину книжного магазина «Боуэс энд Боуэс» увидел Мейзи: как ни странно, она оглядывала стеллажи с детективами. Он заметил ее раньше, чем она его, и прикинул в уме, как к ней обратиться.

— Привет, малыш, — сказал он у нее за спиной. Ласковое это обращение прозвучало так, словно сорвалось у него с языка случайно.

Мейзи повернулась к нему. Ей бы хотелось сделать вид, что она интересуется книгами более серьезными, но было уже поздно.

— Поймана на месте преступления, — сказал Тоби. — А я-то думал, детективы нечто для тебя совершенно запретное.

Мейзи ответила не сразу. И пока она подыскивала слова, Тоби отметил про себя, что она на редкость хорошенькая.

Наконец Мейзи бросила с вызовом:

— Вообще-то детективы принято ругать! Но должна же я время от времени давать себе роздых! И потом, я их люблю, — добавила она с расстановкой.

— К чему столько экспрессии? Это лишнее. Я тоже люблю детективы.

Подпрыгнув, она сняла с полки один из романов Джона Диксона Карра и пошла с книгой к кассе. Тоби двинулся за ней.

— Самая пора выпить кофе с булочкой, а?

Мейзи заколебалась было, потом сказала:

— Спасибо. Вообще-то я могу не возвращаться до самого обеда, и рефераты свои я уже почти кончила.

— Тогда мы могли бы завернуть в кино, прямо сейчас.

На это она согласилась тотчас же.

— С удовольствием. Только условие: за свой билет я плачу сама.

Он заартачился.

— Значит, кино отменяется, — объявила Мейзи.

Переубедить ее он так и не сумел, хоть это ему не нравилось. Не нравилось и то, что у нее своя машина — правда, в Кембридже она ездила на велосипеде. У него-то самого были только водительские права. Экзамены он сдал на всякий случай, а вдруг все-таки произойдет чудо, и в один прекрасный день он обзаведется собственной машиной!