Вика Варлей - Наказание

– Ты ключи че не взял?!! Твердишь, твердишь одно и то же…

– Забыл, Сань. Закрутился совсем с работой. Начальница меня в конец заездила. Как ты?

Жена лишь махнула рукой и вернулась к мойке. Муж же переоделся в домашнее, затем подошел к Александре, которую часто ласково называл «Санечкой» и чмокнул в плечо. Пробормотал:

– Я там вам денег привез. На этот раз командировочные хорошие дали…

Услышав про деньги, она одобрительно кивнула. Но тут же завелась:

– По работе ездишь, а в деревню не пропрешь! Когда соберешься? Дом проверить надо! Снег убрать. Наверняка, из-под сугробов не видать...

– Съезжу в следующие выходные. А, может, и в эти. Есть что покушать?

– Не видишь, готовлю? Сама только вошла! Кстати, всю голову уже сломала, – кого приглашать на твой юбилей? Кто к тебе придет то? Или опять своих подруг звать? Фу, как от тебя прет…Иди в душ сначала сходи…

- Сейчас, зайка. Иду...

Смирнов хотел было снова прижаться к жене, но мысль о том, что он грязен, заставила передумать. Он украдкой слазил в хлебницу за куском горбушки. Вскоре в ванной зашумела вода, а вслед за этим раздалось негромкое дребезжащее в унисон с холодильником пение. Александра снисходительно хмыкнула, достала терку. Сделать поджарку или так запустить овощи в бульон? Лук и морковь ловко полетели в кастрюлю. Супруг любит чеснок. Надо бы добавить вместе со специями. Или ну его к лешему? Смирнова краем глаза посмотрела на холодильник, – на нем появилась пачка денег. Виновато вздохнув, женщина потянулась в ящик за чесноком…

Семья ложилась спать по обыкновению поздно. Телевизор долго горел, вещая новости хорошо поставленными голосами ведущих, вставляя кадры аварий и перестрелок. Александра машинально щелкала каналами, – вроде выходной, а смотреть нечего. Хоть бы один приличный фильм найти… Наткнувшись все же на довоенный фильм, она легла в кровать, устроилась поудобнее. Но тут ее планы полетели прахом, – ладонь мужа неуклюже коснулась ее бедра, больно стиснула грудь. Александра нахмурилась; за столько лет брака ничего не изменилось. «Зайка моя… Санечка…» – жарко дыхнуло в ухо. Рука продолжала грубо тискать. Он попытался губами коснуться ее губ, но тут же получил локтем в бок. Как ни в чем ни бывало, муж взгромоздился сверху, спустил штаны, повозился и затих. Александра подумала, что за столько лет точно ничего не изменилось. Когда у них последний раз был секс? Память услужливо выдала, что давно. Опять всплыл образ пачки на холодильнике. Жена ровным голосом скомандовала: «Ложись!» Затем залезла сверху, засунула вялый орган между ног. Через несколько толчков и скоротечной возни муж скрылся в туалете.

Александра же откинулась на подушки и прислушалась к повисшей в воздухе тишине. Свет редких машин отбрасывал на потолок причудливые тени. Они покачивались, скрещивались друг с другом, исчезали. Лицо женщины расслабилось, уголок рта мечтательно пополз вверх, взгляд стал более нежным, отсутствующим.

Под одеяло в одной майке вскоре нырнул супруг. Его ледяные ступни коснулись ее, – она тут же дернулась, как ужаленная. О чем тут же пожалела. В ответ ее мягко похлопали по руке, успокаивая. Несколько мгновений спустя Александра повернула голову и отметила, что муж, как и она сама, с мечтательным видом изучает тени на потолке. Прошло больше получаса, прежде чем женский голос тихо произнес:

– Знаешь, я тебе очень благодарна за все…

– И я, зайка. И я благодарен. За все…

Смирнов, спрятав лицо в воротник фуфайки, обошел ряд присыпанных снегом «шестерок» и «девяток», вошел в здание вокзала. «Мне до Казинки», – беспокойно выдохнул он и взглянул на часы, – времени до отправления было еще сорок минут. Взяв билет, присел на одно из неудобных сидений. Вокруг сновали туда-сюда люди, спешили, торопились. Слышалось хлопанье дверей. До обоняния волнами доносился смрад общественного туалета. Местные попрошайки терлись по углам, прячась от стужи и взоров милиции. Он присмотрелся: в дальнем углу два бомжа уединились, накрылись грязным пальто и… Смирнов резко отвернулся. «Вот бы их вышвырнуть отсюда горяченьких на мороз!», – мелькнула злая мысль. Он поискал взглядом сотрудника милиции, но не нашел. Из дальнего угла вскоре раздался счастливый гортанный смех… Он вскочил на ноги и пулей вылетел на перрон.

Их деревенский дом стоял на окраине. Небольшой, крытый железом, с видневшимися за оградой парой яблонь и груш. Старые, измученные водой и солнцем ставни давно приняли серый цвет и покосились. Как и сам дом, к которому примыкало несколько сараев. Чуть в отдалении блестел белый кирпич кладовой, – единственно, что было новым и свежим.

«Да-а, снега навалило в этом году! Убирать и убирать!», – подумал Смирнов, приближаясь к месту назначения. Чтобы добраться до входной двери, пришлось постараться. Наконец, сугроб надежно разделился надвое, и стало возможным проникнуть внутрь дома. Несколько часов ушло, чтобы покидать с крыши снег. Закончив и то и дело утопая в снегу, хозяин направился к кладовой. Здесь Смирнов глянул на крепкий калач-замок, на толстую невысокую дверь, – вряд ли за такой кто-то что-то услышит… Почему– то перед глазами промелькнула та сцена на вокзале. Неожиданно сладостное чувство запретного наслаждения вперемешку с тревогой опустилось в низ живота и там мощно ударило. Мужской орган шевельнулся. «Мне пора возвращаться, не то опоздаю на электричку», – промелькнуло в сознании. Но воображение, словно горящий вулкан, уже выплескивало наружу картины, от которых все заныло, затрепетало, а жар становился все сильнее. Вот он приводит сюда женщину, запирает изнутри дверь, – она полностью в его власти. Ее глаза горят от страха и возбуждения. Что же он с ней сделает? Она стонет и шепчет «нет», а сама только и ждет, чтобы он подошел. А он… он бы заставил ее быть покорной и просить его самого о… Все самые глубинные фантазии и так долго нереализованные желания требовали выхода, превращая в раба. Ощущение мужского превосходства и силы, ощущение вседозволенности сводило с ума. Мозг настойчиво рисовал, как он как бык-производитель с огромным детородным органом уверенно и со знанием дела покрывает одну самку, вторую, третью врезаясь в такое жаркое и влажное лоно… Мужчина с надеждой опустил глаза на ширинку и понял, что желанием полнился только его мозг. Жгучая боль мгновенно разрезала грудь пополам. «Был ты уродом, есть, им и останешься», – язвительно добило сознание.

Словно во сне, мужчина открыл дверь кладовой. Взгляд остановился на старой, сбитой из досок кровати в углу, на большом сундуке, двух облезлых стульях, на шкафу, доверху забитом инструментом, гвоздями, мотками веревок. Рука медленно потянула за край мотка. Он нервно свернул петлю, закинул конец веревки за деревянную перекладину. Еще несколько мгновений и тело повисло в воздухе. Ноги бешено задергались, руки сами вцепились в удавку, лицо исказила гримаса животного ужаса, из горла послышался хриплый свист… Неужели это – конец?!!! Он еще хочет жить!!! Смирнов взмолился что есть мочи, – перекладина с треском рухнула, а вместе с ней тело. В облаке пыли и мусора раздался сухой, рваный кашель. Еле дыша, мужчина спихнул с себя обломки, с трудом стянул с шеи веревку. Затем долго полз до кровати, повалился на нее и затих. Прошло не менее часа, прежде чем он пришел в чувство и до рассеянного сознания, наконец, дошло, что он живой. «Видимо, Бог есть, раз спас меня. Значит, он меня слышит. Пожалел», – подумал он. Неожиданно для себя мужчина заревел навзрыд. Слезы потекли так, словно и не плакал он никогда за все эти долгие годы, и с каждой минутой на душе становилось все легче и легче. А мысли о собственной никчемности отступали назад, все дальше в пустоту…

Смирнов понял, что сама судьба дала ему право на счастье.

Ваня сидел за столом и его мечтательный взгляд последние пятнадцать минут был устремлен на хрустальные фужеры ровной шеренгой, словно солдатики, выстроенные на полке серванта. Вот бы потрогать хоть разок! За ним наблюдали, но он никого и ничего не замечал. Изящно вырезанные ножки фужеров давно привлекали его своими выпуклыми, необычными формами, к тому же так искрились всеми цветами радуги! Вчера он собирался уж было исполнить свой грандиозный план по исследованию содержимого серванта, раз сто проверяя и нервно оглядываясь – не идет ли кто, но острый материнский взор каждый раз его останавливал. Наверное, придется отказаться от такой смелой затеи… Внезапно тяжелая рука отвесила подзатыльник так, что лоб впечатался в крышку стола. Вилка, лежащая перед носом, слетела на пол. Вскрик боли и громкий надрывный детский плач огласил комнату.

– Не пизди!

Ваня судорожно сглотнул слезы, и, превозмогая боль, притих. Только лопатки продолжали нервно подрагивать. Очередная затрещина пронеслась в воздухе, но мальчик успел уклониться и кубарем укатился под стол. Константин крикнул со злостью: