Эдвард Эбби - Банда гаечного ключа

Пролог. Последствия

Завершено строительство нового моста между двумя суверенными штатами Соединенных Штатов Америки. Наступает время речей. Время знамен, оркестров и техно-индустриальной риторики, гремящей через усилители. Время обращений к общественности.

Люди ждут. Мост, украшенный национальными флагами, полотнищами и лозунгами на злобу дня, готов. Все замерло в ожидании официального открытия, заключительных торжественных речей, перерезывания ленточки и первых лимузинов, возглавляющих процессию. Неважно, что на самом деле всем известно, что этот мост вот уже полгода находится в промышленной эксплуатации.

Длинные колонны автомашин выстроились на подъездах к мосту, вытянувшись на милю к северу и югу. За ними следят полицейские на мотоциклах — грозные, тяжелые мужчины в скрипучей коже, такие непреклонные в своих шлемах, с жезлами, значками, дубинками, пистолетами, радиосвязью. Гордые, твердолобые, раздражительные лакеи богатых власть имущих. Вооруженные и опасные.

Люди ждут. Изнемогающие от зноя, жарятся в своих машинах, сверкающих в ревущем пламени солнца, как жуки. Белого солнца пустыни Юта-Аризона, горящего адским пламенем как плазменная фрикаделька в небесах. Пять тысяч человек зевают в своих автомобилях, напуганные полицейскими, истомленные до апатии бесконечными песнопениями политиков. Их пронзительно визжащие дети дерутся на задних сиденьях; растаявшее мороженое течет по подбородкам и локтям, оскверняя одновалентные радикалы виниловых сидений. Все терпят, хотя ни у кого не хватает духу выносить этот рев в сотни децибел, изливающийся через громкоговорящую систему массовых митингов.

Сам мост четок, как констатация факта, — это простая, элегантная и компактная арка из стали и бетона, как бы случайно несущая на себе ленту асфальта, тротуары, перила, сигнальные огни. Эта арка длиною четыреста футов перекрывает ущелье глубиною в семьсот футов: Глен Каньон. На дне его протекает усмиренная и прирученная река Колорадо, прошедшая через недра находящейся неподалеку плотины Глен Каньона. Бывшая когда-то золотисто-красной, как свидетельствует ее название, теперь река течет холодным, прозрачным, зеленым потоком цвета ледниковой воды.

Велика река — но плотина еще величественнее. С моста плотина представляет собой серую сплошную вогнутую поверхность бетонной конструкции, необозримую и немую. Гравитационная плотина, монолит весом восемьсот тысяч тонн, врезанная в песчаники геологической формации навахо, составляющие ложе и стены каньона, создававшиеся пятьдесят миллионов лет. Затворы, блоки, толстые клинья — плотина пропускает всю мощь озадаченной реки через шлюзы, трубопроводы, турбину.

То, что было прежде могучей рекой, ныне — призрак. Духи морских чаек и пеликанов витают над ее иссохшей дельтой в тысяче миль от моря. Духи бобров плывут против течения, обнюхивая золотистую поверхность воды. Большие голубые цапли с болтающимися длинными ногами спускались, бывало, легкие, как москиты, на песчаные отмели. Древесные ибисы курлыкали в тополях. Олени бродили по берегам каньона. Белоснежные цапли-эгретки в тамариске, с плюмажами, развевающимися на легком речном ветерке…

А люди ждут. Речи все продолжаются, много круглых ртов, одна и та же речь, и вряд ли хоть одно вразумительное слово. Кажется, будто в электросети поселились привидения. Громкоговорители, черные как антрацит, сияющие на верхушках фонарных столбов в тридцати футов над дорогой, неразборчиво ревут и мычат, как марсиане. Обрывки смысла, скрипы, визги, невнятица технотронного полтергейста, задыхающиеся фразы и вибрирующие абзацы, вылетают вместе с пустыми ревущими звуками, но и они тоже — ВЛАСТЬ:

— Наш гордый штат Юта [бзззз!] рад предоставленной ему возможности [бронк!] принять участие в открытии этого прекрасного моста [блииип!], соединившего нас с великим штатом Аризона, так быстро развивающегося [йииииннннннннг!], чтобы обеспечить дальнейший рост и экономическое… [роук! йоук! йиииинг! ниииинг!], доставляет мне большее удовольствие, г-н губернатор, чем это важное событие [роуунк!] для обоих наших штатов с этой величественной плотиной …

Ждут, ждут. Где-то далеко, в самом конце длинного ряда машин, куда уже не достигают ни звуки речей, ни взгляды полицейских, сигналит автомобиль. Снова звук того же гудка. Патрульный полицейский разворачивается на своем Харли, сердито хмурясь, и направляется вдоль ряда машин. Сигнал умолкает.

Индейцы тоже наблюдают и ждут. Столпившись на открытом склоне холма над дорогой, на том берегу реки, где расположена резервация, неформальное собрание племен юта, пайюта, хопи и навахо расположилось между новенькими пикапами. Мужчины и женщины пьют Токай, толпы детворы — пепси-колу, все жуют сэндвичи с майонезом в салфетках Клинекс от Вандера, Рейнбо или Холсума. Наши благородные краснолицые братья глазеют на церемонию у моста, но их уши и сердца — с Мерл Хаггард, Джонни Пейчек и Тэмми Вайнетт, орущих из радиоприемников их пикапов. Радиопередача станции К-А-О-С — Каос! — из Флегстаффа, Аризона.

Граждане ждут; официальные голоса, издаваемые вконец запутавшимися ораторами, монотонно и нудно бубнят и бубнят в микрофоны, через провода, населенные призраками. Тысячи, сгрудившиеся в своих простаивающих машинах, мечтающие лишь о том, как бы, наконец, освободиться и вырваться первым на стальную арку моста, кажущегося невесомым, так грациозно соединившего пролет каньона — воздушную пустоту, в которой скользят и планируют ласточки.

Семь сотен футов вниз. Трудно полностью вообразить такую глубину. Река течет так далеко внизу, извиваясь среди береговых скал, что рев доносится туда тихим, как вздох. Дуновение ветра уносит прочь этот вздох.

Мост стоит, отчетливый и пустой, если не считать кучки элиты в центре, официальных лиц у микрофонов да символического заграждения из красно-сине-белой ленты, натянутой поперек моста между перилами. У обоих концов его припаркованы черные «Кадиллаки». Официальные машины, а также деревянные ограждения и патрульные мотоциклы держат массы, как в мышеловке. Выхода нет.

Далеко позади плотины, позади водохранилища, за рекой и мостом, за городом Пейдж, автодорогой, индейцами, и остальными людьми, их лидерами, раскинулась розовая пустыня. Там жара, под яростным июльским солнцем земля накаляется, вероятно, градусов до 150 по Фаренгейту. Все разумные твари спрятались в тени или пережидают день в прохладных норах под землей. Никто из людей не живет в этой розовой пустоте. Ничто здесь не останавливает взгляда, и он блуждает все дальше и дальше, через мили и мили камня и песка, вплоть до вертикальных фасадов столовых гор и плато на горизонте, в пятидесяти милях отсюда. Ничего не растет здесь, только кое-где можно увидеть заросли колючего кустарника и кактусов, да там и сям разбросаны корявые, скрученные, болезненного вида кусты можжевельника. Немного мелкой псоралеи, местами кустики хвоща. И больше ничего. Ничего не движется, кроме бледного вихря, приплясывающего маленького торнадо из пыли, который опадает, наткнувшись на каменный столб. Никто не наблюдает за этой бедственной землею, только гриф парит на воздушных потоках в трех тысячах футов над ней.

Стороннему наблюдателю, — если бы таковой существовал, — могло бы показаться, что канюк совершенно одинок в необъятности неба. Но это не так. Невидимые даже самому острому человеческому глазу, но хорошо заметные друг другу, остальные грифы ждут, лениво плавая в воздухе. И если один из них спускается, заметив кого-то мертвого или умирающего, другие налетают со всех сторон, ниоткуда, и толпятся, наклонив головы, вокруг чьего-то любимого тела.

Однако вернемся к мосту: музыканты объединенного оркестра высших учебных заведений городов Кенеб, Юта и Пейдж, штат Аризона, измученные, но все же старательно исполняют сейчас воодушевленную редакцию «Соберемся ли мы у реки?», за которой следует «Звезды и полосы навеки». После паузы — редкие аплодисменты, свистки, подбадривающие выкрики. Измученная масса чувствует, что конец близок, что мост вскоре будет открыт. Губернаторы штатов Юта и Аризона, бодрые дородные мужчины в ковбойских шляпах и остроносых башмаках, выступают вперед снова. У каждого в руках — пара гигантских золотых ножниц, сверкающих на солнце. Щелкают вспышки, совершенно излишние на таком ярком солнце — телекамеры фиксируют, как делается история. Когда они приближаются, из толпы зрителей выскакивает рабочий, торопливо направляется к ленточке, преграждающей путь к мосту, и поправляет что-то неуловимое, но, несомненно, важное. На нем желтая жесткая шляпа, украшенная наклейками-эмблемами его класса: американским флагом, черепом с двумя костями под ним, Железным крестом. Сзади, через всю спину его поношенного комбинезона, вышита отчетливо легендарная надпись: АМЕРИКА: ЛЮБИ ИЛИ ПОКИНЬ ЕЕ. Выполнив свою миссию, он быстро ретируется обратно, погрузившись в толпу, к которой он принадлежит.