Зуфар Гареев - Путь плоти

…Уже начало сентября, по-летнему тепло, но по ночам уже бывают туманы. С балкона Марья Васильевна швыряет гнилые помидоры в мерзкую предводительницу банды вымогателей – Нину Марковну.

– На! На, гадина, сто рублей! Получи компенсацию!

Марковна повернувшись задницей, хлопает:

– А видела! Видела!

Ворчат голоса:

– «Утро инвалидов»! Картина маслом…

Один голос совсем нервный:

– Господи, дайте им кто-нибудь сто рублей!

Какой-то мальчик, перепуганный со сна, выскакивает на балкон.

– У меня нету, Семик украл…

Тем не менее из окна повыше ползет веревка с банкой, в ней – купюра. Геннадий подхватывает банку. Алкоголики удаляются нестройными рядами.

Коля горланит как всегда:

– Девочкой своею ты меня назови… Олюлик, вон теперь какой у меня бумер!

…К подъезду подруливает машина Ларисы. Спустя полчаса Лариса помогает подруге перебраться из коляски на переднее сиденье. Едут на Остров в Измайлово.

На Острове обе расчувствовались после очередных разборок, всхлипывают. Ольга – в коляске за мольбертом, Лариса сидит на траве.

– Давай будем считать, что это была такая игра странная… – говорит Лариса. – В любовь…

– Ага… Поторопились мы наверно… Вот тут не добавить желтого, как ты считаешь?

– Желтого? Ну чуть-чуть…

– В конце концов, ты же не бросила меня… Вот привезла опять к разбитому корыту. Спасибо. Я допустила кучу чудовищных ошибок. Но теперь я вижу их все. Ты тоже меня прости…

– Еще желтого… Чтобы чуть в зелень уходило… Нет, ты не видишь. Не видишь новых ошибок наверно.

– А ты видишь?

– Нет.

Она показывает пальцем на собор.

– Мы не видим, а там все видят. И ни о чем нас не предупреждают.

Она плачет навзрыд.

– Дура, попутала мужика с ребенком?

Она трясет инвалидицу за грудки:

– Как ребеночка жалко! Жалко! Грех-то какой, а!

Помолчав, со злостью и насмешливо произносит:

– Что ты все храмы-то рисуешь, дура безногая! Неужели нечего больше рисовать?

– А что? Это же красиво.

Лариса долго смотрит на нее, пытаясь что-то понять…

…Нет, Лариса не возвращается. Она что, действительно, ничья? И не страшно ей? А вот Вадиму страшно.

Под утро он опять пилит в тихий Афанасьевский переулок…

…Ударом ноги Вадим отшвыривает то одну инвалидную коляску, то другую. По полу ползают два избитых обрубка: Стас и еще какой-то хмырь постарше. Они изрядно пьяные. Стас весь в крови, его бережно вытирает Лариса. Она полуодетая, тоже избита.

Стас бормочет:

– Крепкий ты мужик, чего уж говорить… Крепкий ты, сучара…

Он вырывается из рук Ларисы, пытается зацепить руками Вадима. Вадим отстраняется, слегка отпихнув Стаса ногой, рассматривает свои избитые в кровь руки. Потом выходит, бросив Ларисе:

– Тварь! Больше нет слов! Тварь!

– Иди уж, ладно…

Она смочила платочек, прикладывает к «боевым» ранениям Стаса.

Вадим, возвратившись, хватается за голову:

– Ну и чмо я! Последнее чмо!

Замахивается ногой на Стаса, но раздумал наносить удар.

…Прошел год. Середина теплого осеннего дня в Ольгином дворе. Из раскрытого окна несется песня Пугачевой.

От Ольгиного подъезда неторопливо начинает движение процессия. Лариса (неопрятно одетая, усталая и под хмельком) катит коляску с ребенком.

За ними катится муж Стас, пытаясь заглянуть в коляску:

– Вика… Вичка… Викчонка…

То есть, это дочурка их.

Следом катит Ольгу муж. Нашелся на ее долю парень из ограниченных, притулился – однорукий. Из Подольска.

Потом катит Коляна пьяная банда Марковны. Колеса попадают в колдобину и Колян вываливается, голося:

– Геннадий, пасть порву! Маманька, ну пни ты этого лоха в жопу!

Нина Марковна иногда оборачивается и машет кому-то надоедливо рукой.

– Чего приперся опять… Надоел ведь хуже горькой редьки… Хоть бы раз стольничек подкинул похмелиться добрым людям…

Сердита Марковна, ох, сердита. Аж стучит ногой на непрошенного гостя:

– Иди-ка своей дорогой, змей гремучий! Иди, я сказала!

Собеседник молчит.

Интересно, кто это? Что это за обрубок – безногий мужчина в шикарной инвалидной электроколяске? Немецкая, таких в отечестве не производят. И всадник, оседлавший, под стать ей – в дорогом костюме, в нагрудном кармане – яркая роза.

– Лариска-а-а-а! Я все сделал для тебя, все, что мог! – кричит Вадим вдруг как оглашенный. – Даже это!

Вываливается из кресла не хуже Коляна:

– Даже это, а, Лариска! А, Херлитрах!

Он отчаянно буянит на земле, вырываясь из рук сиделки-помощницы, которая пытается его урезонить.

– Даже это, а? А, Херлитрах?

А Пугачева летит и летит: