Людмила Коль - Земля от пустыни Син

— Книгу. А ты?

— А я авторучку.

— С золотым пером?

— Да. На Кузнецком купила.

— Покажи!

Таня вытаскивает из кармана узенький футляр и открывает.

— Дорогая? — спрашивает Женя, разглядывая колпачок с золотистого цвета кольцами.

— Ну, да… Не самая дорогая, — тут же признается Таня.

— Самая — это вообще! Деньги родители давали? — прищуривается Женя.

— Нет, у меня от завтраков остались.

В прихожей, куда они попадают через несколько минут, Таня неловко протягивает Косте подарок и говорит:

— Это тебе.

Костя так же неловко берет, не глядя на то, что ему протягивают.

— Я вам помогу, — подходит к Тане Сева.

Он умело помогает ей снять пальто, вешает его на плечики и, взяв Таню двумя пальцами за локоть, проводит в комнату, где уже много людей.

— Вот, — громко говорит Сева, — это Костина одноклассница, так сказать, и подруга Таня.

И все смотрят на Таню. Она, наверное, улыбается, конечно, улыбается. Но все в тумане. Сзади она чувствует присутствие Жени. Это уже лучше, она не одна — Женю тоже представляют. Но Таня понимает, что все разглядывают не Женю, а именно ее, ее красное платье, туго перехваченное в талии широким поясом с пряжкой, изящный серебряный браслет, и туфельки на тонком каблучке — все это сейчас рассматривают и оценивают. И руки у нее от нервного напряжения дрожат.

Их с Женей сажают на диван, за огромный овальный стол.

— Что вам положить? — спрашивает кто-то, кто сидит слева.

«Это, наверное, Костин папа», — решает Таня.

Она улыбается и не знает, что ответить, — глаза разбегаются от фарфоровых блюд, хрустальных салатников, ваз с фруктами, графинов, бутылок. На столе так много красивого и, наверное, вкусного.

— Ну, давайте начнем с салата.

Николай Семенович кладет ей на тарелку большую ложку салата «оливье». И Таня начинает изо всех сил ковырять вилкой, делая вид, что ест.

— Нина, дай-ка нам кусочек утки, — командует Костин папа высокой девушке, которая только что вошла в комнату и с веселым любопытством поглядывает на Таню.

«Это и есть домработница, — догадывается Таня. — Такая молодая… а не учится… Почему она — просто домработница? Почему не учится?..» Это проносится в сознании и тут же гаснет.

Николай Семенович подвигает поближе к Тане большое блюдо и предлагает:

— Какой кусочек вам нравится?

Таня, не глядя, наугад, указывает пальцем, и Николай Семенович кладет ей утиную ножку и немного зеленого горошка. Он задает еще какие-то вопросы, она что-то отвечает, понимая, что с Костиным папой нужно вести светскую беседу. Но все это тоже как в тумане. Наконец Николай Семенович, видя, что слишком смущает Таню, оставляет ее в покое и переключается на того, кто сидит по другую сторону от него.

Женя ест вовсю, а Таня, с трудом проглотив несколько кусочков пищи, застывает, сложив руки на коленках.

Николай Семенович вдруг встает и, слегка стукнув ножом по хрустальному фужеру, чтобы привлечь внимание, торжественно произносит:

— У нас сегодня собралась такая замечательная компания молодых людей и девушек, Костиных друзей. Предлагаю тост за молодежь, за них всех, за их будущее!

Все чокаются, и Таня тоже, и Женя. И Таня опять чувствует, что взгляды обращены в первую очередь к ней.

Подходит Костя и зовет их с Женей куда-то.

— Сейчас будем танцевать, — объясняет он. — Сева принес вчера отличную запись.

Они идут в ту комнату, где Таня уже была.

В этой комнате стоит застеленная пушистым ковром широкая кушетка, у окна — письменный стол с покрытием из толстого стекла, справа от него — старинный шкаф с книгами, торцом к стене, рядом с платяным шкафом, — две составленных в одну деревянных кровати с полированными тумбочками по обеим сторонам и в углу — торшер. «Это моя комната», — объяснил тогда Костя. «А разве это не спальня?» — удивилась Таня. «Спальня. Но мать спит в первой комнате, где столовая, на диване, Сева — на раскладном кресле. Здесь спим мы с отцом и бабушка. Домработница Нина — в кухне на диване, — Костя засмеялся: — Видишь, сколько у нас народу». Таня тоже улыбнулась. Замечание про родителей показалось ей странным, но спросить о чем-то было бы совсем нетактичным, и она показала рукой на письменный стол: «Здесь твое рабочее место?» — «Да, за этим столом в основном занимаюсь я, — сказал Костя. Он подвел ее поближе и кивнул на фотографии под стеклом: — Это вся наша семья, можешь посмотреть». Таня стала разглядывать фотографии. «Вот мой отец на фронте», — Костя показал на фотографию молодого офицера с медалями на груди. «Он военный?» — спросила Таня. «Был, потом демобилизовался. У отца сложная биография. Он попал в плен в самом начале войны, бежал, добрался до своих. Про плен скрыл, конечно. Но кто-то все-таки дознался и сообщил. Вернее, донесли те, с которыми он бежал», — поправился Костя. «Как это?» — не поняла она. «Они договорились между собой, что скроют про плен, чтобы не было осложнений. А те двое тут же рассказали. Ну, отца исключили из партии». — «Но потом же можно было восстановиться? Многих, кажется, восстановили». — «Он уже не захотел писать заявление, сказал, что не считает себя ни в чем виновным. Он такой — принципиальный… А это — мать, — показал пальцем на фотографию рядом Костя, — тоже на фронте». — «И она воевала?» — «Они оба добровольцами записались». — «Да-а… Впечатляет, — произнесла Таня. — А мой отец не был на фронте, он работал на военном заводе во время войны. И мама. У них тоже медали есть».

Все это вспоминается, как только она входит в комнату.

Тот самый пуф, на котором Таня сидела, сдвинут в сторону, чтобы не мешать. И между кушеткой и кроватью освободилось пространство для танцующих.

К Тане тут же подходит высокий молодой человек в очках.

— Потанцуем?

Он слегка отстраняет Костю, подхватывает Таню за талию, сильно прижимает к себе и начинает крутить и делать какие-то немыслимые движения телом, а потом просто подкидывает ее вверх, отчего у нее захватывает дух, все внутри отчаянно подпрыгивает, а потом ухает вниз.

Когда музыка кончается, около них оказывается Сева.

— Ну что ты делаешь, Илья, — говорит он, — разве можно так с девушками обращаться?

И, не дав Тане опомниться, берет ее из рук Ильи и притягивает к себе.

— Это мой друг, — говорит он. — Не обращай внимания. Просто он немного выпил.

Его нос щекочет Тане ухо. Потом она чувствует, как Сева дышит ей в шею, и из его расширившихся ноздрей идет винный запах. Потом его губы касаются ее щеки.

Таня отворачивается, но губы опять находят ее щеку. Сева что-то тихо говорит про ее глаза, про волосы, про ее красоту, которую, наверное, еще никто не оценил, а он вот сразу заметил. От его слов сердце приятно замирает.

Но тут же Таня видит Костю. Он сидит в углу и без всякого выражения на лице наблюдает за танцующими. В голове у нее мелькает: «Почему Костя никогда не говорит мне таких слов?..» Она видит, как Илья подбрасывает до потолка Женю и гогочет, а Женя слегка повизгивает, когда подлетает вверх. А Сева все бормочет и бормочет ей в ухо, несвязно и полупьяно, и нос его дышит в шею, а губы уже целуют Танин подбородок… «Разве он не видит ничего? — думает Таня, беспомощно оглядываясь на Костю. — Пусть он подойдет и заберет меня из его рук!» Она выразительно смотрит на Костю. Но тот, кажется, ничего не замечает и продолжает сидеть. Таня не знает, что сказать и как вести себя, и потому страдает. Внутри поднимается возмущение: почему Костя сидит в углу и не подойдет к ней? Тело ее медленно обмякает в сильных руках Севы. Ей хочется вырваться, она слабо старается отстраниться от него. Но руки его не выпускают ее тела, и она понимает, что сопротивляться бесполезно.

Кончается один танец, начинается другой, а Сева не отпускает ее. Она чувствует его дыхание, его слова с трудом доходят до сознания. Потом появляется опять Илья, снова ее подбрасывают куда-то, потом опять Сева…

На утро уже воскресенье; звонит Женя.

— Здорово было, да? Меня Илюшка пригласил в кино в следующую субботу. А что? Скажешь, не надо? С сопляками, что ли, встречаться?!

Таня молчит.

— Между прочим, он сказал, что его мать — известная детская писательница, а отец был художником-портретистом, но они развелись. А тебя Сева никуда не приглашал?

Таня не отвечает. У нее осталось неприятное послевкусие: чего-то липкого, скользкого, от которого она не может никак отделаться.

— Квартира у них красивая, да? Зеркала, полировка, ковры, хрустальная люстра… Книг тоже много… А мамашу видела?

— Нет, — отзывается Таня.

— Потом пришла, когда танцевали. Разве не заметила?

Таня вспоминает, что заходила какая-то женщина с пышной прической, взглянула на них неприветливым взглядом, взяла что-то из платяного шкафа и вышла. А прощаясь, Таня ее уже не видела.