Юлия Вертела - Магазин, или записки продавца

“Скорбь” Христины сжимает сердце. Она как однажды увиденная мною в бане голая старуха. Груди упавшие, понурые. Складки тела, подмышки, жидкие пряди волос – все хило и жалко. И только крепость ног не женская. И вся эта трагедия – следствие безмужности, отсутствия холы, неги, любви, самоуважения – всего того, что делает из бабы лебедушку, павушку.

Мэри из “Джанки” кое-что знала о причинах исчезновения женской красоты:

“…Просто кончаю, когда удается снять и духовно сломать очередную гордую чувиху, заставив ее осознать, что она – только животное и ничего больше. А ведь после того, как ее сломали, чувиха уже никогда не будет казаться красивой. Согласись, отдает превратностями семейной жизни…” Отдает. Особенно когда тебя ломают годами. Но я буду красивой. Я буду…

Ван Гог отрезал себе ухо, Уильям Берроуз кончик пальца – что бы мне такое отрезать?… Отрежу-ка прядь волос – не больно.

Привела шестилетнего сына на работу. В коридоре он познакомился с девочкой-ровесницей. Слышу их разговор:

– Я знаю, где твой туалет.

– А я знаю, где твой.

– А я знаю, где оба.

Дружба завязалась.

Побегав по зданию, дети устремляются к единственному техническому объекту в магазине:

– Мама, что значит “Касби”?

– Что-то вроде Бемби. Видишь, какая она маленькая и глупая…

Мини-касса “Касби-03 Ф” ставит меня в тупик чаще, чем компьютер. Тем более что в инструкции к ней есть кое-какие ошибки. Так, попытавшись аннулировать чек по прописи, я нашла в прописи опечатку, но до того, как я ее обнаружила, вместо аннулирования получился возврат, потом аннулирование возврата, потом снова аннулирование… Потом “Касби” просто рубанулась, и привести ее в чувство удалось не сразу. Пришлось вызвать знакомую продавщицу, которая посоветовала просто понажимать на все клавиши без разбора. Как ни странно, эти пощечины помогли…

Веткину опять нужна пара свободных ушей. Он пользуется тем, что мне не сбежать с рабочего места, и под предлогом просмотра научной литературы треплется часами.

– Я создаю новый прибор, вылечивает все болезни. В основе – Слово. Слово может вогнать в краску или заставить побледнеть. Значит, оно влияет на биохимические процессы. Химико-биологическая вера в Слово, понимаете? Я вам внушаю, что вы здоровы, и вы перестаиваете свои внутренние процессы.

– Дайте, пожалуйста, кнопки, скрепки, карандаш…

– Так это ж гипноз… – между делом что-то отвечаю Веткину и тут же обращаюсь к покупателям, которые толпятся у полок:- Что вам подсказать? “Атлас анатомии человека”? Безусловно, хорошие иллюстрации. Я сама по специальности биолог… Да, высшее. Почему здесь? Ха, сбылась детская мечта поиграть в продавца. Спасибо за покупку.

Веткин терпеливо ждет, чтобы продолжить беседу. Он одержим. Чем? Понятия не имею…

– Человек создан не для Земли, а для Вселенной. Он инструмент ее обновления. А инструмент обновления человека – Слово.

Вздыхаю над накладной:

– Вон сколько слов написано в книгах, а человечество все болеет и болеет.

– Одного слова мало, нужна музыка… Знаете, я посадил в теплице огурцы: одни росли стандартно, а другим я ставил Моцарта, Баха, Бетховена. И они были крупнее, зеленее, плодовитее!

– Старый эксперимент. К тому же человек – не огурец.

– Но в моем приборе все учтено. Необходимо приступить к испытаниям. Будьте моей подопытной музой! Я вылечу вас от аллергии…

Стискиваю зубы:

– Похоже, у меня появляется новая аллергия – на изобретателей. Вы берете “Технику гипноза”?

Веткин нервно протер очки:

– Сколько? Двести?! У меня нет столько. Я с зарплаты куплю… А пока можно возьму почитать?

– Ладно, до переучета. Только не затрепывать!

– Дышать на нее не буду!

До Нового года оставались считанные дни. За стенкой в актовом зале репетировали: “Выйди, месяц, выйди, ясный”. Студенты спешили мимо моей лавки. Молодые… Они не боятся ни полюбить, ни бросить, ни заболеть, ни сгинуть. Я ловлю волну их радостного настроения и хочу быть так же беззаботна. Из сочувствия к студентам дыроколю им рефераты казенным дыроколом с витрины.

– Спасибочки!

– Заходите.

Линейки, резинки, карандаши – по пятаку. Протягивают сотки.

Требую:

– Мелочь!

– Нету.

– Тогда будете должны.

Возвращают не всегда, зато если вдруг через месяц заскочит позабытая рожа и отдаст пятак – расцеловать хочется.

Студенческий мегаполис оставляет на полу магазина следы бурной деятельности: потерянные заколки, перчатки, платки, упавшие записки и фантики…

Перед уходом подметаю свои крошечные владения, снимаю контрольную ленту, прячу выручку за толстый том Гумилева и, перекинувшись взглядом с Ван Гогом, закрываю дверь. Ключи на вахту. Охраннику: “До свидания”.

В полумраке университетского холла крутится световая пурга от зеркального шара. Лампочки на елке – желтый, зеленый, синий, красный – мигают: возлюби, возлюби, возлюби… Без условий, без притязаний, без бесовской приставки “бес”… Без тебя я скучаю. Поэтому еду к тебе – без условий, без притязаний, без бесовской приставки “бес”…

Разрезанная многочисленными стеклянными дверями картина улицы распадается на пазлы. Пока не выйдешь наружу, их не собрать воедино.

Запечатанная в пластиковой конуре, от скуки беру с полки книги – одну за другой… Немногие хочется дочитывать до конца. И я не дочитываю. Не надо заставлять себя доедать невкусный суп ради того, чтобы увидеть дно старой тарелки. Следуя этому указанию, отставляю прозу Василия Аксенова, поэзию Валерия Брюсова… Мысленно жалею детей, которых заставляют в рамках школьной программы давиться тем, что им не по вкусу. Вспоминается, как маленькой я подолгу сидела над супом: остывшим, подернувшимся пленкой жира, и бабушка не выпускала меня из-за стола, пока не доем. А за окном светило солнце, бегали друзья. И я была даже голодна, но вместо постылого супа хотелось съесть чего-нибудь другого… Например, ватрушку. Сейчас, например, Улицкую. Проглатывая ее прозу, испытываешь радостное насыщение натуральным продуктом, без химических красителей и ароматизаторов.

Нахлынувшая толпа студентов отвлекла от поедания литературы.

– Что вам предложить? Линейка. Резинка. Шекспир?…

Надо заметить, что за полгода “Ромео и Джульетту” уценили дважды, после чего я купила эту грустную историю себе.

Уцененной оказалась целая серия классиков, цена сорок-сорок пять рублей.

Приметив стайку хороших книжек, представительная дама попросила отобрать ей двадцать пять штук.

– На Новый год восьмиклассникам хочу купить. В дочкином классе родители скинулись по полтиннику на подарки, на такие деньги что выберешь?

– Да, книга – лучший подарок. Зощенко, Булгаков, Хармс. Смотрите, что вам?

– Кладите подряд, главное, чтоб по цене одинаково. Они ж все равно читать не будут…

Гуляя вечером с собакой по микрорайону, то и дело натыкалась на черные безжизненные здания: школа, училище, научный институт – ни одного светящегося окна, а еще говорят, что ученье – свет. Свет теплеет в окнах, где едят и спят: весело гремят вилками и бокалами, раскладывают диваны, принимают ванну, спускают воду из бачков. Интересно, какой процент людей ночью открывает книги, а какой процент предпочитает открывать пиво?

Привезли в магазин к Новому году альбом по искусству, простоял он на полке несколько месяцев. Никто из покупателей не листал, не интересовался. А издание хорошее, с богатыми иллюстрациями. И мне все хотелось его сосватать, да никто не зарился…

Как-то заглянула в магазин заведующая студенческой библиотекой. Озиралась, озиралась на полки, и вдруг ее словно осенило:

– Вот то, что нам необходимо, – и указала на упомянутый альбом. – Отложите, я сейчас пришлю сотрудницу оформить.

Невероятно, но буквально через десять минут входит некая дама- и тоже к этому альбому…

– Сколько? Какая прелесть! Беру!

– Он уже не продается, – сообщаю с гордостью за свой товар. – За ним сейчас придут из библиотеки.

Но за сосватанным альбомом не пришли до конца рабочего дня. И завтра, и через неделю не пришли… Как девушка на выданье, книга внезапно удостоилась предложений сразу от двух женихов, но так и осталась старой девой.

Перед работой отправила конверт своей тете, от которой получила по почте материальную помощь в размере тысячи рублей. Накануне весь вечер строчила благодарственное письмо. Внутренний настрой послания, его заискивающая интонация что-то напоминали мне… Ну, конечно, корреспонденции Игоря Северянина к своей меценатке Августе Барановой! Та же приторная любезность и нарочитая заинтересованность в поддержании отношений. Я очень люблю тетю, но отчего-то вдруг стала сама себе неприятна… Возможно, и Северянин искренне искал дружбы Августы, но отношения материальной зависимости невольно заставляют нас писать слаще и предупредительнее, чем мы могли бы это сделать, будучи не обременены благодарностью… “Я пугаюсь: не обидел ли я Вас чем-либо случайно? Быть может, расстроил своими невзгодами? Тогда простите, – впредь не буду касаться этой темы. Писал же Вам на правах дружбы, откровенно. Просил, если можно, в долг… Ваш Игорь”.