Збинек Кованда - Палец на спуске

— Кто кого выдал?!

— Успокойтесь, пан Пешек. Вы же не на суде. Не тратьте напрасно силы. Здесь сидит пан Машин, и он уже пересказал нам вашу историю, но несколько иначе.

Якуб все еще стоял. Как это тогда произошло? Что они об этом знают?

Якуба призвали в армию за полгода до окончания войны, но возвратился он только через два года. Его уже успели оплакать и похоронить.

— Жить тебе долго, Якубек, — проронила матушка с первой улыбкой, когда слезы унесли воспоминания о Матее и обоих сыновьях и когда была оплакана и радость неожиданной встречи, потому что радость в такие минуты всегда начинается слезами.

По официальным документам Якуб был мертв. Те два долгих года спрятались от чутких ушей жандармского управления, как в могилу легли. О них жандармы не узнали ничего; тайной они остались и для вездесущих соседей.

Сначала ходили самые фантастические рассказы, по которым Якуб был даже предводителем магометанцев. Якуба это только смешило. Он знал, что рано или поздно сплетням придет конец и на них в лучшем случае будут реагировать как на прошлогодний анекдот. Но когда он, как подозреваемый, не мог получить работу, а на «Шкодовке», как бы не понимая, пожимали плечами, это стало омрачать его. Нужны были деньги на существование.

Мельницу матушка продала еще до того, как Якуб ушел на войну. Вернулся он в дом с голыми стенами, грубо сколоченной мебелью да с несколькими курицами на маленьком дворике. Единственные, кто пережил войну без больших потерь, были форели. Хотя они и становились ежегодно добычей деревенских подростков, но в речке не переводились.

Якуб хмурился, по голод от этого не уменьшался.

Однажды он вошел в хлев, где даже пауки не помнили, когда здесь жевали сено коровки, разгреб в углу остатки мелкой соломы, мякину и вытащил единственную вещь, которую принес с войны и спрятал в этом месте. Это была винтовка с обрезанным стволом, завернутая в клеенку, а к ней несколько десятков патронов.

И если в Бржезанах удалось утаить, что было два года где-то далеко за горами, то ни в коем случае нельзя было скрыть то, что происходит здесь в данное время. Вскоре каждый мальчишка знал, что Якуб браконьерствует. Но для разоблачения браконьера мало знать, что он браконьер, его надо еще поймать на месте преступления. У Якуба время от времени на хмуром лице проскальзывала улыбка. О его делах знали, конечно, и лесник, и жандармы. Лесник выполнял свои обязанности, докладывал о чем следовало, но в роли собаки-ищейки не выступал. Жандармы отводили душу крепкими ругательствами и грозными словами. Полагая, что преступник все равно от наказания не уйдет, они предпочитали пить тминную водку в корчме на деревенской площади, а не таскаться по кустарникам и трудной для передвижения местности. И только тогда, когда ядовитое известие облетело всю округу, их кулаки стукнули по столу.

О Якубе начали поговаривать, что он всегда берет с собой в лес только один патрон и никогда не возвращается с пустыми руками. Рассказывали байки, будто его винтовка наделена волшебной силой, потому что была заколдована каким-то шаманом там, в далекой стране, которая зовется Сибирью и в которой на краю света живут одни охотники.

Жандарм, у которого плечо вытерто ремнем винтовки, должен был считать такие речи основанием для подозрений. И Якуба вызвали в жандармерию.

По странному стечению обстоятельств эта весть о Якубе влетела в то же время и в другие уши.

Примерно на километр вокруг Бржезан тянулись общественные и государственные леса. Дальше простиралась холмистая земля графа Чернина. Это был тот самый граф, который в молодости бросал пылкие взгляды на деревенских танцовщиц, с восьми утра и до десяти вечера играл роль демократа, а перед полуночью устало просил отвезти его куда-нибудь. Тот самый, о котором еще до войны шепотком говорил Алоис Машин: граф, мол, — его отец и, если бог даст, сделает из него, Лойзы, кучера. Тот самый, который сегодня стремится участвовать во всех охотах, но который ни разу в жизни не попал в цель, несмотря на то, что имел ружья, инкрустированные серебром и перламутром.

Еще в жандармерии, когда жандармы досыта наругались и нагрузились, Якуб получил приглашение работать у пана графа. Хоть стой, хоть падай, но это так и было. И хотя деревня успокоилась, так как судьба Якуба была уже решена, все при случае были не прочь посмеяться.

Якуб играл роль тени его сиятельства. Если, скажем, граф шел по тропинке, Якуб бесшумно пробирался в чаще леса в нескольких метрах от него. Если граф шел вокруг пруда, Якуб незаметно крался вербами, а если граф стрелял, то в стороне раздавалось эхо. Вскоре граф был провозглашен великолепным стрелком, а Якубу ничего не оставалось делать, кроме как скрипеть зубами. В некоторой степени его утешало то, что он мог с зайцем через плечо или с тушей козы свободно пройти по деревенской площади. Он скрипел зубами, но графская щедрость очень нравилась двум вечно голодным карапузам вдовой старшей сестры.

В один из дней с самого утра было ясно, что приближается буря. В тот день граф пригласил Якуба побродить по лесу. Граф плохо разбирался в погоде и, встретившись с Якубом на старом месте, воскликнул:

— Какой сегодня хороший день!

— Да, — проворчал Якуб.

— Как вас понимать, дан Пешек? — Граф обращался к Якубу на «вы» и относился к нему как к члену семьи. Он видел в этом единственную возможность приблизить к себе этого голодного бедняка.

— Я так думаю, пан граф, что через несколько минут начнется ливень.

Неизвестно почему, но граф искренне рассмеялся.

Охота была неудачной. Духота смазала картину природы, словно залила ее свинцово-серым цветом, и уже в первой половине дня подсказала всему животному миру, что надо лежать, отдыхать и терпеливо ждать хорошего ливня. И все, кроме комаров, бабочек и глупых ящериц, послушались.

Граф был немножко раздражен, но лес и поля так притягивали его, что он не стал сердиться.

— Ну ладно, оставим это, пан Пешек, — сказал наконец граф, когда ноги их уже налились тяжестью, а вокруг не осталось никого, даже юркой белки. Они легли на мох в тени граба. Граф вытащил из сумки завтрак и плоскую бутылку любимой бехеровки. Они поели и попили, и, прежде чем граф выкурил трубку, чтобы отогнать комаров и надоедливую мошкару, раздался первый удар грома, хотя небо над ними было еще чистым.

Где же укрыться? Ни деревень, ни отдельных домов поблизости не было. Охотники забрели в леса, сохранившиеся со времен чешских королей, когда они служили естественной защитой от посягательств завоевателей. До государственной границы еще было много десятков километров, но эти леса, протянувшиеся до самого Пльзеня, на протяжении целых веков чаще слышали грубую немецкую речь, нежели мелодичную чешскую.

Охотники направились назад домой. Но когда тяжелые капли застучали, по дубовым листьям, а потом их шум потерялся в неожиданном порыве ветра, Якуб сказал:

— Домой мы дойти не успеем, надо переждать здесь.

— Но мы же промокнем до нитки.

— Пойдемте, может, найдем какое-нибудь укрытие…

Якуб вспомнил, что недалеко от этого места еще стоит старая, наполовину развалившаяся смолокурня, в которой можно спрятаться.

Дождь перестал, и граф обрадовался этому, но Якуб знал, что через минуту разразится настоящий ливень с ураганом. Он попросил графа прибавить шагу. Как раз в тот момент, когда они, склонив головы, прошли под низким сводом из крошащихся кирпичей и оказались в помещении, своим потолком напоминающем маленькую церквушку, начался сильный ливень с ураганным ветром.

Внутри был полумрак, который немного рассеивался пучком света, проникавшим через треугольное отверстие в потолке. Но все равно сразу же можно было увидеть, что на досках вдоль стен сидят какие-то люди.

Граф немного испугался, но один из сидящих сразу успокоил его, сказав по-немецки, что они лесорубы, работают недалеко отсюда и пришли сюда укрыться от непогоды и грозы.

Граф рассмеялся. Он вообще с симпатией относился к лесорубам. Достав из сумки бутылку с бехеровкой, он пустил ее по кругу. Для графа было приятной неожиданностью встретить здесь людей. В компании бурю всегда пережидать легче.

Правда, присутствующие не очень-то были настроены беседовать с графом, тем более что граф никого из них не знал и они для него были действительно лесорубами.

Но между восемью сидящими здесь людьми находился и старый Эман Шпичка из Бржезан, который за всю свою жизнь не срубил ни одного дерева.

Все внимательно наблюдали за Якубом.

Якуб молчал. Он пытался понять происходящее, анализировал, сравнивал, но найти подходящего объяснения не мог. Однако он молчал. Наконец он решил, что зайдет как-нибудь к старому Эману Шпичке и обо всем расспросит его.

Однако время было более быстрым, чем Якуб.