Эмманюэль Роблес - Это называется зарей

И вот, наконец, он умер. Как раз в день своего пятидесятилетия.

Не теряя ни минуты — и без того столько пришлось ждать! — семейство Клары набросилось на поместье Дамьяни, соседствующее с их собственными владениями в тридцати километрах от Салины. Клара могла оставаться у себя, в своем великолепном городском доме, и ничего не делать. Теперь у нее появилась возможность пожить спокойно, покой свой она заслужила. Впрочем, остальной части «племени» вполне хватало, дабы способствовать процветанию обоих владений, в том числе и поместья Дамьяни, на которое все семейство так долго зарилось. Правда, оставалась одна опасность: рано или поздно Клара может надумать снова выйти замуж, на этот раз за какого-нибудь парня по своему выбору. И отец уже собрался было заставить свою дочь подписать акт об уступке имущества по всей форме, но тут появился Валерио. Ниспосланный самим провидением Валерио! Он устраивал всех. Не такой он был человек, чтобы развестись и жениться на Кларе. А Клара после стольких лет, принесенных в жертву этому старому медведю Дамьяни, полностью заслужила право вести такую жизнь, какая ей нравится.

Когда умерла мать, связь между фермой и Салиной стал осуществлять старший брат, Витторио. Он довольно часто навещал Клару, как правило, по утрам — из деликатности, — он привозил ей яйца, овощи, птицу и цветы, букет обычно подбирала одна из золовок: Джина, Эрминиа или Элена. Клара, со своей стороны, посещала родных только по большим праздникам, в общей сложности раза четыре или пять в год, да и то гостила там недолго. В Салине же она жила в обществе старой служанки Торелли, Марии Торелли, на лице которой застыло горестное выражение аристократки, потерявшей после кровавой революции свое имущество и вынужденной трудиться в изгнании, выполняя работу ниже своего достоинства. Мария Торелли любила Клару, как собственную дочь, истово шпионила за ней в интересах «племени», знала часы, когда приходил Валерио, и, как только он появлялся, становилась призраком. В этот вечер, например, она уже успела скрыться у себя в комнате, на другом конце дома, и слушала Миланское радио, передававшее «Риголетто».

Покончив с едой, Клара и Валерио вернулись в маленькую гостиную.

— Много было сегодня работы, дорогой?

Она часто задавала этот вопрос и всегда с неизменным оттенком сожаления в голосе, словно сокрушалась о том, что приходится тратить такую уйму времени и сил на второстепенные вещи, в то время как всю жизнь должна была бы заполнять одна любовь.

— Да. Работы было много, — ответил он.

На диване она крепко прижалась к нему. Он чувствовал, что теперь она довольна и счастлива. Быть может, она плакала, потому что знала: скоро вернется Анджела!

— Ничто не сможет нас разлучить, Клара, — сказал он. — Ничто и никто. Никогда…

Она что-то пробормотала. И закрыла глаза. На лице ее появилось хорошо знакомое ему выражение, которое означало сладость наслаждения и горечь страдания. Он тихонько опрокинул ее на подушки, ощущая себя могучим, всесильным богачом, его охватила бурная радость, в порыве которой он ласкал плечи и грудь Клары. Под пеньюаром на ней ничего не было, она казалась такой горячей и невесомой, и он лег на нее, а она продолжала шептать несвязные слова, сжимая его в своих объятиях.

Они долго лежали, прижавшись друг к другу, оторванные от мира, словно потерпевшие кораблекрушение. Буря внутри стихала, море отступало, оставив их совсем без сил, но шум его все еще раздавался у них в ушах.

Время, казалось, остановилось чудесным образом, окаменев, словно цветок, омытый известковой водой. Этот час был прозрачно чист, без всяких воспоминаний и связей с землей. Этот час никуда не спешил. Он не бежал, подобно реке, а как бы кружил вокруг себя, впитывая пьянящий запах разгоряченной, трепещущей плоти.

Валерио медленно провел губами по груди и животу Клары. Рука его блуждала по всему ее телу, жившему таинственной неиссякаемой жизнью.

— Луиджи, — вздохнула она.

Не открывая глаз, она протянула ему губы, и он поцеловал ее с отчаянным пылом, словно этот поцелуй должен был уберечь их обоих от смерти, спасти от той пучины, куда увлекало теперь их время, которое снова стремительно побежало вперед…

— Почему ты сегодня плакала?

— Все прошло, не будем больше говорить об этом! — с улыбкой сказала она и добавила: — Я счастлива.

При этом ее алые пухлые губы выглядели так соблазнительно.

— Я хочу иметь ребенка, — помолчав, негромко сказала она. — Я хочу ребенка от тебя…

— Да, — молвил Валерио, прижимая ее к себе.

Умиротворенный, он испытывал глубочайшую признательность. Без всякой обиды вспоминал он тяжелое время своей молодости, войну и все эти годы одиночества. В какой-то мере он даже испытывал благодарную любовь к той бескрайней пустыне, которая оставалась позади, ибо она привела его к Кларе, и теперь прошлое представлялось ему лишь долгим и неуклонным путем к Кларе.

Она повернулась к нему:

— Иногда мне становится страшно. После твоего ухода я начинаю говорить себе, что ты уже не вернешься, что я тебя больше не увижу, и мне хочется кричать, как безумной.

— Какая же ты дурочка, — с нежностью сказал он.

— Ты понятия не имеешь, что значит для меня день ожидания…

Словно выдохнувшаяся лошадь, ветер начал ослабевать, но временами вместе с его порывом доносилась далекая мелодия Миланского радио, странная, пламенная песнь, в которой порою слышались волнующие, скорбные стоны.

— Твоя жена скоро вернется, правда?

— Да.

— Она тебе об этом написала?

— Да.

Выпрямившись, он обнял ее, и они умолкли. Однако Валерио чувствовал, что она уже не та: что-то в глубине ее души восставало, хотя по виду ничего как будто не было заметно, лицо ее оставалось спокойным, с него не сходило привычное ласковое выражение.

— Клара, я ведь уже сказал: ничто и никогда не сможет нас разлучить. Верь мне.

— Я тебя знаю. Ты очень добрый и не захочешь причинять ей страданий.

— Она ничего не узнает. Откуда, ты думаешь, она может…

— Она все узнает, и очень скоро.

— Но если мы будем соблюдать осторожность…

— Да. По ночам ты будешь пробираться сюда, дрожа при мысли, что тебя увидят. Будешь искать объяснений по поводу своих отлучек, опозданий. Будешь лгать. И конечно же, неумело. Заранее могу себе это представить. Твоя жена будет несчастна, и постепенно наше счастье начнет угасать.

Помрачнев, он встал, а она с огорченным видом, но все же улыбаясь, следила за ним глазами.

«Зачем говорить об Анджеле?» — думал Валерио. Все, что могла сказать Клара, он уже сам себе много раз повторял. Зачем оставлять эти с трудом отвоеванные часы, если все доводы натыкались на одну простую мысль, рассыпаясь в прах от соприкосновения с этой мыслью: Клара ему необходима. Без Клары его жизнь потеряет свою притягательную силу, целостность, тепло и надежду. Без Клары для него начнется одинокое блуждание средь человеческих существ, словно среди деревьев в лесу без конца и края, жутком, враждебном, бесприютном лесу.

С Анджелой он познакомился в октябре 1945 года в Неаполе. Ей было восемнадцать лет. Она казалась такой хрупкой и робкой и в то же время такой жизнерадостной, на ее свежем личике блестели ласковые глаза.

Однажды во время экскурсии в Помпеи в конце прогулки Анджела почувствовала усталость, они сели рядом на ступенях Форума, и вдруг она положила голову на плечо Валерио с таким чарующим доверием, что он был потрясен. Чудо случилось спустя некоторое время, когда он, наконец, обнял ее, увидел совсем близко это худенькое, еще детское личико, и овладел этим едва оформившимся телом, таким крепким и нежным. В феврале следующего года они поженились, и он увез Анджелу на Сардинию.

Разлуку с ней родители восприняли как нечто временное. И для Анджелы, никогда не расстававшейся с ними, жизнь в изгнании на этой бесплодной земле день ото дня становилась все тягостней, несмотря на нежную заботу, которой окружал ее муж.

Да и Валерио тоже очень скоро распростился со своими иллюзиями. Маленькая девочка. Он женился на красивой маленькой девочке, сожалевшей об утраченном рае и богатых апартаментах своей семьи, о подругах и театрах в Неаполе, о вилле в Сорренто.

Рядом с ним томился избалованный ребенок, не утративший своей приветливости, прилежной приветливости, и робости, потерявшей, увы, в его глазах свое очарование. Она утверждала, что довольна и счастлива, однако ее покорный, смиренный вид говорил о другом.

Мало-помалу Валерио отдалился от нее. Он ощущал, как ширится в его душе огромная пустота, но силился скрывать свои чувства, неизменно проявляя предупредительность и внимание и продолжая играть комедию любви. Хотя ему уже не доставляло удовольствия это худенькое тельце, которое так трудно было разбудить, — оно оставалось безучастным, несмотря на трогательное послушание. Во всяком случае она ни о чем не догадывалась, ничего не подозревала и жила в этом большом доме в Салине, словно в пансионе, терпеливо дожидаясь каникул. Она пользовалась малейшей возможностью, чтобы съездить в Неаполь, где проводила дней пять или шесть, не больше. Валерио поощрял эти короткие отлучки, ибо после возвращения она выглядела такой счастливой, что это всякий раз трогало его. Он знал, насколько она хрупка и уязвима, и испытывал по отношению к ней что-то похожее на жалость.