Иосиф Гольман - Хранитель Реки

Так вот, Муха за позапрошлое лето написала ему шедевров двадцать. Они и впрямь Ефиму Аркадьевичу все нравились: мазок сочный, мощный, коровинский такой.

Но, к сожалению, пока правы те, кто с разной степенью вежливости объяснял рекламному профессору Береславскому, почему не стоит тратить время и деньги на такой сомнительный бизнес.

И пусть Ефим Аркадьевич, как всегда, верит только собственному мнению (потому что оно и есть верное), но факт остается фактом. На улице – минус, снег летит прямо в профессорское лицо, чертов ветрище, того и гляди, снова завалит мольберт, покупателей как не было, так и нет. А он здесь, на вернисаже, уже чуть больше года…

Мало кто в это верит, кроме тех, кто знает Ефима Аркадьевича долго. Но все выходные – и 31 декабря не было исключением, вдруг покупатель решит что-нибудь приобрести к празднику! – микробуржуй и профессор Береславский проводит на своем новом рабочем месте, торгуя живописью. Торгует то в джинсах с майкой, то в телогрейке с ватными штанами. Торгует и в дождь, и в солнце, и в ветер, и в снег – столь же беззаветно, сколь и безрезультатно.

От всего этого ударение в слове «живопись» ему хочется поставить на последнем слоге, как у героев знаменитой троицы из фильма Гайдая, также занимавшихся чем-то подобным.

Честно говоря, будь это не его идея с арт-галереей – давно бы прикрыл начинание, списав убытки (кстати, не так они и велики). Но проблема в том и состоит, что это была именно его идея! И именно он отстаивал эту идею со всей своей убежденностью – перед скептиками, нытиками и просто мало верующими (а убежденность Береславского дорогого стоит!).

Ефим Аркадьевич в очередной раз печально и безнадежно вздохнул, потом снял очки и попытался их протереть. При отовсюду летевшей снежной крупе это оказалось таким же бесполезным занятием, как и все его стояние.

«Ничего! – вдруг подумалось ему. – Сегодня не пришли – придут завтра. Не может же не везти вечно». Мысль немудреная, а повеселел профессор. Даже теплее стало.

– Аркадьич, а как насчет в футбольчик сгонять?

Это его сосед, Пашка, молодой детина лет под тридцать. Сын известного живописца, сам живописец. Мешает ему, как и многим детям великих, тень отца. А еще больше мешают водка с пивом.

Но Береславский не психоаналитик и уж точно не борец за всемирную нравственность. А потому тут же, на импровизированном крохотном поле, за вполне графичными, по зимнему времени, деревьями, на слегка заснеженной пожухлой травке, побегали в футбол – с такими же, как и сами, неудачливыми на сегодня продавцами объектов изобразительного искусства.

Впрочем, играть в футбол Ефиму Аркадьевичу не так уж понравилось. Азарт-то прежний остался, а дыхалка – как раз на уровне его «полтинника». Плюс (точнее, минус) – сидячая и оручая работа. С таким анамнезом – лучше в шахматы. Береславский так и делал с другим любителем, акварелистом Виктором. Но зимой за шахматами сначала отмерзали пальцы, потом – мозги. Футбол в этом плане, как зимний вид спорта, гораздо логичнее – согрелись-то уж точно. Особенно когда потом с Пашкой накатили по пятьдесят грамм (Пашка, правда, побольше, но Береславский – ровно пятьдесят: специальная пластиковая рюмочка у него на вернисаже всегда при себе), жизнь и вовсе засверкала всеми своими приятными сторонами.

Несомненно, его галерея расцветет. Пусть не за год. («Не за три», – поправил себя Береславский. Год – это он на вернисаже стоит. А первые картины приобрел уже три года назад, одновременно с зарождением идеи: у него идея и действия, как правило, далеко во времени не расходятся.) Но расцветет обязательно. Ну, даже если и не расцветет – что ж, Ефим Аркадьевич умеет быть самокритичным, – то это ж такой кайф: ходить по мастерским и рассматривать, что там эти психи наваяли, а сильно задевшее – покупать.

Самое близкое к вышеописанному (Ефим бесконечно был в этом убежден) – процесс кладоискательства. Выкопал яму – а там пусто. Ничего, выкопаем следующую! В следующей – огромный кованый сундук, но пустой. Ничего, будет и полный!

В общем, такой бизнес не всегда кормит, но адреналином обеспечивает гарантированно.

И что-то еще радовало Ефима Аркадьевича, он пока не мог понять что. Наконец понял. Ветер утих. И более того, на юго-востоке, на беспросветном до этого небе, появился ярко-синий клочок, а от него осветились скромным солнцем прежде унылые вернисажные «улицы».

Ну, праздник так праздник! Ефим спросил у соседа Петра – очень неплохого графика, – не хочет ли тот прогуляться до кормильной будки. Тот ответил, что уже поел, и Береславский отправился за едой в одиночку.

Еда, полученная им, стоит отдельного описания.

Котлета. Не беда, что фабричная, но явно из мяса. И горячая, зараза!

Гречневая каша, тоже горячая.

Кетчуп, красный, вкусный, много.

Чай горячий с лимоном и сахаром.

Пряник тульский со сгущенным молоком.

Продавала и грела все вышеуказанное в крошечной, тоже деревянной будке-кухне Марина, очень милая и веселая девушка-гастарбайтер из Молдавии. Единственное, что из всего названного Береславский не любил, так это одноразовую посуду. Но что вспоминать такие мелочи, когда свежий воздух и обеденное время вызвали аппетит, мощный даже по меркам Ефима Аркадьевича!

Конечно, лучше бы было, как приучен с детсада, принять пищу коллективно, но народ уже поел. Так что рекламный профессор не без труда залез в нутро своей личной будочки и, угнездив на крохотном деревянном выступе тарелку и стакан, предался чревоугодию.

Это было так классно, что не сразу расслышал голоса с «улицы»:

– Так вещь продается или нет?!

А и услышав, не поверил. Наверное, у Пети спрашивают. Или у Пашки.

– Зачем выставлять, если не продаете? – раздраженно повторил женский голос.

У Ефима упало сердце – похоже, это был Его Покупатель! А снаружи обиженную даму уже успокаивал Петя (они все друг другу старались помочь).

– Сейчас хозяин подойдет, – горячо убеждал он женщину. – А у вас вкус отличный, сразу заметили настоящую живопись! – походя, польстил Петя. Заход был стандартный, но так же стандартно и срабатывал.

Ефим уже высвобождал немалое тело из своего дощатого схрона. Оставленные на «столе» котлета и чай теперь его совершенно не волновали – ведь у него был собственный настоящий покупатель!

И не беда, что таких «собственных» за прошедший год подходило с десяток-другой (Мухины картины привлекали-таки внимание), но сегодняшний просто не мог уйти, не купив! Потому что если и он уйдет, то получается, что Ефимова идея неправильная. А это, как известно, невозможно изначально.

– Это настоящая Муха! – запыхавшись, выпалил Береславский. Многоопытный Петя неодобрительно шевельнул бровями, но Ефим и сам понял, что заход неудачный.

Да и дама не одобрила. Ей было сильно за пятьдесят, хорошо одетая, в длинной норковой шубе. И без спутника. Таких посетительниц, делавших подарки самим себе, довольно много гуляло в антикварных рядах и гораздо меньше добиралось до живописных. Для зимнего сонного времени потенциально очень хороша.

– Что еще за муха? – скривилась женщина. – Я с вашим сленгом не знакома.

– Фамилия – Муха, – поправился Береславский.

– Я должна вскрикнуть от восторга? – усмехнулась дама. – Можно подумать, вы сказали «Шишкин».

Ефим благоразумно промолчал. На его личный вкус, Муха была куда лучшим живописцем, чем уважаемый и во всех смыслах дорогой Иван Иванович, виртуозно дублировавший окружающий мир, но, как считал Береславский, попутно изымавший из него душу.

В беседу вступил очень вовремя подошедший на помощь коллегам Пашка.

– Муха – инвестиционный художник, – веско сказал он. – Ее покупают не только за качество живописи, но и чтобы деньги вкладывать.

«Мощно задвинул», – оценил Береславский. Главное, все правда. Или почти все: Муху покупал почти исключительно Береславский, но, действительно, с целью сделать на ней деньги.

Дама на секунду задумалась.

– Вообще-то я для дачи покупаю. Перепродавать не собираюсь.

– Но ведь все равно приятно, когда купленное вами вчера за рубль сегодня стоит десять. – Пашка незаметно перевел акт покупки дамой Мухиной картины из потенциального в свершившийся.

– Ну да, невредно, – согласилась дама.

– А дети ваши уже настоящей ценностью будут обладать, – поддержал Ефим затронутую тему. И снова натолкнулся на не одобрившие сентенцию Петины брови. Профессионалы, Пашка и Петя, уже сталкивались с ситуациями, когда упоминание детей было не ко двору. И вообще, в отличие от малоопытного Ефима Аркадьевича, они твердо знали, что ничего «своего» говорить не надо: надо только слушать покупателя, чтобы потом верно донести до него его же мысли.

Но дама, похоже, приняла решение. Потом Ефим не раз убеждался, что покупатель картин принимает решение, как правило, сразу – и задача продавца состоит не в том, чтобы «продавить» продажу, а в том, чтобы помочь клиенту убедиться в правильности выбора. Настоящий же продавец живописи еще и обязан проверить, действительно ли покупателю нравится это произведение искусства, потому что произведение искусства должно жить в атмосфере любви, а лучше – обожания.