Кармен Посадас - Прекрасная Отеро

Оказавшись в Лиссабоне, Каролина обнаружила, что беременна, но решила пока не говорить об этом Пако, Влюбленные были счастливы до тех пор, пока полиция не нашла их и не возвратила Каролину, как несовершеннолетнюю, к матери. Пако Колль тем временем сбежал в Барселону. Возвращение Нины (так называли ее родители) в Вальгу – еще один грустный эпизод. Карменсита, мать Каролины, по-прежнему была жестока в обращении с дочерью. Когда Агустина призналась матери, что беременна, та ударила ее по лицу и стала всячески оскорблять. На следующий день, без сантима в кармане, Нина сбежала из дому. Однако отправилась вовсе не в Барселону, что было бы вполне логично – ведь там она могла встретиться с возлюбленным, а в Лиссабон, в ту же гостиницу, где они жили с Пако. Каролина объясняет свой поступок так: «Я подумала, что смогу найти приют в гостинице, где мы раньше жили с Пако, потому что ее управляющий был очень милым человеком. Там меня знали и, конечно же, хорошо бы приняли, думая, что возлюбленный скоро за мной приедет. В остальном я решила положиться на судьбу».

Даже в этих вымышленных мемуарах судьба всегда ведет себя слишком в «стиле Отеро». В гостинице, по словам Каролины, ей посчастливилось встретиться с театральным импресарио, и тот, увидев красоту и талант Нины, предложил – совершенно бескорыстно – организовать ее сольный (!) дебют и включить ее вокальный и танцевальный номер в очень модную в то время сарсуэлу La Gran Via, ставившуюся в лиссабонском театре «Авенида». Выступление имело огромный успех, и вскоре Агустина сделала еще один удачный шаг, все в том же «стиле Отеро». Согласно тем же мемуарам, эта двенадцатилетняя девочка, впоследствии ставшая обладательницей лучшей в мире коллекции украшений, неспешно прогуливалась однажды утром по улицам Лиссабона, когда… «Внезапно я оказалась перед витриной ювелирного магазина и засмотрелась на восхитительное бриллиантовое колье», – рассказывает Каролина и приводит любезный разговор с «человеком лет сорока, в очках в золотой оправе, с приятным лицом и доброжелательным взглядом». Двумя строчками ниже юная Нина становится обладательницей не только колье, но и диадемы, колечка, браслета и сережек с бриллиантами. Потом, пользуясь изысканными эвфемизмами, она поведала о том, что господин в очках с золотой оправой, оказавшийся сеньором Пораццо, богатейшим банкиром Лиссабона, поместил ее в пансион. «Какая хорошенькая девочка! – воскликнула, по словам Каролины, толстая и добродушная хозяйка дома, увидев ее. – Можете не беспокоиться, сеньор, ей здесь будет хорошо, она ни в чем не станет нуждаться». И действительно, вскоре Нина имела все» чего только могла пожелать. «Я позволяла себя любить и привязалась к своему покровителю, как к крестному отцу, балующему крестницу подарками. Я не могла ответить взаимностью на его страсть, но испытывала к нему дочернюю нежность, – «откровенничает» Белла. – И еще у меня была большая красивая собака по кличке Блэк, но я скучала по театру и особенно по своему милому Пако».

По словам Каролины, именно из-за тоски по Пако она оставила своего благодетеля и уехала на поезде в Барселону, захватив с собой подарки и много денег сеньора Пораццо. Через несколько дней двенадцатилетняя (!) Каролина поселилась в городе и наняла служанку по имени Росалия, женщину «очень надменную и исполненную достоинства, в гофрированном чепчике». Затем Каролина и Росалия с ее гофрированным чепчиком объявились в ложе барселонского «Паласио де Кристаль», где, как говорили, бывал Пако. Каролина в мемуарах уверяет, что «публика; увидев девушку необыкновенной красоты, пришла в волнение, и десятки корзин с цветами были посланы в мою ложу восхищенными мужчинами». «Кто наделал столько шума?» – будто бы спросил Пако и, к великому изумлению, обнаружил, что это была «его Нина». С этого дня Каролина и Пако снова вместе. Однако вскоре «мною завладело беспокойство, – написала мадам Вальмон под диктовку Отеро, – я не говорила раньше Пако о своей беременности, и теперь мне показалось, что пришло время сообщить ему об этом, потому что я была уже почти на четвертом (курсив мой. – Авт.) месяце».

Неизвестно, протянула ли мадам Вальмон руку к шляпе (как делала всегда, когда записывала особенно трогательный эпизод), услышав историю об этом романтическом воссоединении. Однако, судя по всему, ее вовсе не удивило, что менее чем за четыре месяца Каролина успела столько пережить: уехала с Пако Коллем в Лиссабон, была принудительно возвращена домой полицией, снова сбежала и вернулась в Португалию без единого сантима, дебютировала в театре, сожительствовала с банкиром, осыпавшим ее драгоценностями, и накопила благодаря этому значительную сумму денег, оставила банкира ради возлюбленного и т. д. и т. п. Этот рассказ должен был бы показаться неправдоподобным даже чувствительной мадам Вальмон, но, возможно, очередное «признание» героини произвело на нее столь сильное впечатление, что она не обратила внимания на явные хронологические неувязки.

«Мне показалось, – рассказывала Каролина своему биографу, – что пришло время открыть все Пако, и я это сделала. В то же время меня пригласили выступать в «Паласио де Кристаль», где я познала первый настоящий успех. И была бы вполне счастлива, если бы Пако не проигрывал зарабатываемые мной деньги. К тому же он был уже не так ласков со мной и совершенно открыто флиртовал с другими женщинами. Поведение Пако меня очень огорчало, но, будучи темпераментной по натуре, я не скучала по спокойной жизни в Лиссабоне, потому что сентиментальной безмятежности всегда предпочитала жизнь, полную страстей, пускай и с сопутствующими ей страданиями. Я часто думала о младенце, который должен был вскоре появиться на свет, и надеялась, что мой возлюбленный будет счастлив, как и я. Но, увы, это было не так. Пако – будто бы в шутку – сделал мне несколько намеков, но я притворилась, что не поняла их. Тогда он перестал говорить об этом, но втайне от меня решил действовать. Однажды, воспользовавшись моим недомоганием, Пако отвез меня к повивальной бабке, ремесло которой состояло не в том, чтобы помогать детям появляться на свет, а чтобы отправлять ангелочков на небо. Неожиданно мне дали хлороформ. Очнувшись, я почувствовала ужасную боль и после этого несколько дней пролежала в постели. Я никогда не простила Пако этого предательства, но, поверьте, это было лишь первое из множества других предательств, ждавших меня в жизни…»

Все верно. Эти фантастические истории о моей юности и первых артистических успехах я поведала мадам Вальмон в 1926 году. «Чересчур трагическая история», – подумают некоторые. Да, действительно, но весьма далекая от правды. К счастью, я рано поняла, какого рода истории волнуют публику, и всегда ориентировалась на это. Людям нравится слушать маленькие романтические трагедии, кисло-сладкие искупительные драмы, помогающие представить, что они вели бы себя в подобных обстоятельствах примерно так же, как и героиня. Людей волнуют трогательные истории о несчастной любви – с несправедливостью, ревностью и местью, рассказы о несчастьях, злоключениях, невзгодах…

Напротив, истинные драмы, сопряженные с настоящим человеческим горем и описываемые порой с омерзительными подробностями, возможно, поначалу заставят слушателей ужаснуться. Но очень скоро этот ужас сменится отвращением, а потом и чувством отторжения к испытавшему эти страдания. Я не раз имела возможность убедиться в этом. В человеческом существе есть механизм, заставляющий бежать от настоящего Ужаса, дабы не быть втянутым в воронку чужих несчастий. Люди предпочитают думать, что страдающий человек сам виноват в своих бедах. Поэтому я никогда не рассказывала правды о своем происхождении. Об этом стало известно через некоторых бесцеремонных людей, но сама я никому не говорила, что в действительности Белла Отеро, или, вернее, Агустина Отеро Иглесиас, была незаконной дочерью мастера по починке зонтов из деревни Кордейра и нищенки из Вальги. У моей матери было еще пятеро детей – таких же незаконнорожденных и несчастных, как и я. Еще меньше мне хотелось, чтобы люди узнали о том, что мы жили едва ли не в сарае и спали рядом с животными, а также о том несчастье, которое со мной случилось, когда я была совсем ребенком. Это событие оставило отпечаток на всей моей жизни.

Как уже упоминалось, я рассказала мадам Вальмон, что забеременела и мне, против моей воли, сделали аборт. Это не могло быть правдой, и скоро вы узнаете почему. Сейчас я потревожу призраков, чаще всего посещающих меня в последнее время, – призраков девочки Агустины Отеро. Ну что ж, Гарибальди, я сниму черную тряпку с твоей клетки. Ты уже видел этих призраков прежде, так что можешь составить мне компанию, пока они говорят.