Ирвин Шоу - Матрос с «Бремена» (сборник рассказов)

— Сейчас… — выговорил я, но слезы никак не мог унять. — Не обращайте внимания. Где я могу получить пистолет?

Чекист передал мне свою винтовку, позвал солдата.

— Вот, пойдешь с этим хлопцем! — строго произнес он. — Нужно там навести порядок. Понял, милицейский? Он тебе скажет, что делать. — И кивнул в мою сторону. — Да прекрати ты наконец реветь… как тебя звать?

— Даниил. Я уже не плачу. Благодарю вас от всего сердца.

Мы с солдатом пошли. Он высокий, широкоплечий, очень молодой; под глазами, почти закрытыми, — черные круги, словно какой-то боксер аккуратно поработал над ним.

— Да здравствует революция, Даниил! — громко крикнул капитан нам в спину. — Да здравствует товарищ Ленин!

— Да, да здравствует! — крикнул я, обернувшись; потом обратился к солдату: — Прошу вас, товарищ, пошли побыстрее!

— Как спать хочется… — сонно произнес солдат. — Сейчас лег бы где угодно и заснул мертвецким сном.

Когда мы подошли к дому Кировых, там остались лишь члены моей семьи. Все они в скорбной тишине окружили труп дяди Самуила. Сара и Рахиль лежали неподвижно на полу лицом вниз — на них кто-то набросил два одеяла, найденные в доме Кирова. Рахиль рыдала, а Сара лежала молча, вцепившись в свою малютку.

— Где они? — спросил я. — Где Кировы?

Отец бросил осторожный, пугливый взгляд на мою винтовку.

— Даниил, для чего тебе это ружье?

— Где Кировы, я спрашиваю?! — заорал я в ответ.

Отец покачал головой; по его глазам я заметил, что свет Божий и его ангелы снова возвращаются к нему.

— Говори! Говори! — кричал я что было сил.

— Их здесь нет, — ответил отец. — Ну и слава Богу. Больше они никому не причинят вреда. Беда позади. Бог покарал нас. Он и пощадил нас. Этого вполне достаточно. Не наше дело карать людей.

— Замолчи, проклятый идиот! — взвизгнул я.

— Послушай… — начал солдат, — мне нужно немного поспать.

— Мамочка! — обратился я к матери. — Мамочка, видишь, у меня в руках винтовка. Скажи — где эти негодяи?

Мать посмотрела на отца. Тот покачал головой. Мать взяла меня за руку.

— Они в подвале нашего дома. Их там шестеро. Старик Киров не мог бежать, у него болят ноги.

— Какой позор! — воскликнул отец. — Что ты собираешься делать?

— Все Кировы там, все? — уточнил я.

Мать кивнула.

— Пошли! — бросил я солдату.

Сбежав с крыльца, мы перешли через улицу к дому. На кухне я нашел свечу. Солдат зажег ее и освещал мне дорогу. Я рванул на себя дверь, ведущую в подвал, и стал спускаться по скользким, сырым ступенькам. Там у стены сбились в кучу шестеро. Четверо Кировых, их свояк и тот человек, который заколол штыком моего дядю Самуила. В руках он держал свое орудие убийства — штык.

Увидев нас, с винтовками в руках, он бросил штык на грязный пол. Раздался глухой, лязгающий звук.

— Мы ничего дурного не делали! — закричал портной Киров красноармейцу. — Да будет Иисус мне судьей!

— Мы здесь прячемся, чтобы не попасть под перестрелку, — промямлил старик Киров; у него текло из носа, но он не обращал на это внимания.

— Мы сами — красные! — закричал владелец штыка. — Да здравствует товарищ Ленин!

— Да здравствует Ленин! — закричали они нестройным хором — и сразу замолчали, заметив мою мать, отца и Сару, спускавшихся в подвал по скользкой, гнилой лестнице.

Солдат стоял рядом со мной, с почти закрытыми глазами, с трудом удерживая винтовку, чтобы она не упала на пол, и все время зевал, чудовищно широко открывая рот.

Мать с отцом, Сара молча стояли за нашими спинами. Сара прижимала к груди младенца. Глаза у нее были абсолютно сухие — ни слезинки.

— Да здравствует революция! — крикнул в последний раз старик Киров.

Его тонкий голос вибрировал под сводами сырого подвала.

— Ну, — спросил меня солдат, — они?

— Да, они! — ответил твердо я.

— Мы ничего дурного не делали! — снова закричал портняжка Киров. — Да поможет мне Иисус!

— Это не те, — вмешался мой отец. — Это наши друзья. Те, кто вам нужен, давно убежали.

— Кто это? — спросил красноармеец.

— Мой отец.

— Ну и кто же из вас прав? — Солдат мутными глазами разглядывал моего отца.

— Конечно, старик! — закричал Киров-портной. — Мы были соседями целых восемь лет!

— Это они, — тихо подтвердила моя мать.

Старик Киров наконец вытер нос. Я засмеялся.

— Идиотка! — с горечью бросил отец матери. — Лишь накликаешь на нас еще большую беду. Это они — утверждаешь ты. Ладно, сегодня их арестуют. А завтра вернутся белые, освободят их. Ну и что будет с нами?

— Это они! — твердо повторила мать.

— Кто она такая? — спросил солдат.

— Моя мать.

— Это они! — подала голос Сара — тихий, неровный. Она говорила так, словно это ее последние слова и, когда она их произнесет, то навсегда откажется от дара речи. Запах пороха щекотал ноздри. Я невольно чихнул.

— Что ты собираешься делать? — спросил дрожащим голосом Киров-портной.

Я выстрелил ему в голову. Он упал замертво — всего в одиннадцати футах от моих ног. Остальные в страхе прижались плотнее к стене. Они живо отпихивали друг друга, стараясь оказаться как можно дальше от соседа.

— Даниил! — закричал отец. — Я тебе запрещаю эту расправу! Твои руки не должны быть запачканы кровью! Даниил, опомнись!

Я выстрелил в старшего брата Кирова-портного. Старик Киров заплакал, упал на колени и, протягивая ко мне руки, умолял меня:

— Даниил, Даниил, малыш, что ты делаешь?..

Но я тут вспомнил, что видел в ярко освещенной комнате в доме портного, вспомнил этого беззубого, хихикающего старика, вспомнил мою тетю Сару. Я убил его, когда он стоял на коленях.

Мой отец, зарыдав, взбежал вверх по лестнице. Сара с матерью стояли за моей спиной. Красноармеец энергично тер глаза, чтобы они не слипались. Я чувствовал себя в эту минуту счастливым, но каким горьким было это счастье! Я взвел курок.

— Простите меня, простите меня! — плакал навзрыд самый младший из Кировых. — Я не знал, что я…

Я нажал на курок. Он, завертевшись волчком, упал на труп своего отца.

Снова я взвел курок, старательно прицелился в следующего. Он стоял передо мной совершенно спокойный, потирая нос и глядя в потолок. Я нажал на курок, но выстрела не последовало.

— Нужно перезарядить. — Красноармеец протянул мне новый магазин.

Я вложил его, взвел курок и стал целиться в следующего. Он по-прежнему потирал нос, безразлично глядя в потолок. Я выстрелил. Мне стало немного не по себе от его безразличия к смерти.

Я снова взвел курок. Но в это мгновение владелец штыка кинулся ко мне. Пулей пронесся мимо меня, вихрем взлетел на лестницу. Я бросился за ним из подвала на улицу, выстрелил и, по-моему, ранил его. Он упал; быстро поднялся и побежал дальше. Я — за ним. Еще один выстрел — опять он упал; теперь куда менее проворно поднялся на ноги и, пошатываясь, быстро зашагал прочь. Теперь у меня достаточно времени, торопиться не нужно — я тщательно прицелился. Какой упоительный для меня момент — я видел в прорези прицела его шатающуюся, с расставленными в сторону руками фигуру. Выстрел — он снова упал, приподнялся на одной руке и беспомощно рухнул в грязную жижу. Теперь уже никогда не встанет.

Я стоял перед ним, чувствуя тепло нагревшейся от выстрелов винтовки. Мне холодно, я разочарован, мне не по себе… Это совсем не так приятно, не такое удовольствие, как я себе представлял тогда в мыслях, в комнате Кирова. Счет далеко не равный. Все они умерли слишком легко, не испытывали никакой боли. Вообще в конечном итоге в этой кровавой сделке выиграли они.

Красноармеец подошел ко мне, я отдал ему винтовку. Теперь я снова расплакался. Он дружески погладил меня по голове.

— Все в порядке, товарищ, все в порядке! — приговаривал он.

Перебросил ремни винтовок через плечи и неуверенно зашагал к своим, где его ожидал желанный сон. Мама с Сарой привели меня в дом.

После этого отец со мной не разговаривал. И после похорон дяди Самуила он целую неделю соблюдал траур по нему и за все это время ни разу не поглядел в мою сторону. Я решил уйти. Не находил себе места; к тому же сильно изменился за это время и теперь не мог жить в доме отца на правах школьника. И я ушел.

Красные вновь сдали Киев, и прошло еще так много времени до того, как кончилась война и я снова увиделся с членами своей семьи. Но отца среди них уже не было, он умер.

Выйдя из кинотеатра, они медленно пошли к восточному району, по направлению к Пятой авеню.

— Гитлер! — кричал мальчишка — разносчик газет. — Новости о Гитлере!

— Ты помнишь этого Флетчера? — спросила Дора. — Ну, того, который играет роль ее отца.

— Угу, — откликнулся Пол, крепче сжимая ее руку.

Они медленно шли по темной улице.