Владимир Сорокин - Лёд

Братство росло.

К зиме 1959-го в России нас было уже 118.

Наступили бурные шестидесятые.

Время потекло быстрее.

Появились новые возможности, открылись перспективы.

Наши стали продвигаться по службе, занимать ответственные посты. Братство снова проникало в советскую элиту, но теперь снизу. У нас появились три новых брата в Совете Министров и один в ЦК КПСС. Сестра Чбе стала министром культуры Латвии, братья Энт и Бо заняли руководящие посты в Министерстве внешней торговли, сестра Уг вышла замуж за командующего войсками ПВО, брат Не стал директором Малого театра.

И самое главное – братья Ауб, Ном и Мир организовали в Сибири научное общество по изучению ФТМ (феномена тунгусского метеорита). Оно было поддержано в Академии наук и существовало на государственные деньги. Почти ежегодно к месту падения снаряжались экспедиции.

И ледяные глыбы снова потекли в Москву.

Мы работали.

В семидесятые могущество братства усилилось.

Обретенный брат Леч стал директором СЭВ. Самое поразительное, что его дочь и внук тоже оказались нашими. Это был первый случай, когда семья была живой. Леч, Март и Борк стали оплотом братства в советской номенклатуре. СЭВ заработал на нас. Благодаря Леч мы установили тесные контакты с нашими в Восточной Европе. Мы стали поставлять им лед напрямую, минуя сложно законспирированные каналы, созданные Ха еще при Сталине.

Я заняла небольшую руководящую должность в СЭВ.

Это позволило мне часто выезжать в соцстраны. Я увидела лица наших европейских братьев. Я познала их сердца. Говоря на разных земных языках, мы прекрасно понимали друг друга.

Мы знали, ЧТО делать и КАК.

Братство росло.

В 1980-м в России нас стало 718.

А в мире – 2405.

Восьмидесятые принесли много хлопот и неприятностей.

Умер Брежнев. И началось традиционное для России перераспределение власти. Четверо наших потеряли большие посты в ЦК КПСС и в Совмине. Трое из Госплана были понижены в должности. Брат Ёт, видный функционер ВЦСПС, был исключен из партии «за протекционизм» (он слишком активно продвигал наших в руководство профсоюзами). Двое братьев из Внешторга попали под кампанию борьбы с коррупцией и были осуждены на длительные сроки. Сестры Фэд и Ку потеряли посты в ЦК комсомола за «аморальное поведение» (их застали за сердечным разговором). А Шро, мой верный и решительный, был осужден за нанесение тяжких телесных повреждений (один из простукиваемых вырвался, убежал и донес).

Но Леч уцелел.

И двое наших, Уы и Им стали полковниками КГБ.

Лед добывали и экспортировали в 28 стран.

И ледяные молоты стучали в сердца.

Умерли Андропов и Черненко.

Пришел Горбачев.

Началась эпоха Гласности и Перестройки.

СССР стал разваливаться. Был упразднен СЭВ. И почти сразу умер Леч. Это была большая потеря для нас. Наши сердца горячо простились с великим Леч. Для братства он сделал очень много.

Партия все больше и больше теряла власть в стране. В верхних эшелонах власти началась паника: советская номенклатура чувствовала в надвигающейся демократизации смертельную опасность, но сделать ничего не могла.

Возникло частное предпринимательство. Наиболее умные представители номенклатуры стали переходить в бизнес. Пользуясь старыми связями, они быстро делали деньги.

НАШИ тоже быстро сориентировались. Было решено создавать торговые фирмы, банки и акционерные общества.

В августе 1991-го рухнул СССР.

По иронии судьбы в тот день мы с тремя братьями оказались на Лубянской площади и наблюдали за сносом памятника Дзержинскому. Когда его обвязали стальными тросами и подняли в воздух, я вспомнила арест, мою камеру-холодильник, допросы, янтарных змей, злые лица и мертвые сердца следователей.

Демонтажем памятника руководил белобрысый парень в тельняшке и танкистском шлеме. У него были голубые глаза. Мы познакомились, а через пару часов в специально оборудованном подвале мы простучали Сергея. И сердце его назвало истинное имя: Дор.

Так Дзержинский помог нам найти брата.

Понеслись стремительные девяностые.

Началась веселая и страшная эпоха Ельцина.

Для братства настало золотое время. Мы добились того, о чем мечтали: прочно вошли во власть, создали мощные финансовые структуры, основали ряд совместных предприятий.

Но главным успехом братства стало проникновение наших в высшие властные структуры.

Брат Уф, обретенный в конце семидесятых в Ленинграде, за два года сумел сделать фантастическую карьеру: от доцента инженерно-экономического института до вице-премьера в российском правительстве. Он руководил экономическими реформами и приватизацией государственной собственности. Продажа сотен заводов и фабрик шла через руки Уф. Практически в первой половине 90-х он был хозяином недвижимости России.

Невозможно переоценить его вклад в дело братства. Благодаря рыжему Уф мы стали по-настоящему экономически свободными. Вопрос денег для нас был навсегда решен. А деньги на планете мясных машин двигали все.

Я боготворила рыжего Уф.

Его небольшое, но неистовое сердце часто говорило с моим.

Уф возглавил радикальное крыло братства. Радикалы старались любыми средствами увеличить количество наших и дожить до Великого Преображения.

В отличие от них, мы не были столь эгоистичны и работали на грядущие поколения.

Но Уф своим великим экономическим рывком приблизил будущее: к 1 января 2000 года НАС во всем мире стало 18 610.

И я впервые поверила, что ДОЖИВУ!

Узким кругом мы справляли Новый год в загородном доме Уф. Это был единственный приемлемый для нас праздник из всех праздников мясных машин: ведь каждый новый год приближал час Великого Преображения.

После недолгого сердечного разговора мы сидели на ковре вокруг горы фруктов и молча ели. Мы вообще старались не разговаривать на языке мясо-машин.

И вдруг Уф замер со сливой в руке. Серо-синие глаза его прищурились, маленький упрямый рот приоткрылся:

– Через год и восемь месяцев мы все станем лучами света!

Я замерла. Замерли и остальные.

Уф обвел нас пронзительным взглядом. И добавил твердо:

– Я знаю!

Вмиг глаза его увлажнились, губы задрожали, слива выпала из пальцев. Слезы потекли по его щекам.

Я бросилась к нему, обняла.

И, обливаясь слезами, стала целовать его веснушчатые руки.

Я проснулась, как обычно, утром.

От нежных прикосновений сестры Тбо. Ее руки гладили мое лицо.

И я сразу вспомнила: сегодня особый день. День Приветствия.

Я открыла глаза: моя просторная спальня с нежно-голубыми стенами и золотистым потолком, голубоглазое лицо Тбо, ее мягкие руки. Зазвучала тихая музыка. Тбо сняла с меня одеяло. Я перевернулась на живот. Руки сестры стали массировать мое немолодое тело.

Неслышно вошли братья Мэф и Пор. Дождавшись окончания массажа, они подняли меня и понесли в ванную комнату. Там мне помогли освободить кишечник и мочевой пузырь. Затем меня погрузили в ванну из бурлящего коровьего молока. Минут через десять меня вынули, смыли молоко, растерли грудь кунжутным маслом, наложили на лицо маску из спермы юных мясных машин. Сестра Вихе уложила мои волосы, сделала макияж. Я переместилась в платяную комнату, где Вихе помогла мне выбрать платье на сегодняшний день.

Для особого дня я одеваюсь во все голубое. Я выбрала платье сдержанно-голубого крепдешина, таблетку голубого шелка с голубой вуалью, голубые лакированные сапожки, серьги и браслет из бирюзы.

Меня перенесли в столовую.

Большая, полукруглая, она была выдержана в тех же золотисто-голубых тонах. Белые розы и лилии стояли в четырех золотых вазах. За широкими окнами зеленел еловый лес.

Восседая за сервированным золотом столом, я протянула руки. Мэф и Пор сразу же обернули их теплыми влажными салфетками. Брат Рат подал блюдо с тропическими фруктами. Вошел один из шести моих секретарей – брат Га. Стал читать сводки.

Слушая его, я неторопливо ела.

Он кончил читать и удалился.

Завершив трапезу, я снова протянула руки. И снова две влажные салфетки бережно обтерли их.

Меня перенесли в зал для сердечного общения. Он был круглым, без окон. Стены в зале были отделаны голубой яшмой.

В центре зала на коленях стояли трое голых братьев. Я опустилась на колени рядом с ними. Руки их обняли меня.

Сердца наши заговорили.

Я учила их словам.

Но не долго: объятия наши разжались со сладостным стоном, меня перенесли в комнату отдыха.

Тихая, с золотисто-голубой мягкой мебелью, комната была пропитана восточными благовониями. Пока я полулежала в мягком кресле, мне массировали руки. Затем я выпила чай из алтайских трав.

Вошел секретарь.

Я поняла: пора.