Мэтью Квик - Нет худа без добра

Я не позволял себе уснуть, чтобы не нарушить обещание и не перекатиться во сне, коснувшись Элизабет.

Я слушал дыхание их обоих и смотрел на зеленые инопланетные цифры электронного будильника.

В 4.57 Элизабет прошептала:

– Бартоломью?

– Да? – прошептал я.

– Прости, если я задурила тебе голову сегодня вечером.

– Ты не задурила.

– Правда?

– Правда.

В 5.14 она прошептала:

– Спасибо.

– Тебе тоже спасибо, – ответил я.

Так мы пролежали в темноте еще два часа, пока Макс не проснулся и не стал прыгать между нами на нашей кровати, безостановочно вопя: «долбаный кошачий парламент! долбаный кошачий парламент!»

И, должен признаться, неукротимый мальчишеский энтузиазм Макса значительно повысил мое настроение, несмотря на все пережитое.

Хорошо, когда у тебя есть друзья.

И до меня стал доходить смысл предсказаний на печенье, который я сначала не понял.

Пока мы шли по городу к главной цели нашего приезда в Оттаву, Макс рассказал нам все, что необходимо знать о Кошачьем парламенте.

Как повествует местная легенда, здания парламента охранялись от мышей и крыс колонией кошек, исключительно талантливых по части ловли этих грызунов. Так продолжалось до 1950-х годов, когда грызунов предпочли уничтожать ядами. Но служащие, смотревшие за порядком в зданиях, несколько десятилетий продолжали по доброте душевной кормить этих кошек. Затем к служащим присоединилась часть местных жителей, и все вместе они выделили кошкам специальную территорию, где они могли бы жить одной семьей, или колонией.

Теперь там можно видеть два белых миниатюрных дома за железным забором, сквозь который кошки могут свободно пролезать. Дома имеют крытую плиткой крышу и четыре входа под своего рода навесом, на котором кошки могут проводить свой досуг. Над крышей левого дома развевается маленький красно-белый канадский флаг.

Устроен там также дощатый настил, чтобы кошки могли по нему прогуливаться. Настил при необходимости очищают от снега.

Миски с едой расставлены в разных местах в домиках и около них. Макс говорит, что волонтеры кормят кошек также ежедневно.

Я решил, что район вокруг Парламентского холма действительно напоминает Англию, хотя я никогда в Англии не был и вряд ли когда-нибудь попаду туда.

Задняя сторона парламентского здания закруглена, как у собора; у здания много изломанных завитков, что опять же делает его похожим на космический корабль. С Максом, однако, я этим наблюдением не поделился.

Ранним утром следующего дня, после того как отец Макнами присоединился к маме на небесах или в чистилище, мы подходили к Парламентскому холму. По дороге Макс рассказал нам все вышеизложенное, а затем, завидев вдали своего первого кота, понесся вприпрыжку вперед, как радостный мальчик, оставив нас с Элизабет позади.

Он действительно несколько раз подпрыгнул на бегу, вопя:

– Долбаный Кошачий парламент! Долбаный Кошачий парламент! Я наконец-то здесь, блин!

– Ты был когда-нибудь настолько счастлив? – спросила меня Элизабет, и, честно говоря, я подумал, что ни разу за всю свою жизнь не испытывал такого восторга.

Добежав до кошачьего убежища, Макс схватился за ограждение и стал рассматривать нескольких котов, вышедших погреться под утренним солнцем.

Элизабет остановилась футах в двадцати позади Макса, я остановился тоже, чтобы дать Максу беспрепятственно насладиться моментом.

Когда мы все же подошли к нему, все лицо его было в слезах: они замерзали у него на подбородке, образовав своего рода бороду.

Губы его дрожали.

Он шмыгал носом и фыркал.

– С тобой все в порядке? – спросила Элизабет.

– Это, блин, прекрасно.

– Кошки? – спросил я.

– Да, блин! А также тот факт, что люди, блин, заботятся о бездомных кошках. О кошках! Столько долбаных лет! Они дали им убежище. Они кормят их. Они не бросили кошек, когда, блин, надобность в них отпала. Эти кошки не приносят обществу никакой пользы, а люди все равно кормят их. Ну разве это, блин, не прекрасно? Разве это, блин, не гуманно? Вы, надеюсь, понимаете, о чем я, блин, толкую? Долбаный Кошачий парламент – самое прекрасное место на земле, а? Вы согласны? Вы видите, как это, блин, прекрасно?

Мы покивали, наблюдая за тем, как две кошки, пестрая и серая полосатая, поедают кошачий корм.

– Вы только посмотрите на них! Только, блин, посмотрите. Это прекрасно! Это охрененно прекрасно! Это существует!

Минут через двадцать мы с Элизабет отошли к скамейке неподалеку, откуда наблюдали за Максом.

Несколько детишек в сопровождении их мам остановились, чтобы посмотреть на котов. Их сходство с Максом бросалось в глаза: притом что он произносил по меньшей мере одно нецензурное слово в каждой фразе, пусть даже состоящей из трех или двух слов, он, несомненно, сохранил по-детски чистое сердце.

– Моей жизненной целью было выпить с тобой в баре, – сказал я Элизабет.

– Макс говорил мне. Поэтому я и пригласила тебя вчера в бар. Я думала, может быть, это поможет тебе пережить внезапную смерть отца Макнами. По крайней мере, цель твоей жизни будет достигнута. Но я все испортила, поделившись своими планами ухода. Прости, пожалуйста. Это было не слишком удачное первое свидание, да?

При слове «свидание» мое сердце подпрыгнуло, но я, подражая хладнокровию Ричарда Гира, сказал:

– Делись со мной всем, чем хочешь, не держи ничего в себе. Я говорю это совершенно серьезно. Я думаю, мы должны быть откровенны друг с другом, если мы хотим помочь друг другу наладить жизнь.

– Согласна. Спасибо тебе.

– У меня теперь есть новая цель. Хочешь узнать какая?

– Конечно.

– Когда-нибудь – не обязательно в ближайшее время, так что не считай, что я на тебя давлю, – но когда-нибудь я все же хотел бы недолго подержать тебя за руку. Может быть, всего минуту и, может быть, лучше всего за Филадельфийским музеем искусств, около дамбы. Это мое самое любимое место во всем свете. Тебе понравится это место, если ты там никогда не была.

Мое сердце громко стучало. Я не мог поверить, что говорю это.

Но внешне я был теперь хладнокровен, как Ричард Гир, и даже хладнокровнее.

Учтив, как сказочный принц.

Улыбнувшись, Элизабет сказала:

– Возможно, когда-нибудь мы и подержимся за руки за Филадельфийским музеем искусств, но явно не сегодня – мы ведь в Оттаве. И даже если это в самом деле произойдет, то, наверное, нескоро, потому что мне нужно решить много проблем. Всем нам троим, несомненно, нужна помощь, и, я думаю, нам следует получить ее, когда вернемся в Филадельфию. Ты согласен?

– Я понимаю, – ответил я – и действительно понимал. – Нам нужна помощь. И мы ее обязательно получим.

Так мы просидели несколько часов, давая Максу возможность насладиться обществом обитателей Кошачьего парламента.

Мы замерзли, но не подгоняли Макса, потому что не были уверены, что он или кто-либо из нас попадет когда-нибудь еще в столицу Канады и тем более в Кошачий парламент. Да если бы мы и попали сюда снова, то это было бы, несомненно, совсем не то. Обстоятельства были бы совсем иными. Сложилось бы совсем другое уравнение из абсолютно непохожих переменных величин, и ничего нельзя было бы с этим поделать, потому что жизнь всегда течет и меняется, и как бы нам ни хотелось, мы никогда, ни за что не могли бы повторить этот момент, даже если бы мы специально постарались воспроизвести его, например оделись бы точно так же. Наши попытки неминуемо потерпели бы провал, потому что победить время нельзя, можно только по возможности насладиться тем или иным моментом, выхватывая его из бесконечного потока.

Большой черный кот начал тереться о ноги Макса, описывая восьмерки. Когда Макс наклонился к нему, кот поднял голову к руке Макса и тот почесал его за ушами. Кот блаженно зажмурил глаза. Макс сделал то же самое. Казалось, они молча беседуют друг с другом. Очевидно, это была кошачья телепатия в действии.

– Вы видели это, блин? – крикнул нам Макс, когда кот отправился по своим делам. – Он выбрал меня, блин, чтобы пообщаться! Какого хрена, алё?

Макс был в таком восторге, что мы с Элизабет улыбнулись.

Хотя по большому счету нам было не до улыбок. Денег не было, «настоящей» работы у нас не было тоже, как и какого-либо представления о том, что мы будем делать по возвращении в Филадельфию, или хотя бы о том, кто оплачивает счета, которые прибывают в мамин дом со штампом «оплачено». И, честно говоря, каждый из нас троих представлял собой клубок спутанных трагических эмоций.