Карлос Сафон - Узник Неба

— Кстати, шеф, от волнения я забыл упомянуть, что перед тем, как войти к вам, невольно подслушал, как вы изъявляли желание выйти в отставку и покинуть свой пост.

— Верно. Я уже очень много лет нахожусь здесь, Фермин. А в чем дело?

— Видите ли, я понимаю, что мы знакомы совсем недолго и все такое, но, может, вас заинтересует…

Голоса Фермина с Исааком поглотило эхо лабиринта Кладбища Забытых Книг. Оставшись в одиночестве, я сломал алую сургучную печать. В конверте лежал один сложенный лист бумаги цвета охры. Я развернул его и начал читать.

«Барселона, 31 декабря 1940 года.

Дорогой Даниель!

Я пишу эти строки в надежде и уверенности, что однажды ты найдешь это место — Кладбище Забытых Книг. То самое место, которое полностью перевернуло мою жизнь, как перевернет оно и твою, в чем я нисколько не сомневаюсь. Та же надежда внушает мне веру, что к тому времени, когда меня уже здесь не будет, возможно, кто-нибудь расскажет тебе обо мне и о дружбе, связывавшей меня с твоей матерью. Я понимаю, что, если ты прочтешь это письмо, тобой овладеют сомнения и возникнет немало вопросов. Некоторые ответы ты найдешь на страницах рукописи, где я попытался изложить историю своей жизни так, как помню ее. Ибо я осознаю, что дни моего рассудка сочтены, и нередко я в состоянии воскресить в памяти лишь то, чего не было.

Знаю я и о том, что ты получишь это письмо тогда, когда время почти сотрет следы прошлого. И я предвижу, что душу твою заполонят подозрения, а если правда о последних днях твоей матери дойдет до тебя, ты разделишь со мной гнев и горечь и жажду мести. Говорят, мудрости и справедливости свойственно великодушно прощать. Но я не сомневаюсь, что не смогу простить никогда. И до последнего дыхания, до последней своей минуты я готов мстить за смерть Исабеллы. Таков мой жребий. Но у тебя иная судьба.

Твоя мать ни за что на свете не пожелала бы тебе такой жизни, какую прожил я. Она хотела бы, чтобы твоя жизнь была полнокровной и счастливой, свободной от ненависти и злобы. Ради нее я прошу тебя прочитать мою историю, а когда ты закончишь, немедленно уничтожить ее. Я умоляю забыть все, что ты успел услышать о прошлом, более не существующем, изгнать из своего сердца гнев. Я хочу, чтобы твоя жизнь стала такой, какую мечтала дать тебе мать, и ты всегда смотрел только вперед.

Если однажды, преклонив колена на ее могиле, ты почувствуешь, что огонь ярости овладевает тобой, вспомни, что в твоей истории, как и в моей, присутствует ангел, которому известны все ответы.

Я читал и перечитывал слова Давида Мартина, обращенные ко мне сквозь толщу времени. Мне показалось, что эти слова были пронизаны раскаянием и безумием, и я сомневался, что до конца понял их смысл. Несколько мгновений я подержал письмо в руках, потом поднес лист бумаги к пламени свечи, наблюдая, как он обращается в пепел.

Я нашел Фермина с Исааком у подножия лабиринта. Они оживленно беседовали, как старые друзья. Парочка умолкла, едва заметив мое появление, и оба выжидательно уставились на меня.

— Содержание письма касается только вас, Даниель. Вы не обязаны нам о нем докладывать.

Я не стал возражать. Отголоски колокольного звона просочились сквозь стены. Исаак взглянул на нас, а потом на часы:

— Послушайте, а разве вы сегодня не идете на свадьбу?

Невеста шла под венец в белом платье, и хотя она не сверкала драгоценностями, не существовало в мире женщины, которая в глазах жениха была бы прекраснее Бернарды в день свадьбы. Этот день в начале февраля был пронизан солнечным светом, заливавшим площадь перед церковью Санта-Ана. Для украшения входа в храм Дон Густаво Барсело, согласно принципу «все или ничего», скупил до последнего стебелька все цветы в Барселоне и рыдал теперь, как Магдалина. Священник, приятель жениха, поразил гостей проникновенной церемонией, вызвавшей слезы даже у Беа, которую было нелегко растрогать.

Я отличился, едва не уронив кольца, но о моей оплошности забыли, когда священник, покончив с пролегоменами, предложил Фермину поцеловать невесту. Именно тогда я на миг повернул голову, и мне почудилось, будто на последней в ряду скамье сидел незнакомец, смотревший на меня с улыбкой. Неведомо почему я мгновенно проникся уверенностью, что этот незнакомец был не кто иной, как Узник Неба. Но когда я снова поглядел в ту сторону, его уже в церкви не было. Рядом со мной Фермин крепко обнял Бернарду и без стеснения наградил ее поцелуем, который гости во главе со священником встретили овациями.

Тогда, глядя, как мой друг целует у алтаря любимую женщину, я подумал, что этот миг, короткое мгновение, похищенное у Бога и времени, стоит страданий и горестей, которые пришлось вынести в прошлом, а также тех трудностей и печалей, которые наверняка ожидают нас в будущем, когда жизнь потечет своим чередом. Еще я подумал, что все самое искреннее и достойное в нашем несовершенном мире, то, ради чего стоит дышать, сосредоточено в слившихся устах, в сплетенных руках и в сияющих глазах, обращенных друг на друга, двух счастливых людей, которые, я уверен, не расстанутся до конца своих дней.

1960 год

В лучах полуденного солнца, под небом, одолжившим синеву у моря, среди надгробий кладбища шагал молодой человек с затаенной печалью во взоре и с несколькими седыми волосками, пробивавшимися в шевелюре.

На руках он нес мальчика, еще едва лепетавшего, но с улыбкой заглядывавшего в глаза отца. Вместе они подошли к скромной могиле, расположенной чуть поодаль, на балюстраде, нависавшей над волнами Средиземного моря. Молодой человек опустился на колени у могилы и, придерживая ребенка, позволил ему водить пальчиком по буквам, выбитым на плите:

Исабелла Семпере

1917–1939

Мужчина замер, крепко зажмурившись, чтобы сдержать слезы.

Возглас сына вернул его к действительности. Открыв глаза, он увидел, что ребенок тянется к фигурке, видневшейся среди лепестков засохших цветов, выбивавшихся из стеклянной вазы у подножия памятника. Молодой человек знал точно, что в последний раз, когда он навещал могилу, никакой вазы не было. Он запустил пальцы в сухой букет и вытащил гипсовую статуэтку. Она оказалась миниатюрной и легко умещалась в кулаке. Ангел. Слова, казалось, прочно позабытые, внезапно всплыли в памяти, прожигая болью, как открывшаяся старая рана.

«Если однажды, преклонив колена на ее могиле, ты почувствуешь, что огонь ярости овладевает тобой, вспомни, что в твоей истории, как и в моей, присутствует ангел, которому известны все ответы…»

Мальчик попытался схватить фигурку, лежавшую на раскрытой ладони отца, и, коснувшись ее пальчиками, нечаянно толкнул. Статуэтка упала на мраморную плиту и разбилась. И тогда мужчина увидел, что в гипсе прятался крошечный комочек бумаги, тонкой, почти прозрачной. Расправив его, молодой человек тотчас узнал руку, написавшую памятку:

Маурисио Вальс

Эль Пинар

Улица Мануэля Арнуса Барселона

Порыв морского ветра пронесся над могильными плитами, и в лицо пахнуло дыханием проклятия. Молодой человек спрятал записку в карман. Положив на могилу белую розу, он с малышом на руках пустился в обратный путь к кипарисовой аллее, где их возвращения дожидалась мать ребенка. Все трое обнялись. Но, заглянув мужу в лицо, женщина увидела в его глазах выражение, которого раньше не было. Их переполняло мрачное мутное исступление, испугавшее ее до дрожи.

— Ты здоров, Даниель?

Он долго смотрел на нее и наконец улыбнулся.

— Я люблю тебя, — сказал он и поцеловал ее, осознавая, что история, его история, еще не закончилась.

Она только началась.

Карлос Руис Сафон — самый популярный испаноязычный автор последних лет.

Входящие в этот цикл романы связаны между собой сквозными героями и сюжетными линиями, имеющими повествовательные и тематические точки пересечения, но каждый из них является самостоятельным и сюжетно завершенным произведением. Эти книги можно читать в любом порядке или выборочно; читатель имеет возможность войти в лабиринт повествования через любую дверь и путешествовать по разным его галереям; тесно связанные между собой, все они приведут его к средоточию интриги.

ИГРА АНГЕЛА

В «Игре ангела» спрятано несколько игр, в том числе и игра с читателем, ведь читая ее, он не заметит, как сам станет автором и персонажем. Берегитесь — вы ступили на зыбкую почву… и не жалуйтесь, будто вас не предупредили. До встречи — по ту сторону бытия…

ТЕНЬ ВЕТРА