Нина Морозова - Против течения

Невозможно переоценить объем работы, проделанной ею в те годы. Низкий ей поклон за столь титанический труд. Зато как мы все радовались, когда держали в руках первые обложки! Увлекательным делом оказалось и погружение в архивы Юрия: фотографии, слайды, акварельные рисунки завладели моим вниманием. Позже, когда компьютер появился у нас дома, я довольно скоро овладел процессом создания макетов, и дело пошло быстрее. За эти годы несколько раз менялся внешний вид как всей коллекции, так и отдельных альбомов. Окончательный облик авторская ремастированная дискография приобрела пару лет назад, когда у меня возникла идея создать нечто вроде собрания сочинений со сплошной нумерацией на торцах и накатах. А главной изюминкой считаю присвоение каждому диску своей буквы, в результате чего получается фраза «ЮРИЙ МОРОЗОВ АВТОРСКАЯ РЕМАСТИРОВАННАЯ ДИСКОГРАФИЯ» — ровно 46 букв по количеству CD.

Я всегда получал вторую копию нового реставрированного диска из рук самого Юрия и должен отметить, что результат его работы был просто волшебным по звуку. Слушая сейчас, спустя много лет, эту музыку, я понимаю, что его вариант остается до сих пор лучшим и что по-другому сделать было бы нельзя. А ведь сегодня есть с чем сравнить — даже фирменные ремастеринги третьего тысячелетия зачастую губят оригинальное звучание многих популярных имен прошлого.

Из всей этой обширной коллекции Юрия Морозова в свет вышло только 6 (!) компакт-дисков. Плюс какая-то часть песен вошла в сборники «Юрий Морозов исполняет “Битлз”» и «Избранное». Невероятная когда-то магнитофонная популярность сменилась почти полным забвением в эпоху цифровых носителей…

В 2000 году мы одновременно обзаводимся компьютерами, и я впервые в гостях у Юрия и Нины Павловны. Вот где нам не хватало времени! Бесконечные разговоры о кинематографе, книгах и музыке под литры выпитого чая с мятой (Юра заваривал всегда только собранную своими руками мяту); помимо всего прочего еще и компьютерный ликбез — интерес был взаимный и всепоглощающий. Юрий Морозов открыл для меня целую музыкальную эпоху 60-х годов, что для себя я считаю особенно ценным, и мимо чего я сам, наверное, так и прошел бы. Невозможно забыть и постоянный наш обмен видеокассетами, а позже и ДВД-дисками с различными концертами и фильмами.

Неизбывный, фирменный «морозовский» черный юмор был мне всегда как-то очень близок, очевидно, в восприятии окружающего мира и явлений мы с ним находились, как это принято говорить, «на одной волне». Он не любил пафос и лоск, и сам оказывался очень простым; не терпел мифологию и конспирологию, отличался известной критичностью и своими высокими требованиями к искусству в различных его проявлениях.

Он никогда не рассказывал о своих друзьях, а вскользь, как бы невзначай, и то очень редко. Аккуратно и предупредительно, Морозов каждого впускал и выводил только одной, предназначенной лишь для него дверью… Вообще, я продолжительное время оставался в неведении как относительно его друзей, так и его жизненных коллизий и, вероятно, в долгожительстве нашего многолетнего содружества не последнюю роль сыграло то, что я не лез к нему с расспросами и не вторгался туда, куда не следовало бы.

Неудача сразу в двух издательствах с выходом романа «Голубой мессершмитт», похоже, навсегда отбила у Юрия охоту издаваться где бы то ни было. И вот тут, на мой взгляд, при определенной настойчивости ему наверняка помогли бы его знакомства и связи, так же, как и в случае с его альбомами. Но Юрий Морозов не любил никого ни о чем просить, тем более — искать какие-то обходные пути для решения проблемы. Здесь не слабость, нет, скорее закоснелое упрямство что ли: «Ну, вот видите, я же говорил — совок он и есть совок».

Подобная позиция в современном мире, где каждый продвигает свое искусство, как может, заранее обрекала любого творца оставаться «широко известным в узких кругах». Ведь времена, когда тебя делала знаменитым магнитофонная лента, давно прошли, а сменились другими — товарно-денежными отношениями. Мне же грустно было наблюдать преследовавшие его неудачи на рынке признания творческих заслуг; грустно и оттого, что Юра не признавал компромиссов и половинчатых решений. Все-таки он был художник, а не коммерсант, и знать «как лучше» в этой области он, наверно, не мог.

Однажды в 2002 году у нас произошел разговор, где мы вспомнили вышедший виниловый диск «Свет мой, ангел» и как-то сама собой возникла идея продублировать его на CD. Я предложил дополнить его недостающими вещами, ибо всегда очень трепетно относился к христианской тематике песен Морозова и до сих пор полагаю их непревзойденными и уникальными в отечественной рок-музыке. Так, на диске, который вышел вскоре, появились «Послушница» и ряд других песен, не записанных на ту виниловую пластинку.

Диск неплохо продавался в церквях нашей епархии, а какое-то количество удалось еще реализовать на православных выставках.

Конечно, ничего не происходит случайно: уже несколько лет Юрий сотрудничал с Иоанновским монастырем и его контакты давно перешли из профессиональной сферы в духовную. Провидческая дружба с одной очень грамотной монахиней оказала сильное влияние на религиозное сознание и дух Юры. Он вновь, как и 20 лет назад, оказался очень близко к Богу и Его Церкви, только на этом витке он задержался всерьез и до самого конца.

Еще одним значимым событием последних лет жизни Юрия я считаю создание им романа «Догоняющий ночь» — книги, ставшей квинтэссенцией всего многогранного и неоднозначного писательского таланта Морозова: книга-исповедь, книга-покаяние. Невозможно поверить, насколько правдива эта история. Я бы сказал, что она написана как завещание, где каждая строчка выстрадана бесконечной физической болью, зачастую едва переносимой…

Роман-катарсис и роман-предупреждение заставляют прикоснуться к этой боли и прочувствовать ее многочисленные проявления, временно или навсегда отступившие к развязке повествования, в котором облегчение страдания, — всего лишь отсрочка неизбежного конца. И если «Хроматические инсталляции» стали красивейшим эпилогом морозовской дискографии, то «Догоняющий ночь», вне всякого сомнения, — это контрапункт парадигмы «любовь — боль» в современной литературе.

«Любовь и боль появились почти одновременно». Он не питал иллюзий насчет благополучного исхода. В 1998 году у Юрия начинаются проблемы со здоровьем — вначале, очевидно, относясь к этому не особенно серьезно, он впоследствии уделяет своей болезни все больше времени. Не хотелось бы здесь повторяться, насколько она в итоге оказалось ужасной — желающие могут прочесть историю болезни в мемуарах Н. П. Морозовой «Наши дни». Я же вспоминаю необыкновенное мужество Юры и то, как он отзывался о своем недуге — для всех окружающих это выглядело не более надоедливой мухи, пустяка, по большому счету. Он тщательно скрывал свои физические мучения, пока они не стали слишком очевидными. И я, каюсь, зная прекрасно о нечеловеческих страданиях Юрия, тоже где-то на задворках мысли вяло подумывал: «Ничего, выкарабкается». Наверное, не я один…

Даже осенью 2005 года, после его поездки в Карабах, я как-то воспрял духом и, успокоившись, потерял с ним связь на пару недель. Далее мы только созванивались — у него внезапно все стало очень плохо, и он никого не принимал. Однако я узнал, что он еще был в состоянии выбираться на студию — его последние звукорежиссерские работы с каверами «Битлз». Наконец, в ноябре мне удалось заехать к нему ненадолго, и то, каким увидел его я, меня просто убило. Пожалуй, впервые тогда я вдруг отчетливо понял, что точка возврата прошла и надвигается какая-то неотвратимая развязка: Юра резко похудел, едва двигался; у него изменился голос, и стало хуже со слухом.

В январе 2006 я привозил ему свежее козье молоко для облегчения пищеварения: мы все тогда хватались за любую соломинку — тоже, едва появляясь, уходил — Юра был не в состоянии общаться более получаса.

…Он не хотел снова в больницу — знал, что оттуда не вернется. Последний раз я видел его во вторник, 21 февраля. Я привез микроволновку прямо в палату, там, конечно, была Нина Павловна, не отходившая от своего мужа ни на минуту за все эти годы болезни. Юра с кровати поприветствовал меня в своей неподражаемой манере: «Ну вот, Борис, и кранты мне». От такой непосредственности меня обдало холодом….Вошла сестра с уколом, и мне запомнилось, как Юра, будто ни в чем не бывало, снова пошутил: «Ну что, калийку цианистого в этот раз?».

Я поражаюсь его героизму и стойкости, дай Бог нам всем такого терпения. А через два дня его не стало… До сих пор мой разум не в силах подружиться с реальностью и иногда мне кажется, что вот он просто уехал снова с «чижами» куда-то и обязательно вернется, и мы опять встретимся. И он, как всегда, заварит чай с мятой, а я предложу ему целую гору новой музыки…