Анатолий Тоболяк - Денежная история

— Бред, — сказал я и выпил сладковатую «Ламбаду».

— Почему бред? — прицепился ко мне Перевалов и опорожнил стакан.

— Ни с какими коммерческими структурами я не хочу связываться. Гиблое дело. Неспособен. А твое место… чем оно лучше моего?

— Здесь спокойней, интересней. Нет нашей ежедневной потогонки. Неклесса, ты знаешь, мужик покладистый, тебя ценит. Соглашайся, Андрей.

— А что с моей книжкой? Единственное, что меня сейчас волнует, это она. Я в долгах, как в шелках. Сижу, можно сказать, в долговой яме. Впору пуститься в бега.

— Вот-вот, о чем я толкую! — оживился лысоватый редактор. — Я о твоей книге и толкую.

— В смысле? Что-то прояснилось?

— Пока, увы, нет, — огорчился он, закуривая. — Этот спонсор, ну я тебе говорил, тянет резину. Вчера опять беседовал с ним. Говорит, что заключает крупный контракт. Если заключит, то обещает подкинуть пару миллионов. Без него мы, сам понимаешь, не потянем твой бестселлер. Но, честно говоря…

— Что?

— Надежды на него мало, Андрей. Что-то он крутит. Но! — опять вскинул Перевалов палец. — Сядешь в это кресло, и судьба твоей книги будет в твоих руках.

— Опять бредятина.

— Почему?

— Я не умею проталкивать сам себя. Мог бы давно понять. Эх! — вырвалось у меня как-то отчаянно.

— Погоди. Давай выпьем. Погоди.

— Неужели вы не можете хотя бы авансировать меня?

— Андрей, наивная душа, из каких средств? Мы же нищие сегодня. Тоже в долгах. На нас давят типографии. Смотри, что выпускаем, чтобы поправить дело! — Он схватил со стола верстку. — Видишь? Некто Поллак. «Все красавицы по ранжиру». Сексуально-детективный роман. Дикая пошлятина. Антилитература. А что делать?

— Вы вообще прогореть можете? — угрюмо спросил я.

— Можем. Не исключено, — честно признался Перевалов.

— И ты мне, отцу семейства, предлагаешь занять место с перспективой стать безработным?

— Погоди, погоди! — закричал он. — Ты утрируешь… погоди!

А Яхнин не заставил себя долго ждать, не стал наслаждаться моими мучениями… а мог бы! Он стремительно появился на кухне и стал по-деловому выкладывать на стол пачки в банковской упаковке, приговаривая:

— Вот, считай. Десять штук. Еще двадцать. Еще двадцать. Еще десять штук. Итого — сто. Хватит? Или еще подкинуть?

— Хватит. Дай бумагу, напишу расписку, — как-то смутно проговорил я.

— Кончай! Верю на слово, — отмахнулся Яхнин.

— Сколько процентов возьмешь за два месяца? — в той же темноте спрашиваю я.

— По минимуму. Двадцать. Устраивает?

— За каждый месяц по двадцать?

— Ну-у, старичок, столько ты не потянешь. Вернёшь сто двадцать штук. Отыграюсь на ком-нибудь другом.

— Ладно. Беру. Спасибо, Молва.

— Рад выручить, старичок. Все-таки мы бывшие однокашники. Но Тоньку Абрамову я тебе до сих пор не простил, — заулыбался он. — Трахнул ты ее на выпускном?

— Не помню.

— Брось! Трахнул, конечно. Ты хваткий был. А как сейчас?

— Завязал.

— Со спиртным завязал и с этим тоже? — подивился Яхнин. — А то смотри, можем заняться прямо сейчас. Там у меня две девицы ебкие. Позвони на свою сраную службу, наплети что-нибудь и оставайся, а?

— Нет, не могу. Дела… семья.

— Жаль, жаль! Все-таки, Кумир, ты не тот, что прежде. Нет в тебе старого запала. Эй! Куда ты их суешь? — закричал он, видя, что я рассовываю пачки по карманам куртки.

— Кейса, что ли, нет?

— Нет. Не обзавелся.

— Погоди, у меня валяется где-то старый. Потом вернешь. — И он опять стремительно исчез из кухни.

«Ну, Яхнин, думал я, спускаясь по лестнице с третьего этажа, поизмывался ты вволю. Молодец. Мир твоему дому».

Между тем редактор Перевалов разгорячился. «Ламбада», что ли, на него подействовала, как и на меня?

— Я сказал, Андрей, что мы можем прогореть, но это не значит, что обязательно прогорим, понимаешь! Есть и светлые моменты. Вот малый Совет обещает подбросить нам деньжат. Должники имеются. Книжки в производстве. А если ты доведешь до ума коммерческое издательство…

— Оставь, — безобразно скривился я. — Мне нужны деньги сейчас, немедленно. Хотя бы тысяч пятьдесят на первый случай. Пошарь по сусекам, Сергей.

— Андрюша, дорогой, — взмолился он. — Вот мой сейф. Проверь. Там деньгами не пахнет. Вот если продам свою квартиру, тогда… Но это еще не сегодня и не завтра. Сам, ей-богу, в долгах.

— А Неклесса, а бухгалтерия? — не отступал я безжалостно и настырно.

— Неклесса всем хорош, но мужик зажимистый. Личных денег в долг не дает принципиально, даже мне. Бухгалтерия только что оплатила аренду, телефоны, бумагу. Пуста.

— Что, выходит, мне в петлю пора, — мрачно и устало сказал я.

— Неужели так прижало?

— Да. Большой долг висит.

— Твои еще не вернулись?

— Куда им возвращаться? На пепелище? И на что лететь? Там, по крайней мере, сыты. А здесь…

— Давай выпьем, — поспешно сказал Перевалов, хватаясь за бутылку.

— Давай выпьем. Но это не решение проблемы.

Тогда Ольга открыла мне дверь и сразу кинулась на кухню, где у нее что-то подгорало. Я стащил туфли, куртку и прошагал следом за ней.

— Куда ты ходил, — спросила она от плиты, — в такую рань? Я думала, ты на работу пошел… нет?

Маленькая, пышноволосая, бледнолицая, в затрапезном домашнем халатике. Боль и жалость меня пронзили, но отвечал я бодрым голосом:

— За деньгами, представь, ходил. Гляди-ка, сколько притащил. — И, открыв яхнинский «дипломат», стал выкладывать на кухонный стол пачку за пачкой со старательной неспешностью.

Ольга взглянула краем глаза и обомлела. Рот приоткрылся, глаза застыли. Рука с ложкой перестала помешивать в кастрюле.

— Го-осподи… — прошептала она с каким-то ужасом. Я засмеялся: — Что, впечатляет?

— Господи… откуда столько?

— Здесь сто тысяч. Сто штук, как выражается мой кредитор.

— Господи… глазам не верю. Кто он?

— Некий коммерсант. Ты его не знаешь. Кончай варево. Садись. Считай. Планируй.

— Слушай… подожди.. — Она все еще не могла опомниться. — А как отдавать?

— Это не твоя забота. — Я подошел к ней и поцеловал в нежно пульсирующий висок. — Твоя забота, как их со смыслом потратить. Сумеешь?

Моя жена тряхнула головой, словно отгоняя одурь. Страшная радость вдруг промелькнула в ее глазах и на губах.

— Смеешься? — сильным голосом закричала она. — Сумею ли я? Да я их в пять минут могу спустить!

Я прикрыл ей рот ладонью.

— Тише, Машу разбудишь. Как она?

— Ничего, спокойная. Спит.

— А ты как? Температура как?

— Хорошая. Нормальная.

— Молодец. Умеешь выздоравливать. Чаю бы мне крепкого. Этот мой кредитор поиздевался от души. Подонок еще тот.

— И ты терпел, бедный?

— А что оставалось делать?

Она бросила ложку, кинулась ко мне и, крепко обняв, поцеловала в губы. «Люблю», — услышал я ее шепот.

Конечно, тут же заплакала дочь в комнате, словно мгновенно почувствовала, что мы на несколько секунд о ней забыли, оставили ее сиротой… Ольга рванулась было бежать, но я удержал ее со словами «я сам» и поспешил на этот тонкий, жалобный зов.

«Ламбада», женский, в общем-то, напиток, взяла свое и мне, растренированному, ударила в голову. Но это был не светлый удар, не воспарение, а тяжелое приземление в какой-то дикой глухомани.

— Что за жизнь, Сергей, — прохрипел я, — объясни мне? Можно так жить?

— Да уж, не говори! — откликнулся он с румянцем на впалых щеках. — У меня жена работает, дети, считай, взрослые, и то бедствуем. А тебе каково!

— Я представлял, что при коммуняках был полный мрак. Но теперь новый мрак, новая несвобода. Тогда давили обкомы, райкомы, цензура, а теперь сволочные деньги. Они, суки, не дают мне жить как могу и хочу, понимаешь? Денежная сучья диктатура, согласен?

— Все так, Андрей. Раньше получал свои сто сорок рэ и вроде хватало. Сейчас нужно рвать, манипулировать, что-то придумывать, чтобы выжить. А у меня коммерческие способности нулевые, как и у тебя. Я в эту систему не вписываюсь. Но…

— Что «но»? — вдруг вызверился я. — Хочешь сказать: свобода, бля, свобода? Верно, пишу что хочу. Но раньше меня бы не издали из идеологических соображений, а сейчас я целиком и полностью завишу от какого-то долбаного спонсора! Кто он такой?

— Молодой парень. Делец новой формации. Но в литературе, конечно, не тянет, — вздохнул Перевалов. Снял очки и, близоруко щурясь, стал протирать их платком.

— Вот и спрашивается: за что боролись? Меня из университета поперли за крамолу. Я и сейчас коммуняк ненавижу люто. Но и этих новоявленных нуворишей тоже! Они из иного измерения, а лезут мне в душу. Они духовную жизнь подмяли, не чувствуешь?

— Чувствую, конечно.

— И эти депутаты из парламента — тоже корыстные падлы!