Александр Муленко - Возвращение Панды

— Нет, дядя — я к вам по делу… Вы уже никогда не вернётесь? — в голосе у неё задрожала надежда.

— Что ты милая? Мы вернёмся. Наступит весна… Вот оклемаемся немного и вернёмся… Медведица уже спит, а её братец клюёт себе носом…

— А волчица погибла?

— Да, детка… Она издохла… Наверное, что-нибудь не то съела, — грустно улыбнулся рабочий, — ты очень огорчена?..

— Вы, пожалуйста, больше не бейте волка… Дедушка прочитал вчера в газете, что ему было нечего есть. Это правда?

— Это правда… Но я думаю, что мы скоро исправим положение с продовольствием.

— Я принесла ему косточку, — и стесняясь, она добавила. — С мясом.

Таня развернула пакет, в котором лежала большая кость. Смущённая и неловкая она из-под лобья искала участия во взгляде у парня.

Серый Волк тосковал. В последнее время он выл по ночам, и руководство зверинца серьёзно обсуждало вопрос о его убийстве. Отпустить на свободу хищника было нельзя: волки, как правило, выживают на воле, но он был одинок, и порезал бы всю скотину в округе. В отличие от других животных волки моногамны и не находят покоя и счастья в жизни дважды.

— Павел Петрович!

Пожилой человек при галстуке остановился рядом с ними и вопросительно поглядел на говорившего.

— Павел Петрович! Эта девочка принесла волку кость… Газета написала о наших бедах.

Измотанные жизнью и длительными командировками люди смотрели на ребенка. Где-то далеко на родине их тоже ждали дети, их дети — беззащитные и добрые, отзывчивые на чужое горе…

— Красная Шапочка принесла Серому Волку гостинец? И совсем не боится, что он её съест? — улыбнулся хозяин зверинца и распорядился: — Откройте Волка!

Минуты две рабочие отворачивали тяжёлый навес. Ржавые болты скрипели и от этого ожидание чуда показалось тревожным. Могучий волк, как и в первый раз, когда Таня увидела его, лежал в самом дальнем углу на соломенной подстилке и не шевелился… Один… Девочка привстала на цыпочки и осторожно положила косточку за решётку — с краю клетки. Подтолкнула её палочкой поближе к волку и позвала:

— Волченька, серенький, покушай, не умирай.

Ей, наивной, всё ещё казалось, что дрессируются волки, и что услышав её, Танин голос, Серый Волк обязательно поднимется и как собака завиляет хвостом в ожидании дальнейших команд. Но лежал одинокий хищник, поверженный горем.

— Волченька, — Таня в растерянности оглянулась на людей и заплакала от бессилия.

Это были взрослые и сильные люди, они все понимали, но не могли ничем помочь ребенку, потому что знали — волк независим и ничто его не заставит сейчас встать на ноги, если он сам того не захочет. А девочка размазывала рукавом слёзы по щекам, её подвиг не был оценён по достоинству. Так плачут наши матери и жены, провожая нас в дорогу. А мы не понимаем этого. А мы не видим их слёз…

Но всё же!.. Он поднялся и подошёл к этой маленькой для него косточке, осмотрел её и понюхал, и поглядел на девочку. И только потом этот огромный и благородный разбойник обнажил клыки и улыбнулся, и осторожно взял в зубы подарок…

— Нам надо ехать, девочка.

Люди отвели её, успокоившуюся, за дорогу. Она стояла на обочине и махала рукой, провожая в путь этот длинный звериный поезд. Каждый водитель, проезжая мимо, давил на клаксон.

— До свиданья, Таня! — а на пустыре, исполосованном следами протекторов, осталось стоять всего ничего: одна забытая клетка. Без колес и дверей. Когда-то в ней лежал верблюд… Карданом она утонула в грязи и напоминала горожанам о вчерашнем празднике.

Дома Тане не удалось остаться незамеченной. Родители уже ождали её, и воспитательный процесс начался немедленно. Уперев руки в бока, мама сурово осмотрела ребенка:

— Явилась пропажа!

— Явилась и не запылилась, — огрызнулась девочка.

— И где же ты шлялась, хочу я тебя спросить? Я всю глотку сорвала… Звала тебя, искала. А на улице грязь и слякоть! И не настираешься за всеми… А это что такое?..

Мама нашла пакет, в котором Таня носила волку гостинец, вывернула его наизнанку и увидела на стенках следы жира и мяса.

— Ты украла мясо на трёх человек и ходила кормить животных? Знаешь, как это называется? — взбеленилась хозяйка. — Моя дочь — воровка, она оставила голодными папу и дедушку. Да не сопи ты, а отвечай, почему ты так сделала?..

— От большого немножко не грабёж, а делёжка, — девочка всё ещё надеялась на прощение.

— Уже наблатыкалась, засранка! Скоро ещё материться начнёшь… — замахала руками мама. — Всё!.. На улицу больше ни шагу… Встань в угол!..

Таня надела тапки и понурая пошлёпала в кладовку. Она не плакала, она знала что виновата, но мама по доброй воле никогда бы не отдала ей мясо и даже не выпустила бы гулять на улицу. Тогда Серый Волк умер бы от голода. Девочка стояла в углу и молчала… А в это время вернулся дедушка.

— Нашлась беглянка?

— Нашлась!.. Скормила мясо зверям и вины своей не чует. Даже не ревёт, бесстыдница…

— Ты почему так поступила? — дедушка тоже занялся педагогической деятельностью. — Ты скрысятничала и будешь сегодня делать по дому самую грязную и тяжёлую работу.

— Не буду, — заупрямилась внучка.

— Это почему же не будешь?

— Потому что это не крысятничество — кость была общественная… А коллективное добро не крадут, а приватизируют… Ты же сам так рассказывал мне, когда разобрал на стадионе шведскую стенку…

Это было действительно так. Летом на стадионе делали ремонт, и дедушка — тренер волейбольной команды города — решил, что внучке надёжнее будет заниматься гимнастикой дома под присмотром у взрослых. Папе он с мамой рассказал, откуда принёс снаряды, и при каких обстоятельствах они исчезли. Все тогда остались довольны самоотверженным поступком дедушки и очень долго его хвалили, смакуя все тонкости прошедшей приватизации. Девочка это запомнила и взяла на вооружение новую экономическую доктрину.

— А знаешь ли ты, внучка, что у меня есть брат, твой двоюродный дедушка, который всю свою жизнь живет в тюрьме, потому что не может отличить истинную приватизацию от ложной? Поди-ка сюда, я его покажу.

Он достал с верхней полки книжного шкафа старый семейный альбом с фотографиями и нашёл снимок совсем ещё юного брата. С интересом и с испугом вглядывалась девочка в размытое лицо далёкого ей, неизвестного мужчины и, затаив дыхание, переживала семейную драму.

— В клетке, как волк, он провёл свою жизнь. Потому что не слушал взрослых — маму и папу, воровал, убивал и грабил. И закон покарал его… Ничего толкового не получилось из этого человека, у него нету детей и его дом — тюрьма. Чёрный хлеб и воду с солью носят ему военные, и бьют они его за каждое грубое слово по-настоящему — больно, и не хворостиною по попке, а резиновыми дубинками по хребтине…

— Как волка, деда?

— Нет… Хуже, Таня… Он горько плачет, хватается за сердце, на брюхе ползает, спасаясь… Просит у них прощения… Но тяжела десница правосудия. И нет ему пощады…

Девочка раскаялась:

— Я, деда, виновата. Это я взяла мясо в кастрюле без спроса у мамы. Я и борща хотела в баночку набрать, но крышечки не было… Я никогда не буду больше воровать.

Старик в педагогике оказался сильнее мамы.

— Но почему же ты это сделала, Таня?

— Мне было жалко его одного и такого голодного…

— Но кого же? — погладил он внучку по голове и обнял её за плечи…

— Волка, дедушка… Ты вчера прочитал об этом.

За убийство супруги отмотал свой срок Тарантул. Третья судимость… И вымирать бы ему на «особом», но в юности был он осужден в Казахстане за разбой, а повторно, по отбытии первого срока, год спустя в Ташкенте потерял над собою контроль: ткнул в спину подельника ножом за то, что обозвал его тот «козлом», и скончался горемыка через трое суток в больнице — много крови потерял. Благо, что суд не признал умышленное убийство, найти двух свидетелей и убедить их дать необходимые показания нетрудно для сыска, но умерший был сирота, и никто не взывал ко отомщению… Да и в уголовном кодексе не жалуют бездомных ни как истцов, ни как ответчиков. Напротив, несемейного бродягу винят во всех тяжких и держат в клетке без УДО, до самого звонка. Трагически погиб, и слава богу: чего хорошего ждать от паразита.

Срок ему дали минимальный. Показалось тогда Тарантулу, что пострадал он за чистоту блатного наречия, впитанного им с дымом первых сигарет: заточка в сердце расплата за базар. Смыть кровью позор и уничтожить обидчика — дело правое. Но молодой он был и горячий, не познал он ещё в жизни любви и счастья, и не дорожил ни работой, ни успехом, ни общественным положением… И боялся себе подобных… Видел, как ежедневно уничтожали они слабых и добрых. И принимал участие в этих истязаниях, чтобы не стать жертвой самому.