Александр Проханов - Скорость тьмы

Мощные КБ создавали моторы для советских бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей, для высотных разведчиков и самолетов палубной авиации. Детища сталинских пятилеток и послевоенных авиационных эпох, они поднимали в небо армады летательных аппаратов. Были разрушены сознательной волей врагов. Одни лишались финансирования, и коллективы медленно и вяло распадались, как рассыпается пчелиный рой, у которого умертвили матку. Другие передавались под контроль иностранцев, и те замораживали создание военных двигателей, направляли усилия людей на разработку заведомо неперспективных проектов. Из третьих все лучшие инженеры вывозились в Америку и теперь работали на фирмах «Боинг» и «Локхид», в авиационной и космической индустрии, обеспечивая Штатам военное доминирование в мире.

Ратников посещал Москву, Урал и Сибирь, выведывая, в каких закоулках министерств и заводов, в институтских лабораториях и кафедрах сохранились корифеи моторостроения. В каких конструкторских бюро еще бьется слабая жилка творчества. Где выпускники авиационных факультетов, исполненные жаждой творчества, еще не померкли среди тусклого безразличия теряющей индустрию страны. Он собрал на своем заводе все лучшее, что сумел обнаружить на руинах былого величия. Создал коллектив конструкторов, способных повторить советское чудо.

Сейчас он находился в просторном зале, разделенным на отсеки стеклянными перегородками. В каждом располагалось рабочее место конструктора, был включен компьютер. На экранах расцветали и гасли контуры двигателей, профили лопаток, разноцветные пучки синусоид, которые моделировали поведение двигателя в различных режимах. В условиях форсажа, аварийных перегрузок, крушения. Как трудолюбивые пчелы закладывают в соты добытый мед, так в этих стеклянных отсеках конструкторы собирали знание о сплавах, температурах, газовых потоках, стремясь хоть на малую толику улучшить характеристики двигателя. Обеспечить самолету победу в предстоящем воздушном бою.

Монитор, за которым он теперь наблюдал, казался иллюминатором глубоководного батискафа. Темная бездна, из которой всплывали фантастические обитатели пучины. Загадочные актинии с шевелящимися лепестками и щупальцами. Стремительные кальмары, выплескивающие из себя фиолетовые сгустки. Студенистые медузы, напоминавшие парашюты. Все это возникало перед иллюминатором, стремительно уносилось прочь, меняло форму и цвет. Непознанный мир сновидений поражал воображение несуществующими наяву картинами. Это были проекции двигателя. Сечения турбины и компрессора. Разрезы камеры сгорания. Конфигурации лопаток. Методом компьютерного моделирования воспроизводились режимы полета, аварийные ситуации, попадание в сопло осколков льда, или птицы, или выпущенной из автомата пули. Шла борьба за каждый грамм веса, за каждый градус раскаленного газа, за каждый, заложенный в двигатель параметр.

Заместитель Генерального конструктора Михаил Львович Блюменфельд оставил кресло и поднялся перед Ратниковым своим узкоплечим, худосочным телом, смущенно поглаживал пышную, из рыжеватых колечек шевелюру. Улыбался застенчиво узкогубым ртом. Его большой бледный лоб, зеленоватые глаза, крупный горбатый нос, выделявшийся среди впалых веснущатых щек, создавали впечатление отрешенного человека, погруженного во внутреннее созерцание. Видения на мониторе были отражением его грез, картинами его фантазий, выполненных в компьютерной графике.

— Кажется, нам удается повысить температуру газа еще на сотню градусов. Если выбрать профиль лопатки, который рассчитала группа Бородулина, мы ощутимо прибавим в скоростях и в тяге. Но все это подтвердят или опровергнут натурные испытания двигателя. — Блюменфельд докладывал Ратникову результаты последних исследований, полагая, что именно они интересуют хозяина завода, за этим тот пожаловал в его стеклянный отсек.

Но Ратникова трогало и умиляло другое, — болезненное, аскетическое лицо Блюменфельда, у которого, казалось, не было иных интересов, кроме интересов познания. Среди абсурда и бессмыслицы, в которую погрузились люди, в окружении мелких забот и страхов, делающих их рабами материального мира, в погоне за сиюминутным благом, исключавшим крупную цель, Блюменфельд казался творцом. Он был неутомимый открыватель, пренебрегающий обыденными потребностями. Как и сам Ратников. Это глубинное родство волновало Ратникова. Хотелось сказать инженеру слова благодарности, подчеркнуть их близость.

— Какая удача, Михаил Львович, что мы познакомились тогда в Москве на симпозиуме. Какая, скажу я вам, вы находка для завода. Как с вами интересно работать, — вырвалось у Ратникова. Он слегка коснулся затрапезного пиджака Блюменфельда, почувствовал сквозь ткань худую слабую руку. Блюменфельд смутился. На его лице появилась мучительная улыбка. Глаза тревожно забегали, считывая с монитора образы морских чудовищ и глубоководных соцветий. Остановились на Ратникове, выпуклые, зеленоватые, с таинственной, уходящей в глубь темнотой.

— Я собирался вам сказать, Юрий Данилович. Видимо, скоро я уеду в Америку. У меня там брат, в «Дженерал Моторс». Он договорился с компанией о моем трудоустройстве.

— Как? — изумился Ратников, сраженный этим известием, которое было ответом на его искреннее, восторженное признание, — Почему? Чего вам здесь не хватает? Кто вас обидел?

— Я понимаю, Юрий Данилович, что, наверное, я вас подвожу. Мой уход оголит это важное место. Но, не сомневаюсь, вы его скоро заполните.

— Не в этом дело. Я не понимаю мотивы вашего решения, — все еще не мог прийти в себя Ратников, — Ведь должны быть веские основания, материальные, моральные. Вас не устраивает зарплата? Не нравится новая квартира, которую вам предоставил завод? Тесен коттедж на берегу Волги, где вы отдыхаете с семьей? Давайте это обсудим. Вам не интересна работа? Но мне казалось, что вы погружены в работу с головой, и она для вас является высшей мотивацией.

— Нет, и квартира, и коттедж, и работа, — все прекрасно. Совсем другие мотивы.

— Какие другие?

— Видите ли, как бы вам объяснить, Юрий Данилович. Я чувствую, как в России нарастает неопределенность. Накапливается нестабильность, которая может привести к стремительному крушению. Вы замечательный человек, талантливый бизнесмен, уникальный менеджер. Но вокруг вас сгущается тьма. За пределами вашего завода, — разложение, распад, бандитизм. У вас отнимут ваш бизнес. Мне говорили друзья в министерстве, что на завод, который вы создали из праха, который вот-вот получит заказ на серию новых истребителей, и польются громадные финансовые потоки, — на ваш завод уже положили глаз чиновники корпорации. Они отберут у вас завод, как отобрали «Юкос» у Ходорковского. А вас, если вы станете сопротивляться, упрячут в тюрьму или попросту убьют. — Блюменфельд страдальчески покраснел, понимая, что говорит директору дерзость. Его румянец странно окрасил впадины щек, окруженные костяной белизной скул.

— Ваши источники вас обманывают, Михаил Львович. На коллегии Министерства выступил Премьер. Он назвал завод в числе лучших оборонных предприятий России. Обещая целевую поддержку. Вы не представляете, какие у нас перспективы. Со дня на день мы получим оборонный заказ. Сразу же начнут комплектоваться полки истребителей «пятого поколения». Мы заработаем огромные деньги, расплатимся за японские и германские кредиты, а выручку направим в развитие. Мы начнем приобретать самолетостроительные заводы вместе с авиационными КБ, распространим нашу империю на всю военную авиацию. Нашим работникам открывается стремительный карьерный рост. Вы — один из самых перспективных работников. Ваше близкое будущее — Генеральный Конструктор. Безумие покидать завод и Россию накануне такого прорыва, — Ратников помещал Блюменфельда в страстное поле своей убежденности. Дарил ему свои жизненные силы. Восполнял утрату веры. Исцелял недуг усталости и неверия. — У вас великолепное будущее, Михаил Львович.

— Вы знаете, Юрий Данилович, я недавно шел по городу. Ко мне подскочили молодые люди и стали кричать: «Жид! Жид!». Я думал, они начнут меня бить. В России неудержимо растет антисемитизм. Я не могу рисковать судьбой моих детей. Хочу уехать туда, где моя национальность не является источником бед.

Ратников испытал щемящую боль и мучительное страдание. Не умел разгадать тайну выпуклых, водянисто-зеленых глаз, в которых сгущалась пугливая тьма, уводившая в бесконечную древность. В таинственные времена и пространства, среди которых кочевал загадочный народ, побиваемый собственным Богом, упорный и ищущий, окрыленный великой мечтой. Творец великих вероучений и уникальных открытий, отвергаемый другими народами, мстящий за это отвержение революциями и кровавыми войнами. Блюменфельд родился в России, по мнению Ратникова, был абсолютно русский, не вызывал в Ратникове, иных чувств, кроме бережения и симпатии. Но древние, присутствующие в нем страдание создавали между ним и Ратниковым преграду, за которую Ратников был не в силах шагнуть.