Сергей Кузнецов - Серенький Волчок

Девушка замерла, одна нога на ступеньке, другая на сырой ночной земле, маленькая рука на перилах, свет из открытой двери в спину. Маша порадовалась, что не видит ее лица.

– Его убили, вечером того дня, когда он здесь был… - продолжал Иван. - Кремировали уже, прости, не знал телефона, не позвали тебя.

Дашенька что-то сказала совсем тихо, Маша не расслышала - не то "ничего", не то "и чего?" - повернулась и медленно поднялась по ступенькам в дом.

– Проходите, гости дорогие, - мрачно сказал Леха. - Будьте как дома.

Они поднялись на веранду, Леха сел в единственное кресло, Иван с Машей расположились на стульях.

– Я поставлю чай, - сказала Маша.

Она включила электроплитку и эмалированным ковшиком налила в чайник воды. Вот странно, подумала она, я же за три недели впервые попала в дом, где люди живут. Похоже, москвичи совсем не ходят в гости: и если рестораны и кафе Маша изучила досконально, то что творится дома у Али, Ивана или Дениса, не могла даже представить. Может, дома как такового у них и нет: все деньги уходят на одежду из бутиков, ежевечерние рестораны и кофе в пол-одиннадцатого ночи.

Хлопнула дверь, Дашенька вернулась, держа в руках бутылку с мутной жидкостью. Теперь, при свете, Маша рассмотрела ее лицо: большие глаза, шелушащаяся кожа, потрескавшиеся ненакрашенные губы. На вид лет 35-40, но Маша не удивилась бы, узнав, что Дашенька моложе лет на десять.

– Помянем Сережу, - сказала Дашенька. - Не зря я от Лехи самогонку прятала.

Она кивнула на брата, который, разомлев от тепла, сладко посапывал в кресле.

– Я за рулем, - сказал Иван. - А нам еще возвращаться. Так что не буду, извини.

– Я выпью, - сказала Маша.

Дашенька налила самогон в чашки, и они выпили не чокаясь. После второй порции она заговорила, сначала медленно, с трудом подбирая слова, безучастным голосом, а потом все быстрее, то и дело подливая себе и Маше, которая уже не пила, а только смотрела, как слезы текут по Дашенькиным щекам. Дашенька рассказывала, как Леха впервые пришел с Сережей домой, она еще была школьницей, но сразу поняла, что это - Главный Мужчина ее жизни. Она так и говорила, выделяя большие буквы, Главный Мужчина, и от этого Маша сразу почувствовала себя в каком-то сериале, хотя трудно как-то вообразить сериал, который снимается на маленькой веранде подмосковной дачи, со спящим в кресле пьяным Лехой Швондером, молчащим Иваном в дорогущем костюме, заплаканной Дашенькой и Машей, которая слушает, не говоря ни слова. Вдруг Дашенька прервала свой монолог:

– Простите, Маша, я тут говорю и даже не знаю, вы кто были Сереже?

Маша скосила глаза на Ивана - тот молчал по-прежнему, - и сказала:

– Да просто подруга.

– Просто? - переспросила Дашенька, и Маша вспомнила, как Таня смотрела на нее, будто на музейный экспонат.

– Ну да, - кивнула она.

– И вы никогда с ним… - Дашенька запнулась, подбирая слово, - не спали?

Маша покачала головой. Лицо Дашеньки внезапно озарилось:

– Ой, как же вам не повезло! - всплеснула она руками. - Это всегда была такая радость, такое… даже не наслаждение, а именно радость. Всегда, всегда, до сих пор даже. Вот последний раз, в среду, 13 августа, как сейчас помню, я стою над тазиком, подмываюсь, он уходит уже, а я чувствую, что плачу от счастья. И мне совершенно ничего не надо больше, ты не поверишь. Я сейчас думаю, даже не важно, что он умер, ты, прости, Иван, что я так говорю, неважно, потому что для меня все осталось как было. Эта радость… понимаешь, она всегда со мной, чтобы ни случилось. Я ведь и раньше не знала, когда он снова появится. Сам звонил, приезжал, потом исчезал, но это неважно было, совсем не важно, потому что Сережа - он всегда со мной.

Дашенька вытерла рукавом слезы, и из-под локтя улыбнулась Маше.

– Он всегда был такой прекрасный, - сказала она.

Маша смотрела на нее, заплаканную и улыбающуюся, и думала, что у всех, кто знал Волкова, был свой Сережа, но у Дашеньки - лучший. Похоже, он не оставил в ее сердце ни одного грустного воспоминания - только радость, только свет.

– Послушай, Дашенька, - сказал Иван, - я вот что хотел спросить. Леха говорил, Сережа сумку оставлял тут, забрать собирался, да не приехал. Сумка-то цела?

– Конечно, - сказала девушка, - я сейчас принесу. Я ее спрятала на всякий случай. Видно же, качественная вещь, недешевая. Сумку я спрятала, а ему Лехин пистолет отдала, чтоб от греха подальше.

– Какой пистолет? - спросила Маша.

– Леха тут пистолет купил весной, - сказала Дашенька. - Ну, я все боялась, что по пьяни застрелит кого, а выбросить… ну, убил бы. А так я сказала, что Сереже отдала, Сережу Леха уважал… Но вы погодите, я сейчас принесу.

Дашенька вошла в дом и через минуту вернулась с полиэтиленовым пакетом, из которого и достала красно-черную сумку "Everlast", со множеством кармашков на молнии. Иван бережно взял сумку и принялся методично расстегивать карманы один за другим.

– Больше ничего в ней не было, кроме еды? - спросил он.

– Нет, - сказала Дашенька.

Покончив с боковыми карманами, он заглянул внутрь, расстегнул два маленьких кармашка и развел руками:

– Ничего.

– Погоди, - сказала Маша. - Дай мне.

Сумка показалась ей странно тяжелой.

– Тут должен быть еще один карман, - сказала она, переворачивая сумку.

Так и есть - последний карман вделан в дно, молния почти незаметна. Маша осторожно расстегнула ее - и прямо на стол выпало шесть упакованных в целлофан пачек.

– Он их поменял, - восхищенно сказал Иван. - Он их поменял на доллары.

И в этот момент они увидели, что Леха проснулся. Круглыми глазами он смотрел на лежащее на столе богатство.

– Ни хрена ж себе, - сказал он.

– Что, жалеешь, что сам не нашел? - зло сказал Иван.

– Нет, - ответил Швондер, и голос его звучал неожиданно трезво. - Я только глядя на эти деньги понял, что Сереги больше нет. Вот он десять лет их зарабатывал - а теперь умер. А я эти же десять лет бухал и тоже умру. А когда-то мы были друзьями и вместе слушали про звезду Аделаиду.

Обратно ехали молча. Наконец Иван спросил:

– И что мы будем делать с этими деньгами?

– Как что? - сказала Маша. - Половину Лизе, половину - Сережиным родителям.

– Сережины родители ничего не знают, - сказал Иван. - Это были шальные деньги, Сереже просто повезло, что он наткнулся на такого клиента. На его месте мог быть я, родители здесь вовсе ни при чем, да и не нужны им деньги, ты же их видела. Старые уроды, сам Сережа с ними толком не общался. Ему это уже не нужно, а они - они не заслужили. Да мы их лучше себе оставим.

– Иван, я тебя не понимаю, - сказала Маша. - Что ты такое говоришь? Это же не наши деньги, как мы можем оставить их себе?

– Проще простого, - ответил Иван. - Мы можем поменять их обратно на рубли, отдать Лизе сто восемьдесят тысяч, можно даже его родителям столько же отдать, все равно еще тысяч восемьсот останется. Мы их заберем себе и это будет честно - и справедливо. В конце концов, все с самого начала говорили о трехсот шестидесяти тысячах рублей, а вовсе не о шестидесяти тысячах долларов. Никто ведь не узнает, что Сережа их поменял.

– Ты что? - сказала Маша. - Кто не узнает? Это же люди, с которыми ты работаешь. Ну, твои друзья. И Гена, и все остальные. Ты что, их обмануть хочешь?

– Ты ничего не понимаешь, - сказал Иван. - Все деньги в этой стране так и делались: на разнице курсов, на везении, на том, что кто-то знал больше и это использовал. При чем тут - друзья, не друзья?

– Это была Лизина схема, - сказала Маша. - А Лиза сейчас ждет ребенка. Ей нужны эти деньги.

В этот момент Иван понял, что ничего не сможет объяснить Маше. Эти люди - его друзья, и он не должен их обманывать. Все проще простого, будто и не было последних десяти лет жизни. В этот момент для Ивана Билибинова кончились девяностые.

– Да ладно, - сказал он, - я пошутил. Ты что, решила - я всерьез? Возьми мой мобильный, набери Лизу, скажи ей.

Проснулся Горский от телефонного звонка. Документы были готовы, и ему надо было срочно вылетать назад, Йен звонил каждый день, поторапливал, говорил, все уже на мази. Горский тянул время, чтобы увидеться на прощанье с Машей, старался чем-нибудь себя занять, вчера до ночи пил "Макаби" с Женей, с утра невозможно было проснуться, и он не сразу сообразил, что Женя уже на работе и, значит, трубку поднимать ему. Просыпаться не хотелось: на этот раз никаких кошмаров не снилось, сон был скорее идиллический - он сидел в своей московской квартире, слушал "Future Sound of London" и ждал в гости Антона, Никиту и Олега, которых не видел много лет. Похоже, дело происходило года четыре назад, когда полупарализованный Горский был прикован к инвалидному креслу, но во сне он расхаживал по квартире, рассматривал картинки на стенах, менял компакты в аудиоцентре и вообще радовался московской жизни. И вот, когда во сне ему должны были позвонить в дверь, наяву раздался телефонный звонок.