Александр Сапсай - Семейная реликвия. Месть нерукотворная

О том, что дальнейший разговор будет совсем нешуточным, лучше всех знал и понимал, конечно, сам Вогез. Поэтому мгновенно, по ходу дела, перестроился, предвидя заранее и подобный сценарий развития сегодняшних событий. А в таких делах, это знали все, он был просто профессором или даже академиком. Да, не подумал он, что совсем неспроста пригласили его попить чайку в «Кольцо». Что-то, конечно, скребло на душе, что-то беспокоило, но он был уверен, что «разрулит» любую ситуацию со своими пацанами в нужное русло. Так, как всегда. То есть в свою пользу. Слишком уж самонадеянно, наверное. И самое главное, почему у него было просто противно на душе, так это потому, что «бунт на корабле» сегодня поднял в очередной раз человек, которого он не однажды спасал от многих серьезных проблем. А уж сколько раз вытаскивал из говна, и говорить не приходится. Да, не вычислил он до конца Албанца, сильно изменившегося за последнее время от такого количества доставшихся ему незаслуженно, в основном при патронаже Вогеза, денег. Свалившаяся на его непросвещенную голову, как манна небесная, громадная собственность стала, видимо, управлять его поведением, диктовать определенные решения, не всегда понятные и вовсе не нужные привычному для него окружению, оторваться от которого или возвыситься над ним он задумал в самое ближайшее время.

«Надо же, опять Албанец, — подумал Вогез. — С него, значит, и начнем. Жаль, ствол не взял, а то пришил бы прямо здесь, за столом, для устрашения всех других, чтобы неповадно было. Не зря же Мишка Борочин, школьный товарищ, с которым недавно пили пиво в „Лидии“, услышав от Вогеза о его последнем деле, предостерегал: „Будь осторожен, старина. Легко делить десять, ну, сто тысяч долларов. Пилить с друзьями „лимон“ — дело невероятно сложное, противное и опасное“. Уж он-то, настоящий товарищ, который не только никогда не подведет, не продаст и не посягнет на чужое, но и предостережет, когда потребуется, от дурных шагов. Не внял я голосу разума, поверил прошмандовкам типа Албанца. Теперь вот выкручивайся, разбирайся с ними».

Налив себе еще немножко чайку и спокойно, неторопливыми глотками отпив полчашки, Вогез в наступившей после его тирады полной тишине обдумывал, что же еще такое сказать Албанцу, бывшему когда-то чуть ли не его телохранителем.

«Сейчас, подлюка, мы тебе крылышки-то немножко подрежем, а то ты, видно, чересчур рано оперился. Молодой еще, чтобы самому летать, — подумал Вогез. — А уже голос стал подавать, сучонок. Подождешь еще, блядь. Твое время, гандон, еще долго не наступит, если вообще наступит. Слишком уж нагло ты стал свою маленькую писку на Вогеза поднимать. Я тебе яйца-то вмиг оборву, быстро, что даже не заметишь, педрила. Замучаешься щи потом хлебать деревянной ложкой. Понял?»

— Так что же ты хотел, скажи, узнать об Иисусе, а? — неожиданно для самого себя с металлом в голосе вдруг спросил он, обращаясь вновь к Албанцу. — О религии хотел, наверное, поговорить, или еще о чем? Так я тебя сейчас просвещать буду, многое тебе расскажу, чего ты не знаешь. Лекцию мою послушаешь. Ну, ладно. Говори, зачем звал? Сам, что ли, приехать не мог? Подмога потребовалась? Смотри, а то от такой подмоги только гонорея бывает. Не веришь? Ха-ха-ха! Точно бывает. Ребят спроси, если не знаешь.

— Вогез, не кипятись, — взяв себя в руки, уже более спокойно отвечал Албанец, совсем было растерявшийся вначале под натиском Деда. — Давай по-свойски перетрем все это дело. Решим, как быть с Иисусом, если ты сам этого не можешь. Мы же все в этом деле участвовали, а о наших процентах пока ничего не знаем. Не тебе же одному все это? Нам тоже хочется. Потом, я знаю, что ты обещал что-то той бабе, с которой я тебя свел. Ты же сам меня учил, что бабам никогда доверять нельзя, что все они бляди, да и только. Но ты и нас почти в такую же позицию поставил, раком, можно сказать, — буквально выдавил из себя Албанец.

Все сидевшие напряглись, совершенно ясно понимая, что их запевала в сегодняшнем малоприятном хоре уже перешагнул «красную черту», за которой мира не жди. Внутренне определяя для себя позицию и прикидывая, на чьей стороне будет лучше и выгодней оказаться, они ожидали дальнейшего развития событий, прекрасно зная, что сейчас что-то произойдет, что-то будет. Не тот человек был Вогез, чтобы оставить без последствий такой наглый выпад своего выкормыша, за которого еще совсем недавно он бы порвал пасть любому, сказавшему о нем плохое слово. Директор ресторана Арминак, например, похрустывая пальцами, вдруг нервно вскочил и помчался на кухню, якобы для того, чтобы дать соответствующие распоряжения поварам и официантам в связи с предстоящим вечером большим банкетом. Сашок задумчиво молчал, чересчур пристально глядя на своего школьного товарища и лучше всех других, пожалуй, зная его характер и повадки. Рафаэль не вынимал изо рта сигареты, прикуривая одну от другой. Судя по державшим сигарету пальцам правой руки, его буквально колотила дрожь. Джованни уткнулся в давно остывший шашлык, делая вид, что сильно проголодался и слишком увлечен едой, чтобы обращать внимание на все происходящее вокруг. Однако разыгранная им сцена сегодня походила на спектакль погорелого провинциального театра. Он с большим трудом пережевывал зачерствевшие куски бараньего мяса с застывшим жиром, один за другим продолжая быстро-быстро заталкивать их в рот, иногда даже руками, не прибегая к помощи столового прибора. По мало что выражавшему, похожему на мумию лицу Пака понять было совершенно ничего невозможно. Его взгляд как бы застыл на это время. Лишь желтые с красными прожилками глаза смотрели чересчур пристально на говоривших. Что же касается Юджина Вепса, имени которого никто из присутствовавших по-настоящему и не знал, то успев лишь мелко-мелко нарезать на кусочки жирный ломоть осетрины, он так и не положил ни одного из них в рот, — сидел, держа в руках нож и вилку. Потом он и вовсе спрятал свою широкоскулую физиономию под стол, делая вид, что завязывает шнурки на туфлях.

— С иконой, говоришь, решил разобраться, с процентами своими? — намеренно выдерживая паузу, повторил свой вопрос Вогез. — Что ж, давай, если такой смелый. Не боишься, что я тебя за такие речи порву, как тузик тряпку?

Он вновь, как и прежде, не торопясь, взял в руки китайский фарфоровый чайник и подлил себе в чашку немного давно остывшего уже терпкого жасминового напитка. Потом поднял голову, осмотрел всех сидевших и хотел было продолжить начатую им тему.

В этот миг истошный, нечеловеческий крик навсегда завершил прервавшуюся негромкую беседу сидевших за столом и разорвал могильную тишину ресторанного зала, буквально оглушив всех присутствовавших.

— Ложись! Руки за голову! — проорал неожиданно выросший перед ними, как Рембо, вооруженный до зубов двухметровый амбал в камуфляже и маске.

Вся компания грохнулась на голубой ковролин, всего полчаса назад самым тщательным образом пропылесосенный в ожидании застолья уважаемой компании одним из аккуратных официантов «Кольца». Твердо держа в руках свой «калаш», амбал намеренно толкнул ногой, обутой в массивный черный ботинок со шнурками, стол, свалив прямо на головы лежащей на полу компании недоеденные салаты, застывший шашлык, бесчисленные соусы, тонкие пирожки с зеленью — кутабы — и залив всех недопитым зеленым чаем с жасмином и наполнявшими некоторые рюмки и фужеры коньяком, водкой и минеральной водой. Из кухни и со второго этажа, куда в спешке не успел заглянуть Вогезов водила Мостовой, из-за дальних колонн, практически невидимых в темноте ресторана, выбегали и выбегали, вставая рядом с амбалом, вооруженные до зубов люди, также, как и он, одетые в камуфляж и черные маски, круша и разнося в пух и прах все на своем пути.

«А вот теперь действительно конец, — молнией пронеслось в голове Вогеза. — Жаль только, что с сукой Албанцем не успел рассчитаться. Ну да ладно, хер с ним. Теперь уже не до него».

Валяясь на полу со сцепленными за головой руками, он одним глазом посмотрел на пробивающийся сквозь затемненное окно луч весеннего солнца, вспомнил виденное сегодня настоящее чудо, что при жизни было дано далеко не каждому смертному. Потом, слегка пошевелившись в возникшей неожиданно паузе, переместил занывшую от мучавшего его постоянно остеохондроза правую руку ближе к лицу. Взглянул на просвечивавший в солнечном лучике массивный золотой перстень с огромным прозрачным сапфиром на пальце и на высунувшиеся из-под облитого шашлычным соусом манжета рубашки надетые по этому торжественному случаю золотые часы «Картье» с брюликами на циферблате. Стрелки показывали шестнадцать часов, а в правом окошечке возле цифры «3» также светилось число «16», означавшее день — 16 мая.

«Какой же сегодня ужасный, страшный, тяжелый день, — подумал Вогез. — А может быть, наоборот, очень хороший и светлый. Слава Богу, что все кончилось. Пора было давно со всем этим завязать».