Ольга Карпович - Семейная тайна

– Я не понимаю, о чем ты, не понимаю! За что ты так со мной? – Софья попыталась приблизиться к нему, но Кирилл отмахнулся от нее, отступил назад.

– Не понимаешь? Действительно не понимаешь?

– Слушай, отстань от нее! – на пороге сторожки появился Андрей. – Что с тобой, а? Вчера бред какой-то нес, сегодня агрессия из тебя поперла… Тебя в этой дыре бешеные блохи покусали?

– А-а, наш шутник пробудился, – осклабился Кирилл. – Сейчас всех нас развеселит, рассмешит, и все станет как прежде. Что со мной? – он вскинул голову. – А надоело! Сколько можно притворяться? Это в городе мы все – интеллигентные люди, а тут – закон джунглей. Могу я хоть раз в жизни перестать строить из себя доброго, бесхитростного, всех понимающего тюфяка, а?

– Так тебе досаду не на ком сорвать, да? Устал с дороги? – бледный от ярости, выдавил Андрей. – Ну, будь мужиком – на меня поори, а ее не трогай! Ей хуже, чем нам!

– Узнаю нашего благородного дона, – издевательски ухмыльнулся Кирилл. – Ну давай, давай поучи меня обращению с женщинами. Ты же знаешь в этом толк, а? Ни одна устоять не может! Научи меня: как сделать так, чтобы меня тоже любили? Чтобы ради меня готовы были на все пойти. Предать самое дорогое, а?

Андрей замялся на месте, опустил голову, процедил, взглянув исподлобья:

– Ты кого-то конкретно имеешь в виду? Ну, давай, говори уже начистоту!

– А не боишься? – пристально посмотрел на него Кирилл. – Неужели не струсишь и выскажешь мне всю правду, а? И Соню не пощадишь? Как вы оба: не испугаетесь, что наш такой уютный, такой милый мирок рухнет в одно мгновение?

– Ты что-то узнал, – шепотом произнес Андрей. – Догадался, да? Ну, скажи! Или у тебя тоже не хватает смелости вытащить все это наружу? Удобней ведь ничего не знать, не видеть, правда? Я тебя отлично понимаю, дружище! Только вот не смей обвинять меня в трусости, потому что ты ничуть не лучше.

– Хватит! – пронзительно закричала вдруг Софья. – Хватит! Заткнитесь оба! Я не хочу ничего выяснять! Я хочу домой! К маме!

Она истерически всхлипнула и неожиданно бросилась бежать прочь от сторожки, не разбирая дороги.

– Софья, стой! Подожди! – Андрей кинулся за ней.

Потревоженные ими ветки обрушили на землю целый водопад слез…

Кирилл, не мигая, смотрел, как исчезают в чаще – силуэты его жены и лучшего друга, правой рукой – машинально разминал онемевшие левые локоть и – плечо.

После внезапной вспышки ярости навалилась апатия. Даже для того, чтобы вдохнуть воздух, требовалось приложить нечеловеческое усилие. Он привалился спиной к стволу березы, чувствуя, как на лоб стекают ледяные капли. Одна из них шлепнулась на стекло очков, и мир перед глазами поплыл, начал двоиться и растекаться мутными пятнами.

Слова Андрея все еще гудели в его голове, болью отдавались в висках. «Удобней ничего не знать, не видеть… Ты все знал – и не решился сказать…»

Подонок!

Кирилл изо всех сил ударил кулаком по стволу и охнул от боли в костяшках пальцев.

Если бы можно было выбирать, конечно, он предпочел бы не знать.

Никогда не сел бы в тот вечер в машину и не погнал по загородному шоссе. И увидев «Мазду» Андрея на обочине, не стал бы ничего выяснять, рванул бы назад, словно увидев привидение…

Хотя это ничего бы не изменило.

Теперь ему казалось, что он догадался обо всем намного раньше. Да что там – он с самого начала знал настоящую расстановку сил.

Как ни целовала его Софья в ту проклятую ночь «на картошке», как ни льнула к нему со всем мстительным отчаянием отвергнутой женщины, он все равно не мог до конца поверить, что такая девушка – самая яркая, самая красивая на курсе, удивительная, нежная, озорная – выбрала именно его, а не его крутого приятеля.

Сначала думал – чудо.

Что-то она в нем разглядела, оценила – что-то, что заставило ее предпочесть его Андрею.

А потом…

Может быть, он не умел так блестяще острить, как Андрей, и язык у него не был так хорошо подвешен. Но глаза у него были на месте, и соображал он всегда хорошо.

Слишком уж досадливо взирал на них с Софьей Андрей, слишком активно демонстрировал собственную бьющую через край личную жизнь. Слишком непринужденно держалась с ним Софья – подчеркнуто равнодушно, может быть, даже с легким оттенком раздражения.

Но в то время Кирилл, влюбленный, счастливый, опьяненный обладанием самой прекрасной женщиной на свете, не хотел обращать ни на что внимания, закрывал глаза на странное поведение близких своих людей и лишь торопился со свадьбой. Как будто стремился как можно скорее застолбить свое право перед всем миром объявить Софью своей собственностью, пока кто-нибудь не отнял ее у него…

Потом, пытаясь разобраться в своих эмоциях того времени, он понимал, что рассчитывал стать для Софьи идеальным, заботливым, любящим, надежным, преданным мужем – и тем самым завоевать ее любовь.

По сравнению с безалаберным, бесшабашным Андреем он выигрывал по всем фронтам.

Верный, обязательный, терпеливый, всегда найдет нужные слова, всегда поддержит, дарит цветы, носится по всей Москве, чтобы привезти жене ее любимые пирожные…

Только вот Софья, несмотря на его старания, день ото дня становилась все тоскливей.

А когда Андрей приходил к ним в гости, один или с очередной подругой, между ним и Софьей чувствовалось такое напряжение, что казалось: еще чуть-чуть – и комнату прорежет голубой электрический разряд.

Когда же Кирилл, дождавшись ночи, осторожно и неуверенно, опасаясь отказа, обнимал Софью, она в его руках становилась как деревянная. Нет, она не прогоняла его, но он чувствовал, что не может, несмотря на все старания, зажечь в ней огня. Она лишь терпеливо сносила его ласки, словно выполняя не слишком приятную, утомительную работу, а затем отворачивалась на другой бок и засыпала.

Кирилл же лежал иногда без сна до рассвета, стараясь не думать, кто сейчас снится его прекрасной, такой любимой и такой несчастной жене…

Кирилл мечтал о том, чтобы его лучший друг куда-нибудь исчез, уехал, испарился, навсегда пропал из Москвы, из их жизни.

Он ненавидел себя за эти мысли, но ничего с ними поделать не мог.

И однажды Андрей действительно исчез с поля зрения. Несколько месяцев не звонил, не заходил в гости, вообще никак не проявлял своего присутствия.

А Софья вдруг повеселела, ожила, блестела глазами и часто без причины смеялась.

Кирилл поверить не мог: неужели Андрей исчез – и она забыла о нем? Может, на самом деле она его и не любила по-настоящему? Так, старая заноза в сердце, не слишком болезненная, но ноющая, не дающая жить на всю катушку…

Только счастье Кирилла длилось недолго – Софья вновь помрачнела, стала еще несчастнее, злее и угрюмее, чем прежде.

И Андрей опять появился у них в гостях с какой-то новой подругой.

Кажется, именно после того вечера он и понял все.

Понял, почему Софья была неестественно, почти истерически весела все последнее время, а Андрей от него прятался.

Любовники…

Отвратительное, пошлое слово.

Как будто из какого-то мерзкого слезливого романа в бумажной обложке, которые неизменно почитывала, сидя на лавочке во дворе, их престарелая соседка тетя Глаша. Любовные перипетии героев увлекали бабку не настолько, чтобы пропускать хоть какие-то мало-мальски интересные события из жизни дома. Стоило Кириллу выйти из машины и направиться к подъезду, тетя Глаша поднимала от страницы выкаченные от базедовой болезни круглые глаза и сообщала ему заго-ворщицки:

– Ваша супруга куда-то ушла. Очень торопилась! – В конце фразы она коротко игриво хихикала.

Даже его собственная мать как будто чувствовала что-то.

Когда они с Соней заезжали навещать стариков, она испытующе поглядывала на невеселую пару и все чаще вздыхала, подперев щеку кулаком. А потом, улучив минуту, когда Софья куда-нибудь выходила, приставала к Кириллу:

– Кирюша, я вижу: неладно что-то у вас с Сонюшкой, да? Эх, эх, молодые вы еще, горячие, детишек бы вам…

У него в голове все это сплелось в один клубок – мерзкое хихиканье глупой старухи, сплетенные тела на обложках ее книжонок, сетования матери, блестящие глаза Софьи, вялое рукопожатие Андрея.

Любовники!

Нет, этого не могло быть!

Они с Андреем были вместе с первого класса. Они когда-то клялись самой страшной мальчишеской дворовой клятвой – оставаться верными друзьями на всю жизнь, никогда не подставлять и не предавать друг друга! В конце концов, Андрей сам отступился от Софьи, понимая, что Кирилл в нее влюблен.

Не мог же он теперь…

Или мог?

А она могла? Его жена, женщина, которую он любил больше жизни, – нежная, честная, сильная, на-стоящая…

Могла?

«Ты сволочь! – твердил он себе. – Ты с ума сошел. Как ты можешь думать такое о самых дорогих тебе людях? Да тебе морду разбить мало за такое…»