Фаусто Брицци - 100 дней счастья

– Погодите. Наш любимый корсар не привык отступать. Он продолжал сражаться вместе со своими пиратами, но из раны у него шла кровь. К нему подбежали и уложили в палатке, где он и умер спустя два дня от потери крови.

– А потом он воскрес? – с надеждой спрашивает Лоренцо.

– Нет, он не воскрес. Тело его отправили в Триполи, где с почетом похоронили в мечети. Говорят, что его злейший враг Андреа Дория так уважал пирата, что когда узнал о смерти турка, то назвал в честь него своего кота.

– А одноглазый? – спрашивает Ева.

Похоже, они все же поверили в мою историю. Я продолжаю историю и наплетаю кучу подробностей, которые придумываю на ходу. Я в восторге от собственного рассказа, точно ребенок, узнавший, что такое «Нутелла».

– Одноглазый отправился в Малайзию, где познакомился с Сандоканом и Янезом, и присоединился к ним. Он сменил имя – в романах Сальгари его уже называют Тремал-Найк.

– Но у Тремала-Найка два глаза, и он вообще-то из Индии, – замечает Лоренцо.

Я попался. Я пытаюсь выпутаться из собственной ловушки, заявляя, что на самом деле было два Тремал-Найка, но завязаю все глубже и глубже. От полного фиаско меня спасает смотритель крепости, который просит нас заканчивать осмотр, поскольку настало время обеда.

Да, в одном можно не сомневаться: до дедушки мне далеко.

Днем, после того как мы перекусили солидной порцией местных макарон с соусом песто, нас застигает сильнейший летний дождь. Льет как из ведра. Классика жанра. До нашей машины еще идти полкилометра, и когда мы наконец до нее добираемся, все уже насквозь промокли. Когда мы залезаем в салон, нас пробирает приступ смеха. И десять минут мы хохочем без перерыва. Паола смотрит на меня и впервые за все это время по-настоящему улыбается.

Так что обшарпанный пансион «Джина», где мы сегодня ночуем, кажется настоящим пятизвездочным отелем.

Я решил ехать по второстепенной дороге, чтобы можно было открыть окна и наслаждаться пейзажем. Утро, проведенное в пути, согрето моим любимым сборником: итальянские барды семидесятых. К обеду мы уже прослушали больше половины, и когда Де Грегори выдает свое неуместное «Доброй ночи», мы уже почти на месте.

– Ну, вот и приехали.

– А где же отель? – спрашивает Паола.

– Никаких больше отелей. Мы в кемпинге.

Радостные крики детей заглушает «не-е-ет» Паолы, которая покорно закрывает глаза. Думаю, я успел упомянуть, что мы с друзьями-мушкетерами частенько ходили в скаутские походы. Годами я проводил каникулы в палатке, но когда познакомился с Паолой, пришлось с этим завязать, потому что она совсем не любит кемпинги. Когда мы стали встречаться, она пообещала, что когда-нибудь поедет со мной в отпуск с палаткой. Этот джокер я мог разыграть в любой момент. Момент настал сегодня.

Машина триумфально заезжает на территорию кемпинга.

Я заказал площадку прямо на берегу озера. Мы паркуемся и начинаем собирать суперпалатку, которую я купил на известном рынке, что на улице Саннио. Я настоящий специалист по сбору палаток, у меня к этому врожденный дар. Кто-то отлично играет в теннис, кто-то на фортепиано, кто-то рисует, готовит, а я собираю любые палатки, старые, канадского типа, или новые, которые еще называют «иглу». У нас огромная современная палатка, которая на самом-то деле собирается чуть ли не сама. Надо только хорошенько ее расправить. Я объясняю юным помощникам, как сделать ров вокруг палатки, чтобы ее не затопило, если вдруг хлынет ливень, как вбить колышки, не ударив себя по пальцу, как надуть матрасы. Я закупил все, что нужно. Даже в справочнике туриста столького не найдешь: любая безделица, от газовой лампы до примуса, кастрюль и сковородок, у меня предусмотрена.

Паола втягивается в игру и уже помогает на полевой кухне. Я втихаря прикупил все необходимое, чтобы готовить на природе.

– Попробуем зажечь костер, как первобытные люди? – спрашивает меня Лоренцо с иронией, которой он уже отлично овладел.

– Ну, нет. Я купил охотничьи спички и топливные брикеты. Проголодались?

Мы собираем ветки и хворост, и через пять минут у нас уже горит отличный костер, обложенный по кругу камнями. Мы печем картошку в фольге, сосиски, яйца и делаем паштет из фасоли. Даже Текс Виллер, герой еще одного моего любимого комикса, решил бы, что наш ужин слишком калорийный. Но мы с удовольствием все поедаем, закусывая хлебом. За несколько дней до ухода все добрые советы натуропата уже позабыты. Теперь я руководствуюсь единственным и непреложным критерием: ем, что хочу. Мы уже почти доели, когда вдруг с неба начинает накрапывать дождь. Вот уже несколько лет, как в Италии установился почти тропический климат, но никто не осмеливается об этом говорить: теперь летом идут дожди.

Через минуту на нас обрушивается бешеный ливень, гром и молнии. Мы едва успеваем запрыгнуть в палатку и прикрыть нашу отличную кухню.

Сидеть в палатке во время дождя – это настоящее волшебство. Силы природы бушуют в каких-то сантиметрах от тебя, а ты словно в центре волшебного круга, который начертил пролетающий мимо волшебник.

Шум снаружи усиливается, но мы лежим на матрасах и слушаем его, точно концерт симфонической музыки. Когда гроза заканчивается, мы выходим посмотреть на последствия катаклизма: палатка выстояла только благодаря рвам, вырытым детьми, да и кухня, тщательно прикрытая непромокаемым тентом, не пострадала.

– Вот это приключение! – кричит Ева.

Я поворачиваюсь и улыбаюсь. И прошу всех троих встать у палатки, прилаживая фотоаппарат, чтобы сделать автоматический снимок. Потом бегу к своим и растягиваю рот в улыбке.

Щелк!

Тогда я еще не знал, но это оказалась последняя фотография, на которой мы все вместе.

Мой любимый аттракцион в парке «Гардаленд» – «Космическая Вертикаль». Это сорокаметровая башня, с вершины которой ты обрушиваешься вниз со сверхзвуковой скоростью, притормаживая только перед самой землей. За один раз могут ехать только четыре человека. То есть мы.

Мы стоим в очереди рядом с австрийскими подростками, которые приехали на озеро на каникулы. На входе я умудряюсь схватиться с сотрудником, который утверждает, что Ева слишком маленькая и по нормам безопасности не может пойти вместе с нами. Мы оставляем ее с Петрушкой – дракончиком, что является символом парка, внутри которого скрывается парень с ярко выраженным калабрийским акцентом.

Мы залезаем на сиденья, а четвертой оказывается до смерти перепуганная школьница из Бергамо, которая по неведомым причинам оказалась на вертикальной космической горке. Пока мы поднимаемся вверх, она рыдает, ахает и охает. А мы радостно смеемся. Выше, выше и выше. Я смотрю не вниз, а вверх. Небо все ближе и ближе. Кто знает, почему рай и потусторонняя жизнь ассоциируются с небом? Мне кажется, в качестве загробного мира лучше подходит море.

Внезапно мы несемся вниз, сердце застревает где-то в горле, а по всему позвоночнику чувствуется электрический разряд. Четыре секунды длиною в жизнь. Мы уже на земле и хохочем как сумасшедшие, что в принципе свойственно посетителям аттракционов. Я киваю дракону, который играет с Евой, и мы сразу же встаем в очередь на второй круг. Пока мы поднимаемся, на этот раз с молчаливым японцем, я непрерывно кашляю.

Наверное, было бы не лишним поставить табличку у входа: кроме детей ростом ниже метра двадцати, сердечников и смертельно больных. Живот у меня разболелся до невозможности, а на грудь как будто что-то давит, точно соскочившая штанга. Меня тошнит, а сердце бьется, как метроном, слетевший с катушек. Падение приходит освобождением. Я выхожу за калитку, говорю своим, что мне что-то попало не в то горло, и отдаляюсь на безопасное расстояние, дав понять Паоле легким кивком, что все нормально. Я ложусь на спину в траву, между каких-то клумб. И медленно дышу, пытаясь успокоить взбесившееся сердце. Как во время занятий йогой.

Только полный идиот попрется в «Гардаленд» за четыре дня до смерти. Но я обожаю аттракционы. Если бы мне довелось выбирать, где пребывать в раю, я не отказался бы от Страны Дураков.

Через пятнадцать минут я возвращаюсь к своим. Они уже устроились на скамейке у фастфуда и поедают чизбургеры и картошку-фри.

– Как дела? – обеспокоенно спрашивает Паола.

– Лучше. Почти на отлично, – улыбаюсь я.

Мне нужно постоянно улыбаться.

Ева протягивает мне надкусанный гамбургер. Я отказываюсь, качая головой. Есть как-то не хочется. Но хочется пить, и я осушаю пол-литровую бутылку. Мне прекрасно известно, что равнодушие к пище в часы встречи с тарелкой – дурной знак.

Очень дурной знак.

Я встаю из-за стола и уговариваю всех отправиться на пиратский корабль. И даже напеваю песенку «Пятнадцать человек на сундук мертвеца».