Олег Рой - Нелепая привычка жить

Неудивительно, что Лана скоро догадалась о том, что испытывает ее родная дочь. И если глубину Долькиных чувств к Виталию она, к счастью, себе не представляла, то в отношении собственной персоны ощутила все сполна. Видимо, между Ланой и возлюбленным произошел крупный разговор – во всяком случае, Вит вдруг как-то резко переменился к Дольке, перестал до нее даже дотрагиваться, а когда она спросила, в чем дело, забормотал что-то о новых, взрослых отношениях.

Она, Долька, уже тогда понимала, что к чему. И подобная перемена стала для нее страшным ударом. Больше всего на свете ей уже тогда хотелось, чтобы Лана умерла, но в то время мысль, что ее можно убить, еще не приходила ей в голову. Куда легче и заманчивее показалась идея убить себя – не на самом деле, конечно, а так, понарошку. Способ подсказала любимая песня группы «Крематорий»:

Что такое марихуана, она тогда еще не знала, но то, что от небольшой раны поперек вен не умрешь, представляла себе очень хорошо. Ей даже понравилось это ощущение, особенно в первый момент, когда боли еще не было, а кровь от неглубокого пореза бритвой полилась сильной струей. Такой потрясающий допинг! Она точно рассчитала время, и все вышло именно так, как она задумала. Обидно только, что перед самым приходом Вита она все-таки потеряла сознание – не столько от потери крови, сколько от нервного перенапряжения. Обморок был очень некстати – ей так хотелось бы видеть его лицо, слышать голос, все чувствовать…

Потом была эта чертова больница, которая до сих пор снится ей в кошмарных снах. Вот уж где она узнала и про травку, и про более сильные наркотики, и про многое другое… В клинике было настолько ужасно, что Долька тогда разозлилась на весь мир. Даже на него она тогда была обижена за то, что он пошел у Ланы на поводу и позволил засунуть ее, Дольку, сюда, а уж саму Лану она и вовсе возненавидела лютой ненавистью… Каждый день, проведенный в этих стенах, был просто мучением. И Долька мечтала лишь об одном – как она вернется домой и уж тогда им покажет!

И показала. Эффект получился намного сильнее, чем она ожидала. Сначала она просто играла в плохую девочку, а потом сама не заметила, как увлеклась. За «дурной компанией» далеко было ходить не надо – ребята собирались прямо у них во дворе. Ее, симпатичную девчонку, у которой всегда водились деньги, приняли в тусовку с распростертыми объятиями. Именно в этой компании она физически стала женщиной – с Зубом, вожаком тусовки. А потом был другой парень, потом третий, четвертый… Она специально меняла партнеров, пила, курила травку – назло им. Ей казалось, что ей нравится такая жизнь, но и тогда она отдавала себе отчет, что делает это напоказ. Не так она была пьяна, какой представлялась, вваливаясь домой, не столько у нее было парней, сколько оберток от презервативов она разбрасывала по квартире… А уж колоться и глотать колеса она не стала принципиально. Губить свое здоровье не было никакого желания. Это можно было просто разыграть.

В тот момент, когда он впервые ударил ее и во второй раз отвез в больницу, она уже сама порядком устала от такого образа жизни. Сидеть дома за компьютером, читать книги или рисовать было гораздо интереснее, чем глотать пиво и водку по подъездам в обществе быдла. Но на тот момент она сама не знала, как выбраться из тупика, в который сама себя загнала. Так что Вит в очередной раз спас ее, сам того и не зная.

Именно во второй больнице ей и пришла в голову идея убить Лану, уже не просто на уровне эмоций – «хоть бы она сдохла!», а совершенно осознанно. Она вернулась домой окрыленная, полная энергии, но не позволила импульсивным порывам взять верх над разумом. В таком деле, от которого зависела вся ее дальнейшая жизнь – их с Витом счастливая совместная жизнь! – нельзя было пороть горячку. Ей нужно было устранить соперницу, но самой остаться вне всяких подозрений, чтобы не попасть в тюрьму или психушку из-за какой-нибудь досадной ошибки. Долька не спешила, несколько лет спокойно и хладнокровно обдумывала разные возможности, изобрела и тщательно распланировала несколько удачных способов… Но в один, ни в коей мере не прекрасный день ей пришлось отказаться от своей затеи.

Это случилось полтора года назад, осенью, когда она уже училась в институте, но еще жила на Старой Басманной. Вит рассказал ей, что нашел новую симпатичную кафешку невдалеке от его офиса, и она, разумеется, тут же помчалась смотреть, потому что ее живо интересовало все, что хоть каким-нибудь образом касалось его. Там в кафе им прислуживала некрасивая, коротконогая и толстозадая официантка. С точки зрения Дольки, эта тетка вообще ничего собой не представляла, но Вит проводил ее таким взглядом, что у его падчерицы больно сжалось сердце. «Никогда!» – сказал чей-то безжалостный голос внутри нее, и это страшное слово тяжелым камнем упало прямо в душу. Он никогда не станет ее, и дело совсем не в Лане. Будет жить женщина, благодаря издевке судьбы ставшая ее матерью, или не будет – это совершенно неважно. Не будет этой – появится другая. Официантка из кафе, любая девица из его офиса, просто случайная прохожая на улице… С ним будет кто угодно, только не она, Долька. Она для него дочь и, стало быть, табу.

Первое время она просто не знала, как жить с этим открытием. Теперь каждый взгляд на него, каждая минута общения с ним причиняли ей невыносимую боль. Она уже и не хотела любить его, но это никак не получалось. Любовь к Виту вросла в ее существо, сделалась ее натурой, ее сущностью. Чего она только не пыталась делать, чтобы убежать от себя самой! Снова начала встречаться с парнями, знакомилась в кабаках, на улице и по Интернету, исступленно занималась сексом в надежде, что хоть кто-то из этой многочисленной безликой толпы сумеет хотя бы на минуту отвлечь ее от мыслей о нем. Парни были разные, многие ей нравились, с некоторыми даже бывало хорошо, но каждый раз на пике страсти она, забывшись, упорно называла своего партнера Витом… Ходила она и на прием к психоаналитику, который пытался втолковать ей, что ее ситуация вполне нормальна, и многие молодые девушки осознанно или подсознательно влюблены в своих отцов, родных или приемных, и на этом просто не надо зацикливаться. Как будто она и сама этого не знала! Однажды, доведенная до отчаяния, она даже зашла в церковь и с полчаса неистово молилась перед иконой Богоматери, чтобы из этого тупика нашелся хоть какой-нибудь выход… Но ничего не помогало.

А потом она сошлась с парнем-готом и сама не заметила, как быстро он обратил ее в свою веру. В готике ей нравилось все – и музыка, рвущая душу на части, и черно-белый внешний облик, и особенно культ Смерти, которой ее новые братья и сестры поклонялись, как божеству. Мысль о спасительной кончине всегда была рядом с ней, на протяжении всех этих лет она шла по жизни бок о бок рядом со Смертью, как с хорошей подругой, привыкла ее не бояться и, если можно так выразиться, полюбила. Но умереть Долька не могла, никак не могла, поскольку была связана словом, опрометчиво данным ему еще в детстве. И дело, конечно, было совсем не в том, что она стойко держала свое «честное-пречестное», как пионер из назидательного рассказа застойных времен. Просто она знала, что ее гибель будет для Вита страшным ударом. Он действительно любил ее, пусть как дочь, но был очень привязан к ней и страшно бы страдал, если бы она самовольно ушла из жизни, а она не хотела – да что там не хотела, просто не могла физически! – заставлять его страдать. И так он порядком натерпелся с ней за время ее бесшабашного отрочества…

«Вит должен умереть, – сказала она себе в одну прекрасную ночь. Ночь вообще была ее любимым временем, она готова была всегда ложиться на рассвете и спать днем, чтобы не терять ни минуты из этого волшебного времени суток. – Пусть он умрет – легко и безболезненно. А я умру следом за ним. В этом мире нам не суждено быть вместе… Но в том, другом, все наверняка будет иначе. Мы обретем там долгожданное счастье. А в следующей жизни он станет моим возлюбленным. Мы проживем рядом, бок о бок, долгую-предолгую жизнь и будем очень счастливы».

Казалось, на ее стороне была сама судьба. Как только она задумалась о способе исполнения своего намерения, на нее только что не с неба свалилась информация об уволенном водителе Сергее – вот уж действительно настоящий клад! Бывший снайпер, отчаянно нуждавшийся в деньгах, да еще несправедливо обиженный, был идеальной кандидатурой на роль убийцы. А пока она прикидывала, как лучше и ловчее его использовать, ей удалось подслушать разговор Ланы с Аркадием.

Случилось это в самом начале весны. Для курсовой работы Дольке понадобились «Мифы Древней Греции», которые, сколько она себя помнила, всегда стояли на полке в книжном шкафу на Старой Басманной. Девушка заехала в родительскую квартиру среди дня, пока там никого не было, не раздеваясь, прошла в библиотеку, взяла с полки книгу и уже собиралась уходить, когда услыхала, что в двери поворачивается ключ. Сама не зная почему, она решила пока остаться в комнате и посмотреть, кто пришел, не показываясь. Двойная дверь библиотеки выходила прямо в середину холла, и ей отлично было видно сквозь щель между створками, что там происходит. Выяснилось, что домой заявилась Лана, да не одна, а в обществе заместителя Вита Аркадия, этого прилизанного мажора, который Дольке никогда не нравился.