Сергей Алексеев - Мутанты

– Да, сэр! – Толстозадый даже улыбаться стал сдержанно, не по-голливудски. – И хочу быть гражданином самостийной Украины. Или великой России! Мне теперь все равно, сэр!

– Вы с ума сошли! У вас помутнение разума! Это последствия ранения. Мне уже известно, в вас стреляли из лука. И стрела была отравлена.

– О, напротив, только сейчас я почувствовал просветление. И истинную свободу. Как хорошо, что меня ранили! Через эту рану вышла дурная кровь… И вместе с этим я ощутил радость, как будто вколол дозу настоящего колумбийского героина.

Пан Кушнер глянул по сторонам и сделал знак докторам, чтобы отошли подальше. Им было хорошо заплачено, поэтому эскулапы повиновались, и лишь анестезиолог достал театральный бинокль, чтобы следить за изменением черт лица пациента – должно быть, диссертацию писал.

А депутат швырнул телефон в фонтан на альпийской горке, склонился и сказал по-русски:

– А на хрен ты мне нужен такой, без гражданства. И без должности в НАТО. Думаешь, ты кто – пуп земли, что ли? Ты приехал сюда, чтобы исполнить только одну функцию. И не более того.

– Вы отказываете? Или я что-то не понял?

– Хохлов у нас хватает. Американцев нет!

– Вы не имеете права отказать мне!

– Ну, права ты мог качать в Америке…

– По международному соглашению вы обязаны предоставить мне гражданство!

– Международное соглашение – это я, – с ужасом на лице проговорил переводчик и втянул толстый живот. – А также я – конвенция по правам человека! У меня достаточно других обязанностей, чтоб возиться с типом без гражданства. И явным международным мошенником. Прощайте.

– Я требую! Как вы смеете так вести себя?!

– А как прикажете вести себя с господином никто?

– Хорошо! Я получу российское!

– Кто же тебе его даст, глупец? Теперь ты никакого не получишь.

В это время у него в кармане зазвонил телефон. Пан Кушнер достал трубку, и в тот час на лице возникла китайская улыбка.

Джон подтянул к себе переводчика:

– Связь с президентом США. Немедленно!

Тот потыкал кнопки на аппарате, потряс наушники, стукнул кулаком, как стучат по старым добрым советским телевизорам, чтоб наладить изображение или звук, а то и оба эти качества.

– Не могу, сэр, – сказал беспомощно.

– Я приказываю!

– Отключили канал связи. Сказали, для человека без гражданства не полагается, сэр. Могу связаться с Брянском или райцентром… По местному телефону. Правда, опять попаду в свинарник…

Оксана с бабкой Совой, как два доктора над умирающим, сидели, подперев подбородки кулаками, и продолжали консилиум.

– Подозреваю, с головой у него плохо, – шепотом сообщила ветеринарша. – Ни в Раду, ни в Госдуму не желает.

– Если не желает, худо дело… Может, наркозу дать?

– Сколько уж давали – не берет…

– А больше и лечить нечем, один йод. Не зря говорят – горбатого могила исправит.

– Да и могила теперь не исправит. Стоя хоронят. Даже после смерти не полежать. Все землю экономят…

– Придется живого лечить…

– Ты не отчаивайся, дочка. Попробуй йодом-то. Все-таки лекарство. Свату помогло…

– Тату от сердца помогло. От нервного расстройства не помогает…

– Не знаю… Это сейчас всякого напридумывали. Ыффиралган у пса, например! Какой может быть у пса ыффиралган? Раньше, бывало, йодом помажешь, и все прошло. Старое лекарство – оно полезней. Его, говорят, египтяне еще в древности придумали и до сих пор ничего другого не признают. Я тоже, поросят кастрирую, так одним йодом мажу – и ничего, здоровенькие растут, довольные.

– Так ведь это нервное расстройство, Елизавета Трофимовна!

– Думаешь, поросята не расстраивались? Еще как расстраивались.

– Может, бабку поискать? – предложила Оксана. – Поди, хоть одна осталась на два государства?

– Хватит шаманить, надоело. Лечить пора. Мы с дедом всю ночь шаманили – помогло?

– И правда, попробовать йодом, что ли?

– Попробуй обязательно! У меня где-то еще и ладан был. Ладаном да йодом – любую хворь как рукой. Сейчас погляжу, где-то был. Дьякон молоденький давал кусочек, от нечистой силы…

Бабка порылась в сундуке и вдруг вместо ладана извлекла белое свадебное платье по моде сороковых годов. Изрядно пожелтевшее уже, слежавшееся, но крепкое, и если постирать да отгладить, еще надеть не стыдно.

– Ой, а это что такое? – удивилась Оксана. – Какое красивое было!

– Ни разу не надёванное… Оно, конечно, если в порошке отпарить да постирать – ничего, и под венец можно. Хочешь, подарю?

– Сама как же? Вдруг у дедушки тоже в голове прояснится? И жениться захочет?

– Это у него прояснится? Да его хоть искупай в йоде! Нет уж, видно, не надеть мне белого платья! Сама справила, все кружавчики пришила. От наволочек еще довоенных. А по подолу – так от немецких штор. И покрой, видала? Этот самый Версачин увидел бы, так обревелся… Возьми? Может, тебе когда пригодится? Только вот нафталином провоняло, постирать бы…

– У меня свое есть! – Оксана достала из медицинского баула свадебное платье. – С собой прихватила, на всякий случай. А вдруг? Правда, формалином разит и йодом закапано. Но с изнанки, так не видать.

Старуха благоговейно взяла ее платье, вытянула губки:

– Полудурки же они! Ничего не понимают в женской красоте! Тебя нарядить – принцессой будешь!

– Они другое только и понимают! – И прикинула на себя бабкино платье.

– Это они понимают! Еще как понимают, кобели! Чуть что – заводили носом…

– Говорят, горб можно на печи полечить, – сказала Оксана. – Разогнуть мужика, придавить к горячим кирпичам и подержать. Народный метод лечения. Позвоночник разглаживается, как тряпка.

– Ну?! Не слыхала ! А что? Можно попробовать. И еще йодную сетку…

– Если на все тело, то и мертвого поднимешь.

– Испыток не убыток, – одобрила бабка и бросила в таз свое свадебное платье, – хуже не будет, если к кирпичам… Может, и твое постирать?

– Примета плохая…

– А я не верю в приметы. Пойду в баню, воды нагрею…

Оксана постучала каблучком по полу, позвала завлекающе:

– Юрко, а, Юрко! Хочешь на печь? Я тебя разгибать буду. И отогревать. Тыала хотун?

– Хотун, – отозвался тот. – Окосана, ты большой шаман, великий. Но йодную сетку на все тело, это же щекотно…

Сова рот прикрыла рукой, прихватила таз и покинула хату…

Джон подъехал на инвалидной коляске к таможне. Народ свободно валил в обе стороны, волоча за собой сумки на колесиках, тележки, тачки, нагруженные товаром. Колонны грузовиков, сигналя, беспрепятственно проносились туда-сюда, и никто не удосуживался даже посмотреть вверх, где развевались государственные флаги. И только один Джон глядел в небо, потому что ему ничего не мешало. Неподалеку от КПП он подобрал картонную коробку, оторвал крышку и, сделав надпись на трех языках, повесил себе на шею. А саму коробку поставил у ног и, дабы скорее овладеть речью, довольно разборчиво и с восторгом повторял пока что всего несколько фраз:

– Помогите человеку без гражданства! Меня зовут Ваня! Контрабандисты его не замечали, однако все-таки кто-то бросил яблоко. Он схватил, вытер о штаны и стал есть, взирая на голубей, которые оккупировали пространство в пустых глазницах башни. Не зная нужных слов, он выражал восторг теми, которые уже выучил:

– Подайте раненому! – И махал птицам. – Я русский Ваня!

Тут на таможне появился Дременко. Он шел навстречу людскому потоку, толкаемый отовсюду, показывал всем и каждому батьковские галифе и пытался что-то спросить, но его не слушали. Увидев американца, голова пошел на таран и пробился сквозь толпу:

– Сэр Джон! Вы же слышали, батько Гуменник обещал меня в Раду назначить!

Джон узнал его, обрадовался и счастливо сообщил:

– Меня зовут Ваня! Я человек без гражданства!

– Батько обещал назначить! – Тарас Опанасович потряс штанами. – А его убили! Вы меня понимаете? Можете подтвердить?

Американец согласно закивал, но поддержать тему – словарного запаса не хватало. И получилось то, что получилось:

– Пожертвуйте на пропитание! Я русский Ваня! Дременко бросил ему монету и показал галифе:

– Батьку Гуменника вбылы! А вин дав обицянку прызначиты мене депутатом. Вы же ж чулы, мистер Странг!

Джон еще совсем не понимал местных диалектов, поэтому в ответ лишь улыбался и произносил комбинации из знакомых слов:

– Подайте человеку без гражданства! Тарас Опанасович беспомощно огляделся:

– Гей, люды!… Хто поручиться? Батько пообицявся, а його вбылы…

И пошел опять наперекор потоку.

На этой стороне больше никто не подавал, поэтому Джон вместе с колонной машин переехал в сопредельное государство и снова установил емкость для подаяния.

– Помогите нуждающемуся человеку без гражданства! – постепенно усложняя фразы, осваивал он великий и могучий язык. – Я москаль Ваня! Пожертвуйте на пропитание! Я очень люблю Россию!

А ему все равно не подавали, но не из скряжести, подлой жадности или равнодушия. Просто машины и люди, устремленные в едином порыве, горбились под тяжким грузом товара и не могли поднять головы, чтоб посмотреть вокруг себя. Но Джон ничуть не отчаивался, ибо испытывал ни с чем не сравнимое чувство свободы.