Марина Бонч-Осмоловская - "Золотое руно"

В последний вечер, когда болезнь оставила его, измученного, в покое, внезапно начался жар. Пошел какой-то холодный дождь, Саша одел все, что у него было, и от этого стало еще хуже. Он дремал в сумерках, устав и лежать, и сидеть, поминутно просыпаясь. Наконец, нашел в себе силы встать и пройти несколько шагов по неизвестно откуда взявшейся комнате. Слева он увидел бабушку, занятую яблочным пирогом, - она искусно переворачивала его на столе. В окне промелькнул знакомый почтальон. Саша пошел в следующую комнату и увидел на диване маму, Кэти и себя, сидящих рядком. Они не видели его. В первую минуту он не понял, чем они заняты, потому что слов не было слышно, кажется, они не говорили. Только Кэти зачем-то трясла маму за плечо, словно хотела, чтобы та не заснула. Глаза мамы были закрыты, и глубокой отстраненностью веяло от ее облика: погруженная в себя, забытая всеми. Саша, сидящий на диване, тоже держал Кэтино плечо и тряс его. Но Кэти не видела его и не чувствовала ничего, как будто его не было рядом. Для чего он это делал, было непонятно, потому что он сам, продолжая трясти Кэти, смотрел куда-то в сторону...

Саша смотрел на их однообразные движения, на их одинокие, отчужденные лица. Сердце его заныло. Он осторожно подошел и дотронулся до плеча мамы. Она не взглянула на него. Тогда он подошел к Кэти и потряс ее. Она не видела его, как будто он не дотронулся до ее руки. Не добившись ничего, он провел рукой перед лицом Саши на диване и заглянул в его глаза: они были повернуты вовнутрь, а руки машинально дергали Кэтино запястье.

Он не мог помочь этим несчастным, ему стало нечем дышать. Он доплелся до окна, прижался лицом к стеклу, надавил на него и распахнул, глотнув воздух. Перед ним - темное утро и открытая дверь машины. Последняя влага, словно роса, деревья, как будто леса, и тишина, как вернувшийся покой, и жалость его, как спасение для пропавших... Здесь настигла его какая-то невыносимая последняя точка, окончательная боль: слишком много поступков и чувств, слишком тяжелы разорванные, истомившиеся связи, его опустошенное сердце. И зло как будто на всем вокруг... Он перевернулся лицом на сиденье.

"Я один. Виноват. Не остановил... - Как можно было остановить, он не подумал, но чувствовал, что он должен ответить за все. - Не мог главного решить, за искушением погнался - своим же страстям дал время убедить меня... - Из темноты возникли и медленно повернулись за ним всевидящие кошачьи глаза. - Покончить со всем разом. Выход самый естественный... самый естественный выход в этом парке, - мчалось в его голове. - Дьявол ждет от меня... как от матери? - Он перевернулся на спину, уставился в низкий потолок машины. - Не дождешься". Помедлил, сидя на краю. Вытащил из-под сиденья башмаки, выпил бутылку воды, бросил пустую и, оставив машину незапертой, пошел в сторону жилого района.

В это сумеречное утро по улицам ползли туманы. Их пахучие волны, волнообразно покачиваясь, свивались в десятки водоворотов. В центре они сужались, длинным движением вытягиваясь в небольшие торнадо, винтом проходили десяток метров и распадались, чтобы вновь появиться у соседнего дома. Саша немного походил в этих пахучих облаках, гадая, откуда они взялись и, ничего не придумав, пошел к телефону-автомату. Его-то он и искал.

Долго ждал, боясь, что трубку не поднимут, на часах было пять утра.

- Слушаю. - Голос Сюзи со сна звучал еще красивее.

- Это я, - сказал он.

- Очень рано, но все равно хорошо, - тепло ответила она.

Саша не извинился, просто не обратил внимания на ее слова.

- Ведь ты обманула.

Теперь замолчала она, трубку переложила в другую руку.

- Ты сам хотел с ней расстаться.

- Я?!

Он язык проглотил - его ссоры с Кэти начисто вылетели из его головы.

- Зачем тебе неудачница? - она беззаботно отмахнулась. - Плюнь на нее.

Саша подумал, что в Сюзи, как во многих молодых женщинах, есть недоразвитость - они не могут выскочить из подросткового возраста, поступая в серьезных вещах так, как сделала она. Вместе с этим уживается прагматичность, точное знание, что нужно делать для своего устройства. Его это сочетание поражало. Ему казалось, что инфантилизм близок идеализму и даже мечтательности, но это как раз то, чего в этих женщинах он не находил совсем.

- Сюзи, ты не меня, а подругу свою предала.

- А ты?

Это был хороший удар: она двумя ногами встала туда, где Саша не рассчитывал ее увидеть. Он не нашел слов. Она нашла быстрее.

- Ты сам Кэти на веревке приволок - так кто из нас хуже? Я к ней долго приглядывалась, старалась найти только хорошее. Она принесла мне много неприятностей, но я простила ее. Я молилась, Саша, и Бог помог мне в этом, молись и ты, - говорила Сюзи, а он думал, что она помнит причиненное зло дольше, чем помнит добро. И молится, не чтобы Бог избавил ее от этой черты, а чтобы Он помог ей прощать других людей за то зло, которое они делают. Может быть, к Богу скорее приходит этот тип людей?

- Удивляюсь, что за шваль ты выбираешь... - невозмутимо говорила она. - Ведь и Грег - полная дрянь.

Он увидел перед собой Сюзино лицо: долгий взгляд из-под опущенных ресниц, слегка искоса. Глубокий, нежный голос, и весь ее облик неопределимой, полной вибрации "вечной женственности", от которой он временами начинал дрожать.

- Сука ты, - сказал он.

- Теперь ты таков, каков есть. - Она подождала еще, пока совесть ее очистится, и сказала: - И тебе такому я скажу: вчера я тебя уволила.

Он не издал ни звука.

- Ты не дурак, но бессердечный и довольно циничный.

- А ты и меня на пятнадцать лет засади!

- Если хочешь со мной разговаривать - стой и молчи! Я в тебе, как и в твоей Кэти, старалась найти только хорошее, а потом раскусила.

- Не много ли хорошего в нас нашла, не перегрузилась?

- Саша, - неторопливо ответила она, - ты не думай, я на тебя не сержусь. Я давно пришла к Богу, я умею прощать.

- Если бы здесь появился Иисус Христос, ты обращалась бы с ним так же, как с нами. Возможно... ты бы и Его простила? - Он повесил трубку, вышел из будки и встал. Идти было некуда.

Ноги понесли его по улице. Он перестал обращать внимание на плывущий туман. Голова освободилась от усталости, голода и своих друзей, говорящих чужие слова. И от него самого, не умевшего расставлять вешки. Он подумал, что кто-то хорошо умеет накидывать на шею... Добрел до машины, постель свою свалил в багажник, завел двигатель, не выбирая дороги пересек парк, и поехал, держась ближе к морю. Пошли знакомые места. С перекрестка "Святых Мучеников" и "Цивилизованного Рынка" он свернул налево, до дома оставалось меньше пяти минут. Нужен паспорт на самолет, может быть, удастся чемодан найти, если хоть что-нибудь осталось...

К машине бросился человек, размахивая руками. Пришлось затормозить. Машину тут же облепило множество людей, выбежавших из углового дома - они умоляли впустить, куда-то отвезти. Саша распахнул двери, освобождал сиденья, потом помогал нести из дома старушку. Он посмотрел в сторону своего дома: они заедут сначала туда - это в двух шагах. Весь скарб пришлось бросить на тротуаре, машина оказалась переполненной. Двое не уместились, они просили вернуться, кто-то заплакал, и Саша обещал.

У взрослых, сбившихся на сиденьях, были перепуганные детские лица. Их страх передался ему - они были беззащитны перед землей, раскаченной кем-то другим, и не знали, кто все это сделал - по крайней мере, не они! Они просто делали то же, что другие! И они не были выучены восстанавливать погибшее... Саша разглядывал эти несчастные лица с оранжевыми подтеками из ушей: его седоки молчали, покорно сбившись на сиденьи и жаждали спасения. И вдруг его стукнуло, что сегодня - да! ночью произойдет что-то - со всеми и с ним! Его ждет главное событие в жизни, такое, для чего он перестрадал, перечувствовал - прошел весь путь и скопил силы.

Машина и люди пропали. Он увидел, что он - гном на коротеньких и кривых ножках в длинном халате с драгоценными камнями по подолу. Под ногами огромный валун, в руках появился бабушкин посох - его надо спасти. Куда хватает глаз, провалы скал, сухие каменные осыпи и на них редкий кустарник, убегающие вниз, где раскинулась просторная долина. На другой ее стороне, на самом горизонте видна гора с сахарной головой, а на ней сидит кто-то в белом - легкий, могучий. Он знает про Сашин посох и ждет, каков будет выбор, как тот сумеет спасти свою ношу.

Саша медлит, не зная, как быть. Делает шаг... широкий халат, словно на легком обруче, покачивается вокруг ног, не образуя складок. И тут от белой фигуры оторвалась часть, набрала скорость - новое солнце в короне дрожащих языков мчалось ему в лицо! Он крикнул и далеко прыгнул с камня в долину, но не разбился. Подхватив его, воздух на горбу длинного потока отнес его в океан. Саша вынырнул из глубины.

Вода хорошо держала, укрывая слоистой зеленой толщиной. Он оглянулся. Среди глубокого мрака из звезд падали на воду узкие сверкающие лучи - в этих местах вода отливала изумрудным цветом, проникающим воды насквозь. Эта черно-изумрудная масса слегка колыхалась, дотрагивалась краями до колокола небесного свода, и тогда звезды проникали в свои отражения. Когда они поднимались вверх на круглой ночной волне, в перекрестье лучей сверкала Сашина голова и плечи, словно белый мраморный бюст на парчовой подставке.