Этери Чаландзия - Каблуки в кармане

На работе… Нет, не дождетесь, на работе оазис, заповедник и запасник. Приятные интеллигентные люди, мужчины пропускают вперед женщин и придерживают дверь, чтобы им полчерепа не снесло, здесь извиняются, когда не вовремя звонят мобильные телефоны, и предлагают чай или кофе посетителям. И три чувака в телогрейках с разводными ключами, которые без стука вломились в кабинет во время совещания, были просто не местными. Видимо, их прислала та тетка, с которой я пыталась поговорить по телефону утром.

Конец дня прошел в обычном режиме сносного хамства. Меня опять давили на дороге, в магазине толкали, дышали в лицо, и никто бровью не повел, когда у меня прорвался пакет и рассыпались мандарины. А потом на кассе та самая голубка с бирюзовыми глазами и русалочьими косами повернулась ко мне и… (см. выше).

Я не хочу показаться эдакой недотрожкой, которая от любого кривого слова и косого взгляда бросается в обморок или костерит все человечество. Нет, я просто уверена, что пустую банку из-под кока-колы надо бросать в урну, а не на дорогу из окна навороченного авто. Я убеждена, что нельзя орать на собственного ребенка и хлестать его по щекам в супермаркете. Его и дома нельзя хлестать, но сейчас не об этом. Я покрываюсь красными пятнами, когда три подростка вламываются в лифт со словами: «Куда прешь, папаша?», оставляя на площадке ошеломленного старика. Я ненавижу вечно злых баб, которые лают на меня по телефону, бешусь оттого, что всё так поставлено, что я и подслеповатая старуха должны унижаться в каких-нибудь службах ради паршивой бумажки с печатью и подписью. Меня тошнит от пьяных за рулем и плевков на асфальте. Я поражаюсь, когда одни лежат без сознания на остановке, а другие в двух шагах безмятежно курят папироску…

Я не правозащитник и не самый социально активный элемент. Я сказочница. Я хочу однажды проснуться и услышать за стенкой звуки любви, в телефонной трубке – любезный голос, с первого раза под всеобщие улыбки влиться в автомобильный поток и на заправке встретить не медведя в пробитой пулями телогрейке, а нормального мужчину.

Не знаю, возможно, для того, чтобы это видеть, надо, наоборот, всё время очень крепко спать. Но я уже научила трех мартышек не выбрасывать из окна машины пачки из-под сигарет, так что мне кажется, мы на верном пути!

Был будний день. Я спешила. Сидела в машине. Стояла в пробке. Настроение было так себе. Дел по горло, бензин почти на нуле и атмосферное давление ниже нормы. Но внезапно я поняла, чего насущно не хватает в этом привычном безобразии. Я просияла и осмотрелась, кокетливо поправляя прическу и шарф на плечах. Сейчас-сейчас, еще немного, и будет мне счастье… Увы! Если бы текст вливался в уши читателя подобно музыке, в этом месте лирическая и легкомысленная тема должна была бы смяться, скомкаться и, пропущенная сквозь жернова суровой реальности, заглохнуть без следа.

Мало того, что вокруг были одни бабы. Спереди, сзади, по бокам и даже наискосок слева просматривался чей-то бодрый хвостик. Нет, был один мужчина, небритый орангутанг на «газели». Он слушал дикую музыку и скалился в окно. И музыка, и оскал, и немытая «газель» вызывали одно желание – отъехать подальше. Однако пробка не отпускала. Я вздохнула, перестала сиять и теребить прическу и уныло свисла на сиденье. Поднимать себе сексуальный тонус тут было совершенно бессмысленно.

Ну и куда они делись, эти настоящие мужчины? Нет, не картинные красавчики с рекламными улыбками – эти на месте. Расположились на баннерных щитах вдоль дорог. Работают лицами и торсами. Где нормальные мужики, которые могут бескорыстно (!), подчеркиваю – бескорыстно, улыбнуться в пробке, донести арбуз от прилавка до багажника, пропустить вперед в очереди в кассу, видя, что у вас только бутыль вина и груша?

Куда их смыло и кто ответит за разрушительные последствия исчезновения из моей жизни невинного и тонизирующего флирта? Дело ведь не в том, что мне нужен мужчина. Слава богу, мужчина есть, да еще какой! Но мне жаль его. Потому что постепенно он становится единственным объектом пристального сексуального внимания. К любви моей он счастливо привык, но если я начну стрелять в его сторону глазками за обедом, он семгой подавится. И правильно сделает, потому что каждому сверчку свой шесток! И своих мужчин надо любить, холить и лелеять, но и не забывать обмениваться обогащающими озон сексуальными флюидами с незнакомыми мужчинами с безопасного расстояния. Дескать, вы привлекательны, а я чертовски привлекательна, ну и отлично, нет, мой сеновал занят, но все равно большое спасибо за внимание! И всё, и никакого разврата.

Так кто же отнял у меня мою любимую игрушку? Почему поток мужчин, проплывающих мимо, так поредел, а то немногое, что осталось, потеряло не только интерес к таким, как я, но и само потеряло всякую привлекательность? Толстые, лысоватые, жидковатые, равнодушные, вечно озабоченные и женатые насмерть, как патриот на Родине…

Одну версию я слышала. Естественно, это была версия мужчины. Выслушав мое патетическое верещание, он помрачнел еще больше и заявил, что – ну, конечно, другого я и не ожидала услышать, – что мы сами всё и испортили! Ну просто какое-то видовое проклятье. Опять бабы во всем виноваты! Дескать, ездим борзо, шутим жестко, в политику лезем и вместо того, чтобы сидеть с детьми, нянек нанимаем. А самцы что? А они, бедные, опять напуганы. Мол, улыбнешься вот так кому-нибудь на перекрестке, а всевидящее женино око засечет из космоса, порвет потом, как тузик грелку, из дома выкинет и без ужина оставит. Поэтому лучше подмигивать своему небритому отражению в зеркале, арбуз не подносить и вообще носить лицо кирпичом, на всякий случай, чтобы чего не вышло…

Без комментариев.

Короче говоря, знаю я одного мужчину, который и подмигнет безвозмездно, и с арбузом поможет, и еще дома с удовольствием расскажет об этом, глядя прямо в глаза и улыбаясь. Это мой любимый. И знаете что? Я считаю, мне очень повезло с ним!

Говорят, все люди до конца жизни в известном смысле остаются детьми. Это создает некоторые проблемы, когда, например, женщина за сорок украшает себя легкомысленными косичками, а мужчина за восемьдесят рвется за штурвал реактивного самолета. Но какое счастье, что мы со всеми своими чудачествами и безумствами застреваем именно в детском возрасте. И какая удача, что период юношеского взросления называется переходным, тем самым давая надежду на то, что безумие рано или поздно все-таки закончится. Хотя порой, глядя на несовершенства мира, мне кажется, что если одни остаются вечными детьми, то другие – вечными подростками. И от этого в нашем перекачанном гормонами мире не прекращаются войны, то тут, то там вспыхивают новые конфликты, и люди не могут поделить ни землю, ни воздух, ни ребенка в семье.

Я не знаю в подробностях, как переживают выход в «большую воду» мальчики, но о девочках некоторое представление имею. У меня есть парочка дочерей подружек, уже спаливших любимых кукол в ритуальных кострах и укравших у мам самые высокие на свете каблуки. Я смотрю на этих девиц, в просторечии именующихся пипетками, и мне делается и страшно, и смешно.

Помню ли я себя в их возрасте? Помню. А чем чаще встречаюсь с ними и дольше разговариваю, воспоминания приближаются и делаются такими отчетливыми, словно всё это было вчера, а может, и не закончилось до сих пор.

Мне опять 15. У меня проступила стайка мелких и неистребимых прыщей на переносице. Волосы похожи на паклю, а сколиоз и кифоз словно взбесились в борьбе за мой позвоночник. У большинства моих одноклассников родители более или менее похожи на людей, а мои однозначно прилетели с чужой и враждебной планеты, не понимают ни слова из того, что говорю я, и считают, что их дочь тайком записалась в группу, тестирующую психотропные наркотики.

Моя жизнь похожа на один бесконечный несданный экзамен, наполнена никого не интересующими событиями и идеями, которые почти никто не разделяет.

Разве я могу забыть, как однажды всю ночь проспала на колючих, словно ежи, термобигудях, встала с прической, задевающей торшеры, и с гордостью вышла к завтраку. У мамы тогда выпала ложечка из рук, а у папы отпала челюсть. Я ревела часа два в разных тональностях, но меня все равно заставили вымыть голову и заплести проклятую косу. Боже, она тогда была у меня в руку толщиной! Какая же я была дура!..

А как я месяц тщетно клеила мальчика, который шнурка моего не стоил, и после его свинской отставки рыдала и кусала от обиды кожаный диван. Как варила пауков в гуталине, потому что какая-то сволочь сказала, что это помогает от сглаза, а на мне тогда висело не меньше полмиллиона чужих проклятий. Да чего я только не вытворяла. Таскала мелочь из карманов, резала папины галстуки и перешивала мамины платья. Курила с подружками на школьном дворе, могла убить за кривой взгляд и утонуть в слезах от жалости к погибшей морской свинке. Я огрызалась, даже когда меня просили передать соль, и впадала в затяжную депрессию, понимая, что мне уже пятнадцать и жизнь прошла стороной. Бросалась почем зря на людей и не могла вымолвить ни слова от смущения, но все равно теперь мне кажется, что я кардинально и в лучшую сторону отличалась от сегодняшних пипеток.